Читаем без скачивания Тульский–Токарев. Том 2. Девяностые - Андрей Константинов

— Сам пошел!..

Они разбежались в разные стороны, кипя и сжимая кулаки. Тульский сам не очень понимал смысл того, что кричал Артему. Просто ему было очень больно, а вдобавок ко всему на гонор начал накладываться комплекс вины. Артур подсознательно ждал от Артема слов сочувствия, а тот его повоспитывать вздумал — выбрал время, нечего сказать… В таком состоянии Тульский и от Токарева-старшего вряд ли бы смог спокойно принять заслуженные — и это мягко говоря — упреки…

А Василий Павлович как раз не орал и не воспитывал ни Тульского, ни Харламова. Он был в шоке. И еще он пытался не вспоминать, как однажды, много лет назад, сам набросился на подозреваемого, против которого были косвенные доказательства, что он повесил мальчишку-второклассника. А набросился молодой тогда еще опер Вася так, что не раскрыл, а наглухо «закрыл» то дело, сломав подозреваемому руку и челюсть. До сих пор Василию Павловичу становилось не по себе, когда вспоминал он ту историю, в которой убийцу мальчика официально так и не нашли. Не дай-то бог, чтобы у каждого опера в багаже был такой какой-нибудь случай, поскольку это не те ошибки, на которых можно учиться… Василий Павлович смог поговорить лишь с сыном, который его понял, хотя и пытался защищать Тульского…

Снова столкнулся с Артемом Тульский как раз тогда, когда тот выходил из отцовского кабинета. Артуру нужно было хоть с кем-то поговорить, а от него — нет, не то чтобы все шарахались, но как-то уклонялись — вот он и попытался снова «зацепиться языком» с Токаревым-младшим:

— Как обстановка в Палыче?

Артем ответил, как показалось Артуру, холодновато:

— Да, в общем-то… Если по поводу тебя — то молчит.

— Это плохо, — вздохнул Тульский. — Лучше бы по харе надавал…

Артем пожал плечами:

— Переживает он сильно.

— Из-за Ужинского?

— Дурак ты! Ты что, так и не понял еще ни черта?

Вот это чуть снисходительное «дурак» снова взбесило Тульского, и он понес какую-то ахинею, совсем не то, что думал и чувствовал:

— Я-то понял! Подписывать расстрельный приговор — оно завсегда легче, чем босого за амбар отводить!

Взгляд Токарева-младшего потемнел — он легче переносил наезды на себя, чем даже намек на наезд на отца:

— Это тебе не проходняки! Ты погубишь как-нибудь и себя и других!

От справедливости сказанных Артемом слов становилось еще больнее, и Артур почти закричал:

— Светку уже погубили — и? Где твой ленинский принцип неотвратимости наказания?!

Токарев-младший не выдержал и тоже психанул:

— Светку?! А кто ее погубил? До тебя что — еще впрямь не доперло?! Сначала ты с ней в прямом эфире тормошишь Невидимку — ни с кем не посоветовавшись, просто взял так сам и решил — а потом погибает Леха, а теперь убивают Светку! Так кто ее погубил?! Что, крыть нечем?!

Тульскому показалось, что его со всей силы ударили в поддых, потому что Артем сказал то, о чем он сам просто боялся подумать. Артур развернулся и, по-стариковски шаркая, пошел к себе в кабинет, не заметив, как Токарев-младший качнулся было к нему, чтобы обнять и удержать, но потом махнул рукой, не справившись с собственной болью и обидой…

У себя в кабинете Тульский допил, не закусывая и ничем не запивая, водку, покурил и понял, что ему нужно срочно выпить еще. Причем не просто нужно, а необходимо, потому что в противном случае может остановиться сердце… Он пошел на «пятак» и разжился там двумя бутылками. Потом на него как туман спустился из которого время от времени выплывали какие-то лица, и очень трудно было разобрать — сон это или явь. У Артура в первый раз в жизни начался классический безудержный мертвый русский запой, отличительной чертой которого является то, что, очнувшись, человек торопится любой ценой вновь вернуться в мир грез и химер…

Тульский потерял счет времени. Каким-то образом он оказался на Светкиных похоронах, что-то говорил там и снова пил… Там же его вроде бы отловил Артем, что-то пытался с ним сделать, но Артур сбежал… И прошло еще дня два, пока его все-таки не отловили Варшава с Токаревым-младшим, которые приволокли его к вору домой, пристегнули наручниками к кровати и за деньги вызвали врача, который наширял Тульского какой-то дрянью, подарившей, ему часов десять — нет, не сна — забытья…

