Читаем без скачивания Открытие медлительности - Стен Надольный

Но ведь не адмиралы же, оставшиеся на берегу, обошли за него на прогнившем судне, с больною командой на борту, целый континент и составили при этом надежные карты. Тот, кто действует медленно, может добиться многого, но ему нужны надежные друзья.

Все, что командующий флотилией имел сообщить своим подчиненным, проходило через руки Джона, и все, что передавалось дальше, читали первым делом его глаза. Он уже выучил все флажки и все комбинации, ему не нужно было особо долго думать. Он работал, так сказать, вслепую, с флажками это получалось. Старик Дане иногда наблюдал за ним, и в его взгляде читалось одобрение. Он ничего не говорил.

"Джон составил список собственных целей: овладеть мореходным искусством в такой степени, чтобы уметь зайти в любую гавань. Не подвергать опасности себя и других, например держаться подальше от берега во время шторма. Никогда не вести себя так, как вел себя капитан Палмер с «Бригадира», чтобы потом не было стыдно. И еще: поступать так, чтобы никогда не быть виноватым за скверный исход дела, то есть никогда не быть причиной смерти других людей. Список оказался не таким уж и длинным.

Эскадра прошла Южно-Китайское море и приблизилась к Эйнамбским островам.

— Будем надеяться, что ничего не случится, — сказал Уестолл однажды вечером безо всякой видимой связи и даже не потрудился объяснить, что он имеет в виду.

— Вижу паруса!

Опасения подтвердились. Французские военные корабли.

— Неужели не ясно, что это засада?! — роптал лейтенант Фаулер. — Будь я капитаном, я бы тут не вошкался, а развернулся — и вперед, на всех парусах!

— Да, другого выхода нет, — поддержал его кто - то из команды. — У них-то наверняка семидесятичетверки, разметелят нас только так! И чего ждать? Нос по ветру и деру!

— Старик слишком медлительный, — добавил один из молодых членов экипажа.

Кому дано в этом мире управлять людьми? Кто из троих собравшихся может считаться главным, тем, кто скажет двум другим, что следует делать? Кто видит больше всех? Что значит быть хорошим капитаном?

А вот и Натаниэл Дане, он поднимается на грот - мачту, чтобы с высоты оценить ситуацию. Но как определить, сохранил ли немолодой командующий былую зоркость глаза или уже утратил ее? Наконец он добрался до верха, устроился на площадке, припал к зрительной трубе, тщательно все изучил и высморкался. Потом он начал спускаться вниз — все в том же темпе, ни на йоту быстрее. Ему не пришлось специально собирать офицеров, они и сами уже давно собрались тут, равно как и мичманы.

— Джентльмены, — начал старик и, нимало не смущаясь, потряс ногою, которая затекла у него от неудобного сидения наверху. — У нас на хвосте пять французов, явно затевают что-то. Но они просчитались. Мистер Штерман, не соблаговолите ли приготовить судно к бою. Мистер Франклин!

— Да, сэр!

Это получалось у него уже механически. Всякий раз, когда Джои слышал свое имя, он неизменно отзывался: «Да, сэр!» — так что выходило ничуть не медленнее, чем у других.

— Просигнальте: «Эскадра к бою, сомкнуться в линию, лечь в дрейф».

Редкие радостные возгласы тут же стихли. Настроение сразу упало. В ответ на сигналы Джона с других судов посыпались вопросы. Вся флотилия была безмерно удивлена. В конце концов с трудом построились в одну линию, готовые к бою. Но тут произошло нечто совершенно поразительное: французы тоже легли в дрейф. Сверху их даже было не разглядеть.

— Но нас-то они тоже разглядеть не могут! — ехидно заметил Фаулер, занявший позицию на орудийной палубе. — До утра не сунутся!

За островом Пулау-Аур, ближайшая оконечность которого только что была обнаружена, село солнце. Пузатые торговые суда покачивались на волнах, демонстрируя свою свирепую черно-желтую боевую окраску, будто всамделишные линейные корабли с тяжелым вооружением на борту. Овечки в волчьей шкуре, вот кем они были в действительности, и едва ли им долго удастся дурачить французов! Все ждали, что ночью поступит команда поднимать паруса, но она так и не поступила. Дане в самом деле решил не двигаться с места. Никто не спал. Некоторые говорили хриплыми голосами:

— И чего стоим? Вместо того, чтобы поддать им как следует!

Таких храбрецов было немало, остальные же тешили себя надеждой, что французы сами отступят по доброй воле ввиду кажущегося превосходства англичан.

