Читаем без скачивания Мемуары старого мальчика (Севастополь 1941 – 1945) - Георгий Задорожников

Днем самолеты обычно появлялись со стороны моря, оттуда, куда садилось солнце. Мне со стороны дома на улице Спортивной было хорошо видно, как они появлялись из-за горизонта, летели над Херсонесом, ориентируясь на купол собора Святого Владимира, потом у меня над головой и далее, по направлению к Сапун-горе.

Однажды я вышел на улицу, передо мной расстилалась привычная панорама западной окраины города. Четко был виден на фоне моря Владимирский собор. Вдруг его верхнюю часть окутало облако пыли и дыма, через несколько секунд до меня долетел звук взрыва. Когда пыль осела, и дым рассеялся, стало видно, что над храмом больше нет округлого купола. Я побежал рассказать все видимое домашним. Отец вышел на улицу, посмотрел и потом объяснил мне, что немцы взорвали купол, так как он был ориентиром для наших самолетов. Немцы, у которых на форменных бляхах поясных ремней было написано: «С нами Бог», взорвали жилище Бога.

Спустя несколько месяцев после освобождения города я побывал внутри храма. Пролез через разрушенное окно, большая железная дверь была основательно забита. Внутри под куполом большая груда камней, через нее кое-где виднелись плитки старинного кафельного пола и обилие остатков человеческой физиологии. Люди потеряли, забыли и попрали чувство святости места. Когда я поднял голову, то увидел в центре купола рваный зияющий проем и растерзанные останки росписи. Почему-то было страшно.

Долгие десятилетия храм ждал своего восстановления. Наконец, это произошло! Во всем великолепии и снаружи, и внутри красуется величественный собор равноапостольного Святого князя Владимира. А мы люди живём так, как и прежде.

12 июня 2011 года именины города Севастополя совпали с днем Святой Троицы. То, что я здесь рассказал, произошло 68 лет назад плюс один день. Храни нас всех, Господи!

Уже после выхода в свет второго издания мемуаров, моя коллега Врач Васильева Е.И. прислала мне письмо, в котором рассказала о том, что памятник лётчикам всё же существует. Далее привожу отрывки из её письма.

В сентябре 1943 г. над оккупированным городом появились советские самолеты. С радостью, тревогой и надеждой следили за ними севастопольцы. Началась бомбежка вражеских объектов: затонула баржа с цементом, доставленным для строительства фашистских оборонительных сооружений, загорелось здание морской комендатуры, разрушено железнодорожное полотно… Вражеским зенитчикам удалось сбить один советский самолет. Он упал во дворе школы № 2. Как потом установили, погибли штурман В. Надеждин, радист И. Правдивый, торпедист А. Борисов. Гвардии старший лейтенант В. К. Скробов успел выпрыгнуть с парашютом, но был схвачен фашистами и после допросов и пыток отправлен в концлагерь. Оттуда летчик бежал и через два месяца вновь вылетел на задание. Погибших членов экипажа фашисты зарыли во дворе школы, сровняв могилу с землей. Однако на следующее утро на этом месте был насыпан холмик, на котором лежали цветы. Так повторялось изо дня в день: гитлеровцы разрушали могилу, а подпольщицы Женя Захарова и Аня Маченас, рискуя жизнью, ухаживали за ней до самого ареста. Они погибли в фашистском застенке в апреле 1944 г.

Прошли годы. Красным следопытам детской туристской станции, которые долго вели поиск, стремясь установить имена погибших, удалось найти командира экипажа В. К. Скробова, а затем и родных павших героев. И в 1976 году во дворе Севастопольской детской туристской станции (бывшей школы № 2) сооружен скромный памятник. Автор памятника – художник И. А. Белицкий. Памятник представляет собой глыбу красного гранита. На лицевой стороне выбито: «Здесь 26-IХ-1943 г. при выполнении боевого задания погиб экипаж самолета ИЛ-4 5 гвардейского минно-торпедного авиационного полка», ниже перечислены фамилии членов экипажа.

Приведенный здесь отрывок принадлежит следующей организации:

© 2007 «Группа энтузиастов».

При копировании материалов, пожалуйста, ссылайтесь на нас.

Всё сходится с написанным мною, кроме даты. День гибели лётчиков 26.09.43 действительно был воскресным, но по церковному календарю это было предпразднество Воздвижения Честного и Животворящего Креста Господня.

По поводу количества моторов у самолета ИЛ-4. Я проверил справочники. Самолёт ИЛ-4 наименование получил в марте 1942 г.: «двухмоторный дальний бомбардировщик». Штурмовиками самолёты называются от родоначальника – ИЛ-2. Так что, в повествовании у меня по этому поводу ошибок нет.

16. Памятники

Сразу за входом в Исторический бульвар стоит прекрасный памятник, известный всем севастопольцам. На оборотной стороне памятника – надпись:

«Генералъ-адъютантъ

графъ Эдуардъ Ивановичъ Тотлебенъ

"Въ воздаяніе примѣрныхъ трудовъ по возведенію севастопольскихъ укрѣпленій, составляющихъ образецъ инженернаго искусства, и въ награду за блистательную храбрость при отраженіи штурма, награжденъ орденом св. Георгія 3-й ст.»