Токарев

Пока Тульский убивал себя алкоголем, выполнение всех его служебных обязанностей взял на себя Артем. Он и заявителей принимал, и на происшествия мотался, и бумаги оформлял, в общем — делал все, что положено. В отделении на этот «финт ушами» особо даже как-то и не среагировали, поскольку привыкли к разным художествам «сладкой парочки», которую уже чуть ли не в глаза называли «Тэтэшкой» — непонятно, как это прозвище, впервые озвученное Варшавой, вдруг стало общим достоянием. Токарев-старший тоже все понимал и никаких оргвыводов по случаю запоя Артура делать не собирался. Накануне похорон Светланы[3] Василий Павлович даже сказал сыну сочувственно:

— Ты вот что… Встретишь на похоронах Артура — ты не говори ему… В общем — тут патологоанатомы заключение дали… Она беременная была… Самый ранний срок — чуть больше месяца… И так жалко парня…

У Артема в груди остановилось сердце, потому что при таком сроке очень спорным оказывался момент отцовства… Но говорить отцу, что вместе со Светланой мог погибнуть его собственный неродившийся внук (или внучка), Токарев-младший не стал…

На похоронах Светланы Артем поймал было совершенно невменяемого Артура, но тот снова сумел, обманув приятеля, скрыться — хорошо еще, что Токарев-младший успел отобрать у него ствол и удостоверение. Артем корил себя за жестокие слова, сказанные Тульскому в коридоре отдела, — ну, да прошлого, как известно, не воротишь. К тому же Токарев все-таки немного злился на друга за то. что тот как бы присвоил себе всю монополию горя по Светлане. Впрочем, все это раздражение быстро прошло — нечего уж теперь делить было. А самому себе Артем пообещал, что никогда не расскажет Артуру о Светкином звонке ему, как раз накануне зарождения у Тульского идеи выступления на радио. Ему-то Светлана позвонила сама и, кстати, намекала на возможность встретиться, да Токарев-младший моментом не воспользовался — наверное, из-за ложно понимаемого чувства товарищества… Потом, уже после печально известного интервью, Артем все понял и локти себе кусал, но поезд уже ушел…

После похорон Светланы у Артема состоялись два серьезных разговора — с Варшавой и с отцом. С вором они вместе выследили уже совершенно потерявшего человеческий облик Тульского и запустили в отношении него «программу реанимации», а пока возились с практически невменяемым Артуром (да и пока искали его) разговаривали. Варшава считал, что теперь уже настал момент, когда для поимки Шахматиста (как он его называл) можно инициировать и более широкие и действенные мероприятия силами и возможностями Василия Павловича. Все-таки Невидимка впервые практически на глазах у многих убил, и убил безмотивно, не так, как тогда — на набережной Макарова. Именно странные обстоятельства убийства Светланы, по мнению вора, качественно меняли ситуацию.

Теперь уже можно было практически в открытую и доказательно сказать, что в городе живет и действует человек, совершающий преступления по очень необычным мотивам без опасения, что заявившего такое сочтут сумасшедшим. Со своей стороны Варшава гарантировал всю возможную поддержку и содействие, а Артема фактически уполномочил быть связным между милицией и ворами…

…Василий Павлович с доводами Варшавы, транслированными сыном, в основном, согласился, однако посчитал, что широкие оперативно-разыскные мероприятия надо запускать все же не официально, а полуофициально. Тянуть он не стал, и уже на следующий день в его кабинете состоялся, говоря языком воров, «авторитетный сходняк».

Список присутствовавших составлялся тщательно, но быстро, поэтому компания единомышленников сложилась из избранных, лучших людей, обладавших пусть узкими, но уникальными дарованиями.

Рядом с Василием Павловичем восседал начальник 7-го отдела Главка Богуславский. В углу кабинета на единственном кресле развалился Боцман. На диванчике ерзали Лаптев с Петровым-Водкиным. Легендарный 2-й, убойный, отдел ГУВД представляли Евгений Родин и Птица, несколько лет тому назад ушедший из района. Ткачевского не было — он валялся дома с ангиной. Из молодежи отобрали Харламова и Кружилина. Единственным не аