Читаем без скачивания Седьмое лето - Евгений Пузыревский

Естественно, в «богатом» ассортименте кухонной утвари, что располагал Павлик, сидя в своём подземелье, такой прибор как «Открывашка стальная, обыкновенная и незамысловатая» отсутствовал. Поэтому уровень сколотого брака был «пятьдесят на пятьдесят», и эта, не совсем позитивная, статистика, научила его более основательно подходить к дефекации.

А то ведь и порезаться несложно.

«В раю не будет естественных испражнений – всё будет выходить из людей посредством особого пота, подобного мускусу, с поверхности кожи»[33]

Время позднее – чувствовалось это.

Поэтому, чтоб не нарушать режим, привитый ещё живой матерью, послушный сын улёгся спать в одном из четырёх углов (вроде логически прекрасно понимаешь, что опасность бокового нападения, как таковая, отсутствует, но, прикрывая эти самые бока двумя стенами, получаешь уверенность и спокойствие). Прямо за бочкой с квашеной капустой, потихоньку издающей свой специфический кислый запах, который, как не странно, отлично помогает уснуть.

Может, из-за последнего воспоминания о папе, который плотно поужинал варёной картошкой, вперемешку с этим шинкованным и консервированным молочной кислотой овощем, а затем, перед сном, обнял, целуя, сына?

Незаслуженно лишенный свободы, проснувшись, открыл глаза и… традиционно ничего не увидел.

Темнота.

Прошло тридцать шесть дней – если отсчитывать по григорианскому календарю, или уже полгода – если сверяться с календарём Павлика.

Он пообвыкся.

В детях (в основной их массе) слишком завышен уровень положительного эмоционального подкрепления, впитываемого из любого, часто для этого даже не предназначенного, действия, явления, поступка, предмета и т. п. А иногда он прямо таки даже зашкаливает (и куда потом, с возрастом, девается?), поэтому, человеческие существа, не достигшие полового созревания, легко привыкают к лишениям и новым обстановкам, людям, друзьям, отцам (в последнем случае достаточно не критиковать отца старого, временно исключить физические воздействия и регулярно приносить минимальные подарки).

Или же, к отсутствию вообще кого-либо.

Нет друзей – придумай их.

Павлик не был приверженцем «единой и непоколебимой дружбы», поэтому бесконечная вереница из желающих послушать его рассказы (причём одни и те же) и посмотреть на его умения (не каждый способен стоять на голове, упёршись спиной, попой и пятками в стену) не иссякала, а становилась всё разнообразнее.

В среднем, количество «собеседников» одного дня, варьировалось от трёх, до пяти. Придут, посидят, уйдут.

Иногда они возвращаются.

Но в основном, это всё новые лица, частенько не людские, но всегда человекоподобные.

И немногословные.

А вот сам семилетний мальчик, в отличие от них, приобрёл новую черту характера – мысли вслух. И ладно бы только мысли, теперь каждое своё действие, независимо от того, творимое оно сейчас, или, пока лишь всего предполагаемое, он сначала просто озвучивал, а затем объяснял, для чего оно необходимо, что его к нему привело и какие, от него, будут результаты.

Один раз, когда праздновали день рождения доброго слонёнка Дощечкина с его братом близнецом лошадкой Солнышкиным (и плевать Павлик хотел, на то, что это разные животные, сказано что братья близнецы, значит, так оно и есть!), собралось очень много гостей – столько, что скоро места стало не хватать. Тогда организатор мероприятия, прижавшись к стене (незачем лишнее занимать), стал громко, уверенно, невозмутимо, руководить процессом рассаживания, внимательно контролируя, чтоб каждый занял ему отведённое, а «безместные» (не выгонять же их), втиснулись туда, куда это возможно, при этом не причиняя неудобства ранее пришедшим.

Один раз, когда праздновали день рождения доброго слонёнка Дощечкина с его братом близнецом лошадкой Солнышкиным, собралось очень много гостей – столько, что скоро места стало не хватать.

Праздник удался на славу.

Только вот во время послекомпотных игр, когда дошли до кутерьмы, хозяин апартаментов запнулся и, больно ударившись локтём об сусек, растянулся на земле. Слёзы были, куда без них. Но, к чести и достоинству их выделяющего, это первые, за последние двадцать два дня.

Так что – хорошо живём, не жалуемся.

Соленья ещё не закончились, варенье тоже, а картошки, аж на тыщу миллионов лет растянуть можно.

Главное есть «здесь» и «сейчас», а «потом» будет потом.

