Читаем без скачивания Исповедь рогоносца - Жюльетта Бенцони

Эме, конечно, была здравомыслящей женщиной, но она безумно любила мужа. Едва получив от него столь ласковую весточку, она помчалась в Пуатье, проникла в монастырь, где нашел убежище ее ненаглядный Жерве. Она тотчас узнала его, несмотря на отросшую за долгие годы бородищу, и без лишних слов бросилась ему на шею. Она даже не обратила внимания на то, что муж только что предложил ей сию же минуту постричься в монашки!

Ее нежный порыв, выразившийся в столь недвусмысленной форме, заставил «недостойного отшельника» возмутиться. Более того, он продемонстрировал чуть ли не оскорбленную гордость. Человеческая любовь? Фи! Все, чего он хочет, это – молиться богу, вернувшись в свою пустынь. Если Эме его и на самом деле любит, то… Но нет, Эме вовсе не желала уходить в монастырь. Все, чего хотела она, – это снова жить вместе со своим Жерве.

– Если ты вернешься к своему отшельничеству, я отправлюсь туда с тобой! – заявила она, и грозная решимость прозвучала в ее обычно таком нежном голосе.

Это совершенно не устраивало святого человека. Он вознегодовал еще больше, когда вслед за Эме к нему явилась ее семья. Потом – и его собственная. Все присоединили свои укоры и свои настойчивые мольбы к мольбам его жены. Мало того. Духовенство Пуатье во главе с епископом вмешалось в это дело. А вскоре и весь город ополчился на упрямого отшельника, никак не желавшего признать себя женатым человеком.

Не способного выдержать подобную осаду, весьма удрученного Жерве вынудили предстать перед судом теологов. Разобравшись в сути вопроса, ученые мужи признали его виновным по всем пунктам и вынесли приговор – обязан возвратиться к семейному очагу. Для особого блеска было решено, что брак необходимо снова торжественно благословить в кафедральном соборе.

Получилось зрелище, которому не было равных. Весь Пуатье собрался на эту повторную свадьбу! Никогда еще собор Великой Пресвятой Девы не видел подобного стечения народа. Впрочем, и публика никогда так не веселилась. Особенно много смеха вызвал вид «новобрачных»: рядом с графиней, разряженной в пух и прах, стоял отшельник в своем грубом монашеском одеянии, с постной миной, опустив глаза долу. Жерве наотрез отказался от костюма, который ему следовало надеть по такому случаю!

Точно так же, когда епископ благословил чету, он наотрез отказался поцеловать жену и только под официальной угрозой отлучения от церкви едва дотронулся губами до ее щеки. Он обильно сдабривал свои действия горючими слезами, вздохами и выражавшими крайнюю степень мучительности для него всего происходящего возгласами «увы! увы!..».

После торжественного бракосочетания был устроен настоящий пир, на котором тоже было чем поразвлечься. Жерве, на этот раз одетый в соответствии со своим положением в обществе, стоял у стола, заставленного самыми разнообразными яствами, и брюзжал по поводу угощения. Он утверждал, что ему в тысячу раз милее репа и дикие плоды, чем все эти дурацкие соусы. Эме смеялась, слишком счастливая для того, чтобы обидеться.

На следующий день они отправились в свой родовой замок в Экс. Горожане Пуатье веселым смехом провожали странную пару, в которой жена только что не пела от радости, а сидящий рядом с нею муж бормотал «Отче наш», по-прежнему смиренно опустив глаза на непрерывно перебираемые им четки.

А потом? О дальнейшем можно только догадываться. Скорее всего, Эме и ее страстной любви удалось выиграть битву. Жажда ее мужа очиститься любой ценой пошла на убыль. Примерно через год Эме произвела на свет прекрасного крепкого мальчишку. Впрочем, наверное, чересчур крепкого. Ребенок высосал из несчастной женщины все жизненные силы, и через несколько дней после его рождения она умерла.

Неизвестно, много ли и долго ли оплакивал жену Жерве, известно только, что, как только это стало возможно, он вернулся к привычному образу жизни. Это, вероятно, пошло ему на пользу. Только в почтенном возрасте девяносто двух лет от роду он согласился наконец покинуть эту землю, плоды дикой природы которой он так любил, что, отдавая им должное, стал одним из первых в мире приверженцев диеты!

Шарль де Батц-Кастельмор, граф д'Артаньян

Когда провинциал приезжал в Париж во времена молодого короля Людовика XIV, как, впрочем, и во все времена, вплоть до наших дней, первым делом ему следовало найти кого-нибудь из своих соотечественников, устроившихся в столице раньше его самого. Таким образом легче всего было избежать ощущения одиночества и покинутости, которое неизбежно чувствуешь, попадая в совсем не знакомый или мало знакомый город.

Сеньор Франсуа де Рабастан, расставшись со своим родным Беарном, проехал столько лье в компании лишь своей лошади и двух лакеев, что сейчас мечтал только о трех вещах: о кувшине холодного вина, о достаточно удобном трактире и об обществе своего друга д'Артаньяна. Два первых условия оказалось не так уж трудно выполнить: под сенью трактира «Зеленый Дуб» он вдоволь напился, оставил в обнаруженном им благословенном месте всю дорожную пыль, переоделся в совершенно чистый и не слишком отдающий провинцией костюм и отправился на поиски третьей необходимой ему для полного счастья составляющей.

Рабастан знал три вещи, уже непосредственно касающиеся его друга детства: во-первых, он являлся капитан-лейтенантом королевских мушкетеров, во-вторых, мушкетеры составляют личную гвардию Его Величества, и, наконец, в-третьих, король обитает в Лувре. Снабженный всеми этими ценными сведениями, он сел на свежую лошадь и, взяв с собою лакеев, направился к старинной крепости на берегах Сены по улице д'Отриш. Он обогнул зал для игры в мяч, проехал по подъемному мосту и приблизился к Бурбонским воротам, где… ему неожиданно преградил дорогу караульный.

– Здесь нет проезда!

– Но я должен повидаться с капитаном д'Артаньяном! Мы – земляки! – воскликнул Рабастан с убедительнейшим гасконским акцентом.

– Очень может быть. Но если вы хотите пройти в эти ворота, оставьте здесь лошадь. Только сам король, принцы крови и… мушкетеры имеют право въезжать сюда верхом.

Рабастан, гасконская гордыня для которого была столь же характерна, как и акцент, с отвращением подумал о том, что придется идти пешком, как какому-нибудь нотариусу. Дискуссия, возможно, продолжалась бы довольно долго, если бы в этот самый момент не показался бы отряд мушкетеров. Во главе отряда гарцевал сухощавый человек в лазурном плаще, украшенном серебряным крестом и золотыми королевскими лилиями. Он был среднего роста, но такого решительного вида, что просто взгляда не оторвать. Лицо его было худым и смуглым, усы – лихо закрученными, изящная бородка – в стиле покойного короля Людовика XIII. Прекрасные черные волосы, блестящие, волнистые и явно служившие предметом особо тщательного ухода, спускались на воротник из венецианских кружев из-под широкополой серой шляпы с голубыми перьями.