То, что я здесь расскажу, не имеет никакого отношения к личности прославленного генерала. Приведенная выше выписка необходима, дабы трагикомическая история о памятнике не была бы воспринято как ерничанье.

В период осады Севастополя, то ли взрывной волной, то ли большим осколком, оторвало, отрезало голову у памятника генералу. Когда это случилось, не знаю, помню, что было холодно, когда я увидел безголовый памятник, возможно, это была зима 1942 года.

«Пришли немцы» – такой речевой оборот бытовал в народе. Долгое время стоял себе памятник без головы. Но вот однажды отец со смехом сказал мне: «Иди, посмотри, у памятника Тотлебену голова появилась. Только на голове матросская бескозырка, а в руке он держит свою фуражку».

Просматривая доступные мне материалы по истории памятника, я случайно наткнулся в интернете на такую справку.

После занятия города немецкое командование приказало отреставрировать памятник именитому немцу-генералу. При этой реставрации к туловищу, по недосмотру, прикрепили голову в фуражке, и, таким образом, у Тотлебена оказалось две фуражки: одна на голове, другая в руке (рассказ очевидца) [источник не указан].

Эта информация меня озадачила. До сего времени я был уверен в правдоподобности той легенды, которая имела хождение среди севастопольцев в годы оккупации. А именно, это деяние приписывалась активистам подпольной группы. Причем говорилось, что голову матроса немцы снимали, один или два раза, но она появлялась после ночи вновь.

Если здраво порассуждать, то сдаётся, что не могли педантичные пунктуальные аккуратные немцы допустить такую оплошность. Где же хвалённый немецкий der Ordnung (порядок). Появление и исчезновение головы, если такие перестановки имели место, то их тем более нельзя приписать немцам. Скорее это проделки лихих корабельских пацанов. Приписывать такие дела подпольщикам, людям занятым серьёзной опасной работой, как то не вяжется.

Рассказ о другом памятнике совсем грустный. Памятник Шмидту П.П. и вовсе не лейтенанту, т. к. 7.11.1905 г. Высочайшим приказом по Морскому ведомству капитан третьего ранга Шмидт уволен от службы капитаном второго ранга в отставке. Это за неделю до начала восстания на «Очакове». В 1906 г. П. П. Шмидт и другие руководители восстания были расстреляны на острове Берёзань. В мае 1917 г. их останки перевезли в Севастополь и поместили в склепе Покровского собора, а 15 ноября 1923 г. захоронили на кладбище, которое стало называться кладбищем Коммунаров. Через 12 лет здесь состоялось торжественное открытие памятника Шмидту и его боевым товарищам.

Памятник этот стоит в правом западном углу кладбища Коммунаров. Перед войной мы с мамой иногда гуляли на прилегающем к кладбищу «Собачьем бульваре» – так называли севастопольцы пустырь на месте пятого бастиона. Между кладбищем и пустырём возвышалась призма памятнику 49 расстрелянным подпольщикам. Розовый, зеркально отполированный гранит памятника к вечеру прогревался солнцем до живой приятной теплоты. Мне очень нравилось лежать на гладких гранитных плитах или бегать и прыгать по ступенчатому основанию памятника. Отсюда был веден памятник П.Шмидту. На фоне дальнего морского горизонта, в лучах заходящего солнца черное знамя памятника острой иглой кололо небесную лазурь. Он был мне страшен, памятник. Под его основанием, ниже нулевого уровня, было углубление, в котором несколько ступеней вели к маленькой узкой железной дверце. Мама объясняла, что там за дверцей склеп, где и лежат «убиенные». Это-то и страшило. Я боялся приближаться к этому месту, обходил его дальней стороной, старясь даже не смотреть в ту сторону.

В близкой, за кладбищем балке, располагалась известковая печь. Не ведомо почему, этот район подвергался неоднократной бомбежке как немецкой авиацией, в осаду, так и нашими – в оккупацию. Однажды я попал под такую бомбежку, когда шел мимо, на Пироговку за хлебом. Я залёг под массивную стенку ограды кладбища, кажется уже после того как упали бомбы. Бомбовой удар был кратким одноразовым. Мелкая известковая пыль белым облаком накрыла всё вблизи и меня. Восстав из-за своего сомнительного укрытия, первое, что я увидел – белое от пыли знамя на могиле П.Шмидта. Тогда я уже не боялся подходить к памятнику. Однажды даже спустился по ступенькам к склепу. Дверь была оторвана, и передо мной зиял темный вход, из склепа веяло почему-то теплом, а не предполагаемым холодом. Внутри было пусто. Ничего не было. На запылённом полу валялись какие-то разрозненные кости. Теперь уж не помню, когда был восстановлен памятник, вероятно, меня уж не было в городе.