Ночью сигналов подавать не надо было, и у Джона появилось время, чтобы заняться тем, что вызывало у него сомнения. Сегодня, как он ни старался, решительности и уверенности брать ему было неоткуда. И откуда им было взяться, если он совершенно не был уверен в том, что всегда поступает правильно. Взять хотя бы историю с белым флагом на «Испытателе»! Ведь тогда он ясно и отчетливо услышал приказ, который, по всей видимости, никто не отдавал. При другом капитане его бы точно отдали под трибунал.

А как же тогда Нельсон? Под Копенгагеном он попросту проигнорировал приказ к отступлению, отданный адмиралом, и никакого тебе трибунала! Хотя Нельсона на самом деле спасли его последующие победы, и только это сделало его потом неуязвимым. Быть уверенным в собственной правоте может только тот, кому отпущен большой срок, как, например, звездам, горам или морю. И ведь при этом у них нет слов, чтобы выразить то, что им ведомо издавна. Мера свободы в этом случае, полагал Джон, в каком-то смысле чрезмерна, ее больше, чем нужно. Вполне вероятно, что ты поступаешь и правильно, но может статься так, что все остальные сочтут твой поступок неправильным. И не исключено, что будут даже правы.

День занялся. На горизонте все еще виднелись застывшие на месте паруса. Французы по-прежнему лежали в дрейфе. Командующий отдал распоряжение двигаться намеченным курсом, чтобы подтолкнуть противника к действиям. Ждать пришлось недолго. Паруса тронулись с места, теперь их стало больше. Джон снова был занят. Дане изменил курс и направил всю флотилию прямо на противника.

К своей досаде, Джон почувствовал, что дрожит. Оттого, что он заметил это, страх только увеличился. Повторение битвы под Копенгагеном он считал маловероятным, но от этого ему не стало легче. Вот почему он постарался представить себе, что все это когда-нибудь закончится. На западе находился остров Пулау-Аур. Он подумал о том, что, наверное, именно туда попытаются высадиться оставшиеся в живых, англичане и французы. Интересно, будут ли они делиться продовольствием и принимать совместные решения? Или они просто поубивают друг друга? Но и эти мысли заключали в себе страх. Тогда он решил думать о совершенно иных вещах, полезных и вполне безобидных. Он принялся перебирать в уме: «Провиант, вода, кремень, инструменты, перевязочный материал, оружие с боеприпасами…» Это был список предметов, которые положено было взять с собой в шлюпку в случае кораблекрушения. Джон знал его наизусть. От страха ему избавиться так и не удалось, зато он смог хотя бы унять дрожь.

Отчего Дане не воспользовался ночной темнотой, чтобы скрыться? Ведь риск тогда был бы значительно меньше. Ну не настолько же он безрассуден, чтобы принять настоящий бой?!

Джона охватила слабость, но он продолжал смотреть вперед, расшифровывать сигналы, передавать их дальше, отвечать. Каждый сигнал, поступавший извне, заставлял его мозг работать. Если же никаких сигналов не поступало, он двигался дальше по списку: «Подзорная труба, секстант, компас, хронометр, бумага, лот, рыболовные крючки, котелок, иголка…» Страх его был велик, но и список был достаточно длинным. К числу немногочисленных предметов, которые категорически не подлежали спасению с тонущего корабля, относился и «священный камень».

Дрожь, пожалуй, стала еще сильнее.

«Шест, парусина, нитки, флажки…»

Военные корабли стремительно приближались.

— Сигналить! — бормотал Джон. — Господи, сделай так, чтобы все обошлось, сделай так, чтобы я только сигналил!

Чуть ли не первый снаряд, выпущенный французами, попал в рулевого «Графа Кемдена». Дане посмотрел на замершего в ожидании запасного и мотнул головой. При этом он склонил голову вбок так, что его лоб показывал в сторону руля, а подбородок — в сторону подчиненного. Наверное, он мог бы сказать: «Замените его!» — но место у руля все было залито кровью, и потому он предпочел объясняться без слов. Затем он вынул часы и стал внимательно изучать их, как будто самым важным в смерти Джеймса Медликотта был именно час и миг, когда это произошло.

Теперь Джон дрожал еще больше. Он думал, как бы ему это скрыть. Никто не может держать мертвой хваткой собственное лицо, собственное тело. Он наклонился к убитому и подхватил его на руки, как берут на руки детей или женщин. Мокридж рассказывал как-то о мальчике из Ньюкасла: ему было девять лет, однажды вечером он свалился от усталости и угодил под работающий станок. Джона тогда очень напугала эта история. Он часто представлял себе, как он вынес бы на руках покалеченного ребенка, если бы оказался в тот момент где-то рядом.