Читаем без скачивания О святых и тенях - Кристофер Голден

Питер улыбнулся ей, словно маленькой девочке, которая хочет укрыться в постели родителей от страшной грозы.

Он все понял.

— Бояться нечего.

Меган была уверена: он догадался о том, что ее пугают не только убийцы, понял, что она чувствует и как сильно страшится именно этого чувства. Это было невероятно, но она не могла, справиться с собой: ее нестерпимо влекло к человеку, которого она шала не больше тридцати часов.

— Верь мне, — сказал Питер. — Здесь, даже в темноте, тебе нечего бояться. Не стоит пугаться теней. Ужас живет при дневном свете.

Питер погладил ее по волосам, и она уже не вслушивалась в то, что он говорит: тихий, ласковый голос успокаивал, приносил в душу умиротворение. Он поцеловал Меган в лоб, и ей стало невыносимо хорошо, когда она ощутила его губы на своей щеке. Потом, когда его губы коснулись ее щеки, ее губ, ее охватило желание. Меган чувствовала вкус его губ, удивительно холодных, прикосновение его языка… Никогда раньше, после той первой ночи с Дженет, она не хотела никого так сильно и так быстро. Питер целовал ее, его губы ласкали ее шею.

И вдруг все кончилось. Питер остановился.

Сделал глубокий вдох, медленно выдохнул. Не открывая глаз, он поднял голову, а Меган отчаянно хотелось, чтобы он продолжал.

— Думаю, — сказал он и открыл глаза, — тебе нужно отдохнуть. Уже почти утро, впереди нас ждет трудный день.

Меган улыбнулась, чтобы скрыть разочарование, как будто это было возможно. Он одумался. Он был с ней добр и пытался успокоить, ведь, в конце концов, он пришел, чтобы защитить ее от опасности. Но он от нее отказался, по крайней мере сегодня, и ей стало обидно. Меган чувствовала себя глупо, но все еще хотела его. И она дала себе слово, что следующий раз обязательно будет.

Когда Меган ушла в спальню, Питер глубоко вздохнул.

— Если бы еще немного… — прошептал он еле слышно.

Питер пообещал себе первым делом утром встретиться с Джорджем Маркопулосом. Он больше не может откладывать прием своего «лекарства».

Глава 8

Венеция… Несколькими часами раньше.

Они называли Венецию La Serenissima — Безмятежнейшая. Особенно спокойным этот город становился в зимние месяцы. Призрачный свет луны, звезды, лившие свое сияние на город в дымке, поднимавшейся над каналами. Даже голуби, что собираются обычно на площадях, сейчас улетели: холодный ночной воздух прогнал их оттуда, и они сидят на фасадах роскошных когда-то дворцов вместе с горгульями, взирающими на город.

Впрочем, до карнавала осталось совсем немного, и она чувствовала его приближение. Сердце города бьется чаще в ожидании праздника, будто кровь быстрее бежит по венам — аллеям, окутанным глубокими тенями нарастающей страсти, с ней даже холод справиться не в силах. Свет и шум вырываются из дверей бара, будто кто-то пытается разбудить город от зимней спячки. Однако по-настоящему он проснется лишь на несколько дней, когда начнется карнавал.

Александра Нуэва сидела верхом на позолоченной бронзовой лошади, одной из четырех, украшавших крышу базилики Святого Марка. Как и в день своей смерти, она была обнажена, и кожа ее сияла в призрачном свете. Александра смотрела на пару внизу, на площади Святого Марка. Они танцевали вальс в клубах струившегося тумана Ни оркестра, ни воплей радио не было слышно, лишь ритмичный шорох воды, облизывавшей камни, и гондол, стоявших у причала.

Алекс решила, что они танцевали именно под музыку воды, впрочем, вероятно, они и сами этого не сознавали. Они просто двигались под тот же мотив без слов, что вел ее собратьев сквозь ночь, указывал путь в темноте, и потому они ей понравились. Она закрыла глаза, прислушиваясь к тихой мелодии, прерываемой время от времени воплями веселящейся молодежи, но все равно поглощавшей все звуки, наделяя их ритмом и гармонией.

Она превратилась в туман и под звуки музыки поплыла вслед за молодой американской парой. Покинув площадь, они направились на север, и она потекла за ними, и ее, как морской туман, пронизывал свет. Она была всего лишь частью музыки. Александра любила базилику за историю, распутство и смерть, окутывавшие ее. Здесь в пятнадцатом веке священники подвергали людей страшному наказанию: заключали их в подвешенные над землей деревянные клетки и оставляли умирать от голода и непогоды, поддерживая их жизнь лишь для того, чтобы мучения продолжались несколько месяцев. Сейчас Александра без сожалений покинула базилику, оставив позади и ее, и лошадей, и дворец дожей, полный чудесных произведений искусства, созданных величайшими мастерами, оставив позади и подземелья, и пыточные камеры..

Красота, боль и жизнь, словно обоюдоострый меч, приведший Александру Нуэва к смерти и управлявший теперь ее не-жизнью, не отвлекали сейчас ее от сладостного ощущения полета.

Они остановились на мостике и смотрели на юг, туда, где за домами над узким каналом повис мост Вздохов. Они целовались. Поцелуй все длился к длился, и кровь застучала у них в сердцах, забурлила и наконец превратилась в желание…

И музыка теней прервалась, заглушенная новой мелодией, что пульсировала в жилах влюбленных… В глазах у них уже клубился тот же призрачный свет, что кружился над городом. Алекс по-прежнему была туманной дымкой, но вместе со стоявшими на мосту влюбленными она почувствовала плотское желание, пусть и не такое сильное, как у них.

Она и прошлой ночью смотрела на них, но ничего не произошло. Глядя на них сейчас, слыша и чувствуя их, она знала, что сегодня все будет иначе. Они миновали мост и вошли в отель «Атлантико». Алекс знала, где находится их комната: первый этаж, окно в шести футах над водой канала. Проплывавшие мимо гондольеры могли в него заглянуть и, громко распевая песни, отправиться дальше, чтобы, заслышав их, все знали об их приближении. Их фонари ритмично стучали в темноте.

В это время года гондольеров было мало, ведь если кто отваживался садиться в гондолу, ему приходилось одеваться потеплее. Никого не было сейчас вокруг, и никто не мог видеть, как Алекс, почувствовав желание, вновь обрела форму и устроилась на уступе под окном влюбленных. Стоя в тени, она наблюдала, как они…

Негромко смеясь, вошли в номер. Алекс их слышала. Они улыбались друг другу, в глазах читалась страсть, и веселье готово было вот-вот сорваться с их плотно сжатых губ. Потом стали слышны стоны, влюбленные упали на постель, неясные прикосновения и объятия не прекращались, пока каким-то чудесным образом одежда не оказалась на полу возле кровати. Окно было чуть приоткрыто, занавески раздвинуты, а включить свет они не поспешили. Их могла видеть половина Венеции, но они то ли ничего не заметили, то ли их это не волновало. Он наклонился, его голова была между ее ног, и она громко вскрикнула. Потом она встала на колени, а он — за ней. Алекс увидела, как молодой человек…