Читаем без скачивания Одиночное плавание - Николай Черкашин

Отношения Голицына и боцмана начали портиться едва ли не на второй месяц их совместной службы. А началось, пожалуй, с пустяка - с белых манжет… Рукава у флотского кителя - что трубы. Когда руки на столе, сразу видно, что под кителем надето. Не очень-то это красиво: сидят мичманы в кают-компании, сверкают звёздочками на погонах, а из обшлагов у кого что проглядывает - то полосатый тельник, то голубая исподняя рубаха, то рукава рыжего - аварийного - свитера высовываются… Вот и решил Голицын слегка облагородить свой внешний вид. Завел себе белые манжеты с серебряными запонками. немудреная вещь - манжеты: обернул вокруг запястий отутюженные белые полоски, скрепил запонками, и китель сразу же приобретает эдакий староофицерский лоск, будто и впрямь под суровым корабельным платьем накрахмаленная сорочка. Конечно, в лодочной тесноте белоснежное белье - роскошь немыслимая, но манжеты простирать лишний раз ничего не стоит. Была бы охота.

Первым элегантную деталь в голицынской одежде приметил штурманский электрик Фролов.

- Ну ты даешь, Петрович! - засмеялся он за обедом.-Вылитый аристократ! У тебя, случаем, дедушка не того?… Не в князьях состоял? Фамилия-то - известно какая…

Пустяшное это событие - белые манжеты - оживило каютный мирок, и пошли споры-разговоры, и только боцман, Андрей Белохатко, неодобрительно хмыкнул и процедил сквозь золотые зубы:

- Лодка чистеньких не любит…

- Боцман чистеньких не любит! - парировал Голицын. С того злополучного обеда за мичманом Голицыным утвердилось прозвище - Князь.

А на другой день в отсеках развернулась субботняя приборка, и боцман выставил из-под диванного рундука ящички с гидроакустическим ЗИПом.

- Твое хозяйство? - спросил он Голицына. - Вот и храни в своей рубке.

Конечно же, то было несомненное зловредство. Кому неизвестно, что в рубке акустиков и без того не повернуться. На лодке каждый кубический дециметр свободного пространства в цене. И торпедисты, и мотористы, и электрики, и радисты стараются захватить в дальний поход как можно больше запчастей к своим аппаратам и механизмам. А тут ещё коки с макаронными коробками и консервными банками. А тут ещё баталер претендует на любой уголок, на любую «шхеру», куда бы можно было засунуть лишнюю кипу «разовых» простыней, рубах, тропических тапочек… Отсеки не резиновые. Вот и идут старшины команд на поклон к боцману, хозяину всевозможных выгородок, рундуков, камер, сухих цистерн. А у боцмана свои проблемы, свое имущество - шхиперское, рулевое, сигнальное, штурманское…

Штатная койка Голицына - в аккумуляторном отсеке нижняя по левому борту, изголовьем к носовой переборке, за которой пост радиотелеграфистов. Проще говоря, диванчик в углу мичманской кают-компании. Под ним-то и разместил Дмитрий вместо личных вещёй ящички, пеналы, сменные блоки к станциям. Теперь же боцман выставил их на том основании, что все равно-де Голицын в кают-компании не живет, перебрался в офицерский отсек, поближе к гидроакустической рубке, вот пусть и хранит свое хозяйство «по месту жительства».

Мичман мичману не начальство, за рундук можно было бы и повоевать - шутка ли отыскать теперь свободный кубометр объема! Но с Белохатко особо не поспоришь; во-первых, по Корабельному уставу боцман в мичманской кают-компании - старшее лицо. Недаром он восседает во главе стола - там же, где командир в кают-компании офицеров. Во-вторых, боцман - единственный из мичманов, кто несет верхнюю вахту, то есть стоит в надводном положении на мостике. Дело это сволочное и потому почетное. Тут у Белохатко как бы моральное право поглядывать на всю мичманскую братию свысока. Даром, что ли, передние зубы вставные- в шторм приложило волной к колпаку пеленгатора. В-третьих, боцман - лицо особо приближенное к командиру. Под водой в центральном посту они сидят рядышком: Абатуров в железном креслице, а в ногах у него, словно первый визирь у султанского трона, сутулится на разножке Белохатко, сжимая в кулаках манипуляторы рулей глубины. Впрочем, сжимают их новички-горизонтальщики. Боцман лишь прикасается к чёрным ручкам, поигрывает ими виртуозно: чуть-чуть вправо, чуть-чуть влево, носовые - чуть на всплытие, кормовые - чуть на погружение. Дифферент - «нолик в нолик». Лодка держит глубину как по ниточке.

Голицын, сидя в своей рубке, всегда знает, кто в центральном на вахте - боцман или кто-то из молодых. Белохатко зря рулями не «машет», перекладывает их редко и с толком. Оттого и гидравлика в трубах реже шипит. Насос реже работает - шуму меньше. Плохого горизонтальщика за версту слышно: «чик-чик, чик-чик…»

Абатуров на боцмана надышаться не может: «Андрей Иваныч, подвсплыви на полметра», «Андрей Иваныч, нырни ещё на полета», «Андрей Иваныч, сдержи», «Андрей Иваныч, замри».

Был командир с Белохатко на короткой ноге не только по службе. Оба в прошлом году купили «Жигули» одной марки. Боцман менял машину уже третий раз-начинал ещё с «Запорожцев», да и до флота баранку крутил, и Абатуров-любитель благоговел перед познаниями профессионала. В отпуск на юг ездили вместе автокараваном.

Взяв все эти обстоятельства в толк, Голицын не стал препираться с боцманом; вызвал своих «глухарей», велел рассовать ЗИП по «шхерам». Потом сходил на камбуз, попросил у Марфина немного картофельной муки - и за ужином вызывающе выпростал из рукавов кителя ослепительно белые, жесткие от крахмала манжеты.

2.

Неотступный страх, что из стальной бочки отсека - случись беда, - никуда не выберешься, не прыгнешь за борт, оставлял Костю только на камбузе. Здесь, в отличие от многосложной и непонятной машинерии подводного корабля, каждая вещь радовала своим привычным назначением. Кран - для того, чтобы течь воде в мойку, черненькие пакетники - чтобы включать плиту, электромясорубка - чтобы готовить фарш. Правда, и тут были свои необычности. Кастрюли, например, назывались лагунами и закрывались специальными крышками с винтами, дабы содержимое не расплескивалось в качку; мусорное ведро именовалось кандейкой, а мусоровыбрасывательный бункер ещё смешнее - ДУК (дистанциионное удаление контейнеров); пользоваться им можно было лишь с разрешения вахтенного офицера, да и то только в присутствии инженера-механика. ДУК походил на маленький торпедный аппарат и сообщался с забортным пространством, что внушало Косте почтительную робость при одном только взгляде на опасный агрегат.

Время на камбузе летело быстро: стряпня, разделка мяса, перебранка с ленивым камбузным нарядом, закваска теста - дни рождения у членов экипажа шли почти подряд, так что духовка, куда ставились именинные пироги, почти не остывала.

По учебно-боевым тревогам мичман Марфин выключал плиту и бежал в центральный пост, где по короткому трапику спускался в лаз «подпола», как называл он трюм центрального поста. Там, под стальными листами настила, в клубке водоотливных труб и насосов, тоже жили люди, а в дальнем закутке - за перископной выгородкой - таилась дверца провизионной цистерны. Провизионка состояла из двух камер. В одной из них находился кингстон балластной цистерны, который тоже входил в заведование кока. Здесь-то, наблюдая, как велела инструкция, «за герметичностью прочного корпуса в районе провизионной цистерны», Марфин отходил душой в тишине и прохладе укромного места после камбузного пекла и подначек в старшинской.