Читаем без скачивания Биологический материал - Нинни Хольмквист

Юханнес подсмеивался надо мной, называя наседкой. Как-то вечером мы лежали в постели.

— А у тебя разве не так? — спросила я. — Когда ты почти закончил и знаешь, что скоро тебе придется расстаться с книгой, чтобы приняться за новую.

— Бывает.

— Вот видишь! А сам надо мной смеешься! — Я шутливо ущипнула его за сосок.

— Потому что это забавно! — ответил он и ущипнул меня в ответ.

— Ай! — вскрикнула я.

— Я же не сильно!

— Нет.

— Тогда чего ты вопишь?

— Потому что это забавно, — ответила я, и через секунду он уже накрыл меня своим телом.

Ночью мне приснился новый сон с Джоком на пляже, где Джок иногда превращался в Юханнеса, который бежал ко мне навстречу с распростертыми объятиями, а ветер бил мне в лицо. Иногда не я, а Юханнес бросал палку, а Джок приносил ее нам, и мы хвалили его, называя хорошей собакой. Потом мы оказались дома, и Юханнес снова развешивал фотографии, а когда я спросила, что это за фотографии, он ответил: «Разве ты не видишь? Это наши дети».

Сон был таким реальным, таким осязаемым, словно нам обоим снился один и тот же сон и мы говорили во сне друг с другом о фотографиях.

На следующий день я закончила работу над романом, записала его на диск и вложила в конверт с указанными на нем названием и моей фамилией. Что с ним делать дальше, я не знала и оставила просто лежать на столе.

Я сразу принялась за новую книгу. Начинать было тяжело: все новое мне всегда давалось с трудом. Я словно поднималась в гору на старом ржавом велосипеде, с трудом поворачивая педали и боясь, что цепь в любой момент не выдержит и лопнет.

Кроме того, в последнее время я начала сильно уставать. У меня кружилась голова, и временами меня подташнивало. Сперва я решила, что дело в новом эксперименте, в котором я теперь участвовала — снова связанном с тренировками, чему я была очень рада, потому что мне не нужно было глотать таблетки и колоть уколы. А ведь бывали еще эксперименты с вредными газами. На этот раз они измеряли мышечную деятельность и потребление кислорода. После первых измерений мне сообщили, что физическая форма у меня как у двадцатилетней. Но по прошествии нескольких недель я чувствовала себя такой усталой, что испугалась, что мне не хватает витаминов и минералов. Я старалась есть как следует и много пить, но ничего не помогало.

Однажды утром меня разбудил приступ тошноты. Я бросилась в туалет, где меня стошнило. Прополоскав рот, выпив стакан молока и съев бутерброд, я почувствовала себя немного лучше.

Весь день я чувствовала себя бесконечно усталой, а вечером меня снова стошнило. Я немного поела, и мне стало лучше, но утром тошнота вернулась.

Так продолжалось пару недель, пока однажды после обеда меня не осенила мысль пойти в аптеку и попросить тест на беременность.

Аптекарь очень удивился.

— Не знаю, есть ли они у нас, — сказал он и исчез в подсобке. Его долго не было, но в конце концов он вернулся, держа в руках коробку с тестами на беременность для проведения в домашних условиях.

Я вернулась домой. Ночь я провела одна, а на утро сделала тест. Результат оказался положительным. Поразительно. Невероятно. Я была беременна. Мы с Юханнесом ждали ребенка.

Тем утром я не могла писать. Только ходила взад-вперед по квартире. В спальню, из спальни — в гостиную, вокруг стола и к дивану, оттуда — к письменному столу. Постучав по клавишам и постояв перед картиной Майкен, я пошла к холодильнику, открыла дверцу, снова закрыла, налила себе стакан воды, обошла стол, отставила стакан, не сделав ни глотка, снова прошла в спальню и обратно. Было бы в квартире окно, я, наверно, остановилась бы перед ним, чтобы собраться с мыслями, но окон в отделении не было.

После обеда у меня была тренировка, после которой я вернулась домой, чтобы поспать часок, но мне это не удалось из-за тошноты и из-за нервозности. Я была слишком взволнованна. Слишком счастлива.

И тогда я пошла к Юханнесу. Вошла и прямо с порога объявила:

— Теперь я знаю, почему я чувствовала себя так плохо! Точнее, почему я чувствую себя так плохо!

— Да? — нахмурился Юханнес.

— Я беременна! Ты станешь отцом!

Сперва он, конечно, решил, что я шучу. Но когда понял, что я говорю серьезно, взял мою руку в свои и поцеловал. Потом поцеловал меня в лоб и прошептал:

— Моя любимая.

Он обнимал меня, прижимал к своей груди и продолжал шептать снова и снова.

— Моя любимая, моя любимая.

