Читаем без скачивания Алый лев - Элизабет Чедвик

Теперь Аойфа присоединилась к ним, намеренно пропихивая своего серого в яблоках мерина между кобылой Изабель и темным мощным гнедым Вильгельма. До этого момента его скакун стоял спокойно с отпущенными поводьями, пока Вильгельм оглядывал группу рабочих и каменщиков, занятых в строительстве, но теперь он вдруг бросился вперед и укусил обидчика. Серый резко дернулся в сторону. Выругавшись, Аойфа ударила гнедого своей короткой кожаной плетью по мягкой морде. Скакун, непривычный к такому обращению, опешил, заржал и попятился, Вильгельм же пытался удержаться в седле и не отпускать поводья. Кобыла Изабель прижала уши, и, хотя и была мирным животным, встала на дыбы и принялась бить копытом от возбуждения. Изабель натянула поводья, стараясь отодвинуться подальше от драчунов, но задняя нога кобылы заскользила по мокрому дерну, и она споткнулась, сбросив Изабель с седла. Удар был несильным, но его хватило, чтобы испугаться и покрыться синяками. Она попыталась сесть, но тело отказалось подчиниться ее воле, и ее взгляд поглотил серый морской туман.

Изабель пришла в себя от запаха жженых перьев. Закашлявшись от внезапной резкой вони, она растерянно огляделась вокруг. Она лежала на покрытой шкурой скамье в длинном зале бревенчатого дома, похожего на замок Килкенни, но не такого просторного и не так хорошо обставленного. Похоже, дом был новым, потому что в воздухе витал запах свежераспиленного дерева. Над очагом висел котел, и женщина в простом шерстяном платье помешивала его содержимое длинным деревянным половником. Дверь была открыта настежь, чтобы в комнату проникал дневной свет, и она могла слышать топот и пофыркивание лошадей и доносившиеся снаружи голоса, а среди них — голос Вильгельма.

— Дочка? — Аойфа склонилась над ней, от беспокойства ее лоб прочертили морщины.

Изабель с усилием села и взяла чашку из ее рук.

— Где я?

— Ты упала с лошади и потеряла сознание, — в голосе Аойфы вдруг зазвучало осуждение. — Я говорила, что в твоем положении нельзя ездить верхом. Скакун твоего мужа опасен. Мы привезли тебя в город, и он послал за врачом, — она фыркнула: — Один Бог знает зачем. Это женское дело, и нам ни к чему, чтобы мужчины совали свой нос куда не надо.

— Со мной все в порядке, — Изабель начала сбрасывать покрывала, но Аойфа остановила ее, крепко взяв за руку.

— Тебе нужно отдохнуть. Кто знает, какой вред ты себе нанесла.

Изабель сжала губы, но поступила, как велела ее мать. Ее и правда подташнивало, и она готова была расплакаться.

— Просто полежи спокойно, — произнесла Аойфа мягче. — Я здесь, чтобы заботиться о тебе.

Минуту спустя вошел Вильгельм в сопровождении мужчины в черной лекарской шапочке. Бросившись к постели, Вильгельм поцеловал Изабель сначала в щеку, а потом в губы.

— Слава Богу, — сказал он. — Ты в порядке?

Она кивнула и, рассердившись на саму себя, вытерла глаза, наполнившиеся слезами.

— Ничего страшного.

— Я бы так не сказала, — произнесла Аойфа, сверлившая взглядом Вильгельма и врача. — Скажите моей глупой дочери, что нельзя скакать на лошади, когда носишь ребенка. Скажите ей, что этого никогда бы не случилось, если бы она осталась в своих покоях с женщинами.

Врач выглядел сконфуженно.

— Этого никогда не случилось бы, если бы не ваше неукротимое желание влезть между нами, — огрызнулся Вильгельм, от его обычной вежливости не осталось и следа.

— Она моя дочь. Моя, — проскрежетала Аойфа. — Кто-то должен заботиться о ее благополучии, потому что ты, очевидно, не в состоянии этого сделать.

Вильгельм набрал полную грудь воздуха.

— Моя жена прекрасно знает, на что я готов ради ее благополучия, — его голос был хриплым от едва сдерживаемого гнева. — И заботиться о ней — не значит обращаться с ней как с пустоголовой девчонкой.

Аойфа дернулась, приготовившись сразиться не на жизнь, а на смерть, но Изабель поднялась с постели и схватила ее за руку.

— Мир, — сказала она. — Пожалуйста, мне необходимо, чтобы вы помирились. Это лучшее, что вы можете для меня сделать…

Вильгельм взглянул на нее, а затем на Аойфу.

— Как угодно, — сказал он. — Я не больше твоего хочу, чтобы в нашем доме были ссоры.

Он кивнул Аойфе, погладил щеку Изабель и, сжав челюсти, вышел.

Аойфа встряхнулась, как курица, когда та хочет сбросить мокрые перья. Она неуклюже посторонилась, пропустив к Изабель врача.

— Твой отец был таким же. Они в женских делах не разбираются.

Изабель закрыла глаза.

— Вильгельм — мой муж, — сказала она, настолько терпеливо, насколько это вообще было возможно. — И я не позволю тебе сеять между нами вражду.

Аойфа ахнула:

— Неужели тебе кажется, что я этим занимаюсь? Что я пытаюсь поссорить вас?

Ее губы шевельнулись, будто она старалась что-то прожевать, а дыхание участилось.

— Да, мама, я так думаю. Возможно, ты делаешь это только ради моего блага, но он хочет того же. Я такова, какова есть, я сама хотела приехать сюда сегодня. Вильгельму пришлось бы запереть меня в комнате, чтобы остановить.

Ее мать замолчала и отошла к очагу. Врач быстро осмотрел Изабель и, убедившись, что все в порядке, посоветовал ей отдохнуть; кинув быстрый взгляд на напряженную спину Аойфы, он добавил, что ездить верхом больше не следует.

Аойфа повернулась к ней.

— Ты скоро покинешь Ирландию, — вдруг сказала она. — Твой муж точно воробей, приготовившийся лететь. Он вообще не хотел сюда приезжать, а теперь, когда весна уже не за горами, с вассалами он переговорил и новый город уже заложен, он ждет не дождется возможности уехать. Он считает, что выполнил свои обязательства. И ничто его здесь больше не держит… и тебя ничто больше не держит, — Аойфа подошла к постели и погладила Изабель по щеке. — Доченька, я знаю, что у меня с твоим мужем отношения не ладятся. Надо быть полным дураком, чтобы не видеть, что он с большим удовольствием сидел бы на диване с гадюкой, чем со мной, но мне очень хочется увидеть и других моих внуков, включая того, кого ты сейчас носишь под сердцем, — в ее голосе появились просительные, жалобные ноты: — Я много лет не была в Стригиле, и мне хочется снова его повидать. Можно ли убедить твоего мужа чуть-чуть пересмотреть свое отношение ко мне и позволить мне поехать с вами?

Изабель, представив реакцию Вильгельма на такую просьбу, взглянула на мать с сомнением.

— Я так волнуюсь за тебя в твоем положении!

Изабель покачала головой и положила руку себе на живот.

— Это просто недомогание первых месяцев.

— Вынашивание и рождение детей — это время, когда женщина нуждается в поддержке других женщин, и если одной из этих женщин может оказаться ее мать, то это только к лучшему, — сказала Аойфа, поджав губы.