Единственное, чего действительно не хватало сыну Марины, так это одной, самой обыкновенной тетради и простого графитового карандаша. Тогда, пускай даже, ничего не видя, он бы смог конспектировать своими рисунками всё то, что происходило в его новом, резко свалившемся мире.

Дети, на то и дети, чтоб выдавать на бумаге все свои мысли, страхи, переживания и проживания.

Зачастую эти буквы/рисунки, характеризуют их существование и психическое состояние, намного точнее, чем ими же сказанное.

Чего только стоит девятистраничный дневник, написанный размашистыми крупными буквами, во время блокады Ленинграда, Таней Савичевой, умершей в эвакуационном посёлке Шатки, от туберкулёза кишечника, первого июня тысяча девятьсот сорок четвёртого года в возрасте четырнадцати с половиной лет:

«1) Женя умерла двадцать восьмого декабря в двенадцать часов утра. Тысяча девятьсот сорок первый год.

2) Бабушка умерла двадцать пятого января в три часа дня. Тысяча девятьсот сорок второй год.

3) Лёка умер семнадцатого марта в пять часов утра. Тысяча девятьсот сорок второй год.

4) Дядя Вася умер тринадцатого апреля в два часа ночи. Тысяча девятьсот сорок второй год.

5) Дядя Лёша десятого мая в четыре часа дня. Тысяча девятьсот сорок второй год.

6) Мама тринадцатого мая в семь тридцать утра. Тысяча девятьсот сорок второй год.

7) Савичевы умерли.

8) Умерли все.

9) Осталась одна Таня.»

Всё ёмко и минималистично – так как и должно быть.

Лишнее излишне.

Ведь «Краткость сестра таланта»[34] – ещё одна опошленная потомками фраза.

Дай мне великое высказывание великого (пусть даже эта великость будет для меня великовата) и я её поставлю великолепным статусом в социальных сетях.

«Вели» на то и придумана, чтоб делиться.

Павлик же, в данную минуту, делился солёным огурцом с жирафиком Стёклышкиным, но тот, из-за своего высокого роста, согнувшись в три погибели, чувствовал дискомфорт в маленьком пространстве ямки и отказывался от вкусного дара.

32

В свой киевский период, Семён Семёнович познакомился с Наташенькой Понеделко – миниатюрной стройной девушкой семнадцати лет, с огромным внутренним позитивом, не пропорциональным её невысокому росту.

В шестнадцать, сказав своим интеллигентным и образованным родителям несколько фраз из серии «Не учите меня жить», хлопнула дверью и на два года пропала из их поля зрения. Скиталась по квартирам знакомых, знакомых знакомых, незнакомых знакомых, знакомых незнакомых, ну и остальных хороших и добропорядочных людей. Любила выпить, но при этом не до горизонтально-неадекватного состояния, а так – для поддержания компании, статуса, настроения и чувства прекрасности этого радужного мира.

Сблизилась Наташенька с одноногим юношей достаточно быстро.

Где-то (оба не помнят где) познакомились. Потом случайно столкнулись на улице, прогуляли всю ночь, проделав весь «туристический путь» от Андреевской церкви по одноимённому спуску на Контрактовую площадь, затем на Почтовую, Речной вокзал, далее по набережной к памятнику основателям Киева, после чего, обогнув Киево-Печёрскую Лавру, дошли до Крещатика и в конце вернулись на исходную позицию, чтоб встретить рассвет на холмах, сидя на земле и уже во всю целуясь.

В данный момент она жила у Тольки Спицына, двадцатилетнего парня, у которого Бабий Яр забрал родителей и зрение правого глаза, помутневшего от нервов, но подарил, взамен, их квартиру и полную свободу.

Хозяин жилплощади был парнем хорошим, но сначала не очень-то обрадовался, когда однажды его сожительница, пропав на ночь, утром привела какого-то одноногого парня и уверенно сказала, что теперь он живёт с ними.

И ведь не возразишь ей.

Так три парохода плывущие по реке жизни, добрались, до очередной излучины.

Двое любили одну, а одна любила двоих.

По переменке.

Толька с Сёмой, несмотря на тщательно скрываемую ревность (Наташенька жестко пресекла любые попытки её наружного проявления), подружились, найдя в друг друге полное взаимопонимание, которое раньше почему-то не встречали в других людях.

Все шушуканья и взгляды в спину, троица упорно игнорировала – словно это обычное жизненное явление, такое же, как растущие деревья или выпадающий зимой снег. Не будешь же ты сугробу доказывать, кто прав, кто виноват или пытаться что-то объяснить берёзе.