Читаем без скачивания Право первой ночи - Джудит Айвори

Постукивая по столу карандашом, Мик делал вид, что глубоко задумался над заданием, хотя все это ему изрядно опостылело. Проклятые глаголы не хотели вставать на свои места, окончания слов по-прежнему ускользали прямо из-под носа, и он не знал, как с этим справиться. Нараставшее раздражение подталкивало его к какой-нибудь шалости, выходке, способной снять утомление от занятий.

Винни посмотрела, как он стучит карандашом, и Мик догадался: сейчас она заговорит. Его сердце замерло в предвкушении очередной беседы. Он обожал разговаривать с Винни, ему нравилось в ней все: мягкий ровный голос, складная плавная речь. Даже обычные слова в ее устах становились конкретными и значительными.

Вот и на этот раз она выразилась вполне определенно:

— Мистер Тремор, вы должны избавиться от этих усов. Они мешают вам войти в образ представителя высшего класса.

Слава Богу, она не видела, как он закатил глаза к потолку, потому что с умным видом уткнулась носом в свои записи. Чертова кукла! И дались ей его усы!

— Они мне нравятся, — пробормотал Мик.

Эдвина заявила в ответ, не удостоив его даже взглядом:

— Они не вписываются в ваш стиль.

— Зато они густые. Не у каждого такие бывают!

— Не каждый их захочет носить.

— Ох, ну как вам объяснить? — Он провел пальцем по верхней губе. — Просто смешно! Будто вы вправе распоряжаться моими усами! Будто это так просто: взять да и ободрать меня наголо! Довольно бесстыже с вашей стороны, вы не находите?

Она подняла на него удивленный взгляд и даже перестала на миг водить пером по бумаге.

— Бесстыже?

— Ну, самонадеянно. Нахально!

Винни скроила свою неподражаемую надменную гримаску и рассмеялась таким недобрым смехом, что у Мика на душе заскребли кошки.

— Меньше всего меня можно обвинить... в бесстыдстве, выражаясь вашими словами!

Да, Мик готов был признать, что выразился грубо, но он почувствовал себя, как бы это сказать, уязвленным, что ли?

— Ладно, ладно! Вы женщина хорошая, воспитанная и желаете мне добра. Только напрасно думаете, что на вас держится весь белый свет!

— Ха! — Она подняла голову и решительно отложила ручку. — Ни о чем подобном я и не думала! Дай Бог мне удержаться на собственных ногах! Это тоже, знаете ли, проблема! Страшно даже подумать. — Тут ее лицо затуманилось, и Мик залюбовался тонкой игрой изящных, подвижных черт. Лицо у нее было такое милое... А на уме — одно сплошное упрямство!

— Вам и страшно всегда оттого, что мир не желает плясать под вашу дудку. Дескать, вдруг кто об этом прознает и свалит на вас всю вину?

— Это неправда! И «узнает».

— Че?

— Извините?

— Ох... — Ну конечно, она снова его поправляет! «Узнает». — Вы боитеся, что не все окажутся такие правильные, как вам хочется!

— «Боитесь»!

Мик обиженно умолк. Что за глупые игры!

Он раздраженно швырнул на стол карандаш, так что его острый кончик прочертил на бумаге какую-то закорючку, прежде чем замер неподвижно.

— Все, что я могу сказать, голуба, — со вздохом промолвил он, — чертовски глупо пытаться отвечать за весь белый свет. Тем более что слишком многое в нем зависит не от нас и не наша рука бросает эти кости!

Что бы он ни пытался ей объяснить, Эдвина не поняла ни слова. Однако, судя по мягкой улыбке и ласковому взгляду, мистер Тремор не имел в виду ничего обидного.

Он снова взялся за карандаш и стал выстукивать какой-то ритм, задумчиво бормоча:

— Хотя, конечно, иной раз так и подмывает схватить удачу за хвост! — И он добавил довольно игриво: — Вот, к примеру, как сейчас. Кто знает, что любой из нас может отколоть в следующую секунду?

Эдвина невольно отшатнулась. Снова мистер Тремор поймал ее на удочку своей демагогии!

Она все еще не могла сказать с уверенностью, удастся ли ей превратить крысолова в виконта, зато знала совершенно точно: этот уличный философ заговорит до смерти любого профессора.

— Не пытайтесь высказываться за меня! — сказала она. — Я не собираюсь ничего... «отколоть»!

— Но ведь могли бы?

— Ну да, могу, но не буду!

— Ох, помяните мое слово, в один прекрасный день вы себя не узнаете! — расхохотался он.

Какая глупая самоуверенность! Она раздражала Эдвину еще сильнее, чем его усы, он знал это и вел себя так, когда хотел ее поддразнить.

И вообще, что за бестолковый разговор? Она решительно взялась за ручку, чтобы вернуться к работе. Однако краем глаза следила за своим учеником.

Мистер Тремор откинулся на стуле и изгибал шею так и этак, стараясь заглянуть под стол. Он проделывал это целую неделю, не желая ничего объяснять и не отвечая на ее расспросы. Эдвина нервничала все сильнее.

Вот и сегодня она не выдержала и спросила:

— Чем вы заняты?

— Спорим на что угодно, у вас самые стройные и красивые ноги на свете! — невпопад ответил он.

— Конечности! — поправила она. — Джентльмену лучше упомянуть про конечности: верхние и нижние, а еще лучше вообще не заводить разговор на эту тему!

— Конечности? — рассмеялся он. — Вы что, лошадь? — Его карандаш продолжал отстукивать противную дробь. — Черта с два! У вас самые настоящие ноги! И я отдал бы что угодно, лишь бы на них взглянуть!

Боже милостивый! Эдвина снова опешила, загнанная в угол его бесцеремонностью.

Он отлично понимал, что ведет себя нагло! Но делал это нарочно! Злорадствовал при виде ее растерянности, как мальчишка, отрывающий лапки жуку! Однако сегодня он зашел слишком далеко. Вероятно, решил продемонстрировать свою способность «отколоть» какую-нибудь глупую шутку!

Тем временем он изогнулся, рискуя свалиться со стула, и полез под стол. Эдвина не знала, что и подумать...

Она не сразу сообразила, что так щекочет ей ногу! Его карандаш! Он водил им по башмаку, задевая самый край платья.

— Перестаньте! — Она брезгливо встряхнула ногой.

Он отвел карандаш и отстучал дробь по ножке стола, издавая какой-то звук и раздувая усы. Опять эти усы!

И вдруг она вспомнила: «что угодно»!

Лишь бы увидеть ее ноги? Подумаешь, нашел чем интересоваться! Две подпорки для ходьбы. Что еще он надеется увидеть?

Что угодно?

О нет, конечно, она не собиралась ему ничего показывать! Просто ей захотелось ответить такой же грубой шуткой, а потом извлечь из нее мораль: пока некоторые мечтают увидеть то, что им видеть не полагается, другие вынуждены видеть то, на что с удовольствием не смотрели бы вовсе.

— Мистер Тремор, а ведь вы могли бы решить этот вопрос! Вы увидите мои ноги, но лишь при условии, что сбреете усы!

Она надеялась, что это прозвучит как шутка. И он поймет: его просто дразнят.

Шутка или нет, однако он не просто застыл на месте, а выронил карандаш. Удивительно, как он вообще не свалился со стула, зависнув в самой немыслимой позе и с самым ошеломленным выражением на лице.