Когда Юханнес выпустил меня из объятий, я заметила у него на глазах слезы. Я решила, что он растроган.

Но позже, после занятий любовью, когда мы лежали в темноте, я услышала, как он плачет. Тихо, почти беззвучно. Я легла на бок, погладила его по щеке и спросила, что с ним.

— Я плачу, потому что я счастлив, — ответил он.

Но голос у него был грустный.

Тогда я рассказала ему о моем сне, о Джоке на пляже, о нашем доме и о фотографиях, которые он развешивал на стене.

— Какой красивый сон, — прошептал Юханнес.

— Он может стать реальностью, — прошептала я.

Но он только обнял меня и так крепко прижал к себе, что у меня перехватило дыхание.

22

Когда я в следующий раз пришла на тренировку, мне велели тут же идти в поликлинику. Я сразу поняла зачем. Разумеется, камеры не могли не зафиксировать мой визит в аптеку и разговор с Юханнесом.

Меня проводили в отдельный кабинет, где сидели врач Аманда Юнсторп и начальник отделения Петра Рунхеде. Они сидели рядом за одним столом, Аманда в белом халате, Петра в своем обычном красно-коричневом костюме.

— Присаживайтесь, Доррит, — вежливым, но серьезным тоном сказала Петра.

Я села на стул напротив.

— Нам стало известно, что ваш тест на беременность дал положительный результат.

— Да.

— Вам необходимо пройти гинекологическое обследование.

— Разумеется.

— Лучше всего, если мы сделаем это прямо сейчас, — напряженно сказала Аманда и поднялась со стула. Мне внезапно стало тревожно. Не из-за осмотpa, нет, я уже давно перестала бояться врачей. Нет, что-то в глазах врача, что-то в голосе Петры меня встревожило. Что-то определенно было не так.

— Следуйте за мной, — попросила Аманда и провела меня в соседнюю комнату, которая оказалась кабинетом гинеколога с гинекологическим креслом и столом, на котором был компьютер с темным экраном. На специальной подставке лежал поднос с инструментами.

— Раздевайтесь по пояс, а я пока позову сестру, — велела Аманда.

Я лежала в кресле с широко раздвинутыми ногами. Аманда одной рукой ощупывала мое влагалище, другой слегка нажимая на низ живота. Все это время она сыпала терминами по латыни, которые медсестра прилежно записывала на бумагу. Убрав руки, она сказала:

— Да, вы беременны. Вы принимали участие в экспериментах с гормонами?

— Насколько мне известно, нет, — ответила я.

— Тогда это действительно экстраординарный случай. Обычно после сорока пяти лет забеременеть в принципе невозможно. Даже если у женщины продолжаются менструации, фертильность ее снижается почти на сто процентов.

— Я знаю.

— Это обычно, — добавила она.

— Я знаю, — повторила я, гадая, скоро ли мне раз решат встать с кресла.

— При обычных обстоятельствах, — продолжала Аманда, все еще стоя между моими широко раздвинутыми ногами, словно она обращалась не ко мне, а к моей вагине, — организм просто-напросто больше не производит яйцеклетки — даже при наличии менструаций.

— Я знаю, — повторила я. — Можно мне одеться?

— Конечно. А потом мы должны вернуться к Петре. Нам предстоит серьезный разговор.

Мы снова оказались за столом. Петра посмотрела прямо на меня.

— Вы понимаете, что для нас это шок, — начала она.

— Для меня тоже, — улыбнулась я.

— У вас… — Петра прокашлялась, — вы можете выбирать из двух вариантов, Доррит.

— Что значит выбирать? — сказала я. — Если вы думаете, что я сделаю аборт, вы жестоко ошибаетесь. Никогда, слышите, никогда я не позволю убить моего ребенка!

Еще когда я жила в обществе, одна из моих подруг забеременела в сорок семь лет. Ее звали Мелинда. Ей посоветовали сделать аборт. Она рассказала мне, что всем женщинами, забеременевшим после сорока лет, независимо оттого, рожали они раньше или нет, советуют сделать аборт «на всякий случай». И это неудивительно, потому что с возрастом возрастает риск родить неполноценного ребенка, а также увеличивается вероятность того, что во время беременности возникнут осложнения, а роды будут преждевременными и тяжелыми. Если при этом отцу ребенка тоже много лет, высок риск того, что ребенок, когда вырастет, будет страдать шизофренией.

Тем не менее, несмотря на большой возраст — мой и Юханнеса, — вероятность рождения неполноценного ребенка была очень мала. Какие-то доли процента. Дело было в другом. Дети, родившиеся раньше срока, неполноценные и больные, стоили обществу огромных денег, и чтобы свести эти затраты к минимуму, врачи и рекомендовали делать аборт.