Читаем без скачивания Давай вместе - Джози Ллойд

Ответ. Нога Мэтта.

Мэтт, несомненно, хороший парень. Уточнение: Мэтт самый классный парень. Мы многое вместе пережили — начиная с уроков фортепиано в раннем детстве под руководством дико сварливой тетки мисс Хопкинс, которая ненавидела детей, первых непристойных журналов, дешевого сидра и до нынешних времен, когда умело маскируемся под взрослых и ответственных членов лондонского сообщества. И могу честно сказать, что в жизни мало жертв, на которые я не способен ради Мэтта. Если бы на сто миль в округе не было ни одного магазина, а у меня оставалась последняя сигарета, я бы разделил ее с ним. Если бы он упал за борт во время шторма, я бы нырнул за ним. Если бы ему нужна была почка, я бы отдал свою. И, в случае крайней необходимости, я смог бы отдать ему последний кусок своего любимого печенья. Но даже у самой преданной дружбы есть свои границы. И по-моему, проснуться утром и обнаружить, что уткнулся зубами в его вонючий большой палец ноги, — это уже слишком.

Я отплевываюсь и рукой вытираю губы. Точнее, рукавом. Потому что я проснулся одетым. На мне то же, что было вчера часа в три ночи, когда я окончательно вырубился под звуки песни «Завтрак в Америке». Пытаюсь сесть, но тут же опрокидываюсь на бок и жду, когда качка в доме Мэтта уляжется. Через несколько секунд шторм, кажется, утихает, я приподнимаюсь, делаю усилие и взбираюсь на диван, после чего мне наконец удается перевести свое тело в сидячее положение. Только теперь решаюсь осмотреться.

В голову приходит одно слово: Апокалипсис. Все четыре всадника здесь, на поле Армагеддона, которое раньше было гостиной Мэтта. Это сам Мэтт, Хлоя, Джек Дэниелс и Джим Бим. Первые двое лежат у моих ног, прямо перед диваном, прижавшись друг к другу, как пылкие любовники. Двое других — пустые формы, некогда полные содержания. Стеклянная шея Джима сломана-Хлоя ударила его об стол около двух ночи, разбрызгав все его внутренности по ковру. Джек опустошен, его жизненные соки выпиты до дна, и он указывает на то место, где сидел я, когда мы играли в «бутылочку». Взирая на эту картину упадка, порока и полного ничтожества, я прихожу к выводу, что жизнь моя — дерьмо.

Что-то надо менять.

Провожу экстренную диагностику своего состояния:

Вкус: перегар, сигареты и чипсы «Принглз барбекю».

Осязание: нестабильное, кожа липкая и холодная.

Зрение: замутненное.

Слух: храп Мэтта, стук сердца.

Обоняние: запах ног Мэтта.

Подтвердились мои худшие опасения. Моя жизнь — дерьмо. Дерьмо — моя жизнь. В данный момент разницы практически не видно. Я слишком много пью. Слишком много курю. Мало работаю. Я живу так последние шесть месяцев. Я сам так хотел. Но больше не хочу.

Слышу, как кто-то громко пердит, и понимаю, что это Мэтт. Его перекосило, словно от боли, и в ту же минуту он с невероятным трудом открывает глаза. Непонятно, то ли реакция верхней части тела на странное поведение задницы, то ли слабый утренний свет, пробивающийся сквозь шторы, возбуждает в его голове мыслительный процесс с последующим умозаключением: сейчас утро, понедельник, но на работу в таком состоянии идти нельзя. Он стонет, смотрит на часы и бормочет что-то невнятное. После чего снова закрывает глаза и трясет Хлою.

Мэтт. Прассствать.

Хлоя. Ууу. Чеметавоняит?

Мэтт. Панятьянемею.

Хлоя. Ууу. Фууууу. Блингдеэтая?

Мэтт. Мыапаздывм. Рботу. Мыапаздъемнарботу.

Хлоя. Нахренрботу. Йаумирайу. Умнябашкащастреснт.

Мэтт. Слушйклоя. Тебепрассствать. Двай. Ствай.

Хлоя. Ладна. Щсссссс. Ищодестьменутиястану.

Мэтт. Ладна. Ищодестьменут. Нопатомпдемнарботу. Ладна?

Хлоя. Угу.

К счастью, в мои культурные и лингвистические навыки входит знание похмельного диалекта. А потому я в состоянии перевести состоявшуюся беседу и понять, что они решили пока не двигаться с места. Вот и чудно. Потому что мое похмелье становится невыносимым. Мне нужно принять ванну. Хорошую, горячую, неспешную ванну.

Через пять минут после погружения ноющего тела в воду я по-прежнему едва жив. Похмелье усугубляется глубокой депрессией и чувством омерзения к себе. Чудовище Франкенштейна отдыхает. Носферату тоже. Я самое ужасное из всех чудовищ. Проклятый урод, обреченный скитаться по свету в страданиях до скончания веков. У Данте про этот круг ада ничего не сказано.

Физическое доказательство моего ужасного состояния основывается на следующих фактах:

а) в моем черепе солирует одуревший от амфетаминов барабанщик оркестра Лондонской филармонии;

б) в желудке урчит и крутит, как будто я проглотил бешеного терьера;

в) уровень воды в ванне заметно повышается от прилива пота, струящегося с моего лба.

В приступе раскаяния и жажды искупления обращаюсь к религии. Я паломник, а ванная — моя католическая святыня Лурд. Восхваляю Всевышнего за дар горячей воды. Аллилуйя пречистому Мыльному Духу и будь благословенна пенная ванна и все, кто омывается в ней.

Хм. Не помогло. В этот трудный час Бог, в которого я перестал верить, когда мне было еще двенадцать, решил воздать мне по заслугам. Остается только признать жестокую правду — мое тело не храм, а свинарник. Причем весьма запущенный. Тут я вспоминаю совет Эми про КВН, временно покидаю свое прибежище, шлепаю мокрыми ногами до аптечки и достаю пару таблеток нурофена. Запиваю их пригоршней воды из-под крана и возвращаюсь в свой водяной кокон.

В ожидании благотворного действия химикатов вытаскиваю из-за крана свою маску и трубку и надеваю. Смена обстановки вполне может способствовать моему выздоровлению. Некоторые люди приводят мысли в порядок посредством медитации. Другие употребляют наркотики. Я же надеваю маску с трубкой и лежу в ванной лицом вниз. Прощай, земная твердь и все твои печали. Да здравствует Атлантида.

Я погружаюсь под воду и начинаю игру, в которую играю с детства: закрываю глаза и представляю, что я в море и созерцаю чудесный подводный мир. Подо мной яркие коралловые рифы, и теплые воды течений ласкают меня. Листья водорослей нежно касаются моей кожи, мимо проносятся рыбы. А надо мной, над изумрудными волнами, — ясное голубое небо.

Но иногда от реальности не убежать. Как сейчас, например. Воображаемая картинка рассеивается, и вот я уже в мутной воде под слоем пены. Не могу сконцентрироваться. В мыслях полный разброд. Это моя давняя проблема. ОГРОМНАЯ проблема: моя жизнь и к чему она ведет. И почему я до сих пор не достиг желаемого? Мне двадцать семь лет, и кто я? Ответ: никто. Понимаю, что эти рассуждения в большей степени навеяны похмельем, но мне от этого не легче. Я растрачиваю свою жизнь попусту и знаю это.

Определенно надо что-то менять.

В конце прошлого года я принял решение, что брошу работу и стану художником. Спрыгну с кормы корабля под названием «Комфорт», откажусь от стабильной и тихой жизни с приличной зарплатой, пенсионными выплатами и удобным режимом работы с девяти до пяти. Человек за бортом! Я попытаю судьбу и назло волнам и акулам устремлюсь к заветному Острову Исполнения Желаний. Итак, 1 декабря 1997 года меня окончательно достала работа в оформительском отделе компании «Пропиксел Лимитед» в Уэмбли. На экране моего «Макинтоша» красовался незаконченный дизайн-проект упаковки «Чик-о-Ликс» («В соусе курятина, ароматная вкуснятина!»). Рисунок тот, в порыве солидарности со всеми курами Земли, я уничтожил. В заявлении, которое я напечатал тем же вечером на компьютере Мэтта, причиной ухода я назвал «смертную тоску».

На достижение цели я дал себе год. Пан или пропал. А если пропал, так тому и быть. У меня достаточно опыта и связей, чтобы в любой момент найти другую дерьмовую работу в другой дерьмовой фирме. И пусть. Главное, что я все же попытался. Я не стал мириться с посредственностью. И, даже несмотря на мое сегодняшнее положение — половина отведенного срока за спиной, а заветного берега все не видно, не жалею о своем выборе. Меня бесит только то, что кучу времени я потратил впустую. Если для достижения успеха нужны здоровые амбиции, то моим, я подозреваю, сильно нездоровится. И меня это сильно раздражает. Вывод: пора приниматься за работу. Сегодня. С этого дня я беру жизнь в свои руки. Напишу новую картину. Кажется, в голове начала зреть идея. Я чувствую прилив сил, — быть может, это начало больших перемен.

Улыбаюсь. Одна хорошая мысль. Одна хорошая мысль — и былых страхов как не бывало. И я могу летать, как Питер Пэн. К тому же меня посетила не одна хорошая мысль, а целых две. Первая — я готов приступить к работе. Вторая — Эми. Вспоминаю наши выходные в Брайтоне, смакую лучшие моменты: дурачества на пирсе, французский ресторан, душ в гостинице… все было классно. Эми мила, чиста. В ней есть то, чего мне сейчас так не хватает. Мне просто необходимо проводить с ней больше времени. По-приятельски. Как с другом, с которым я иногда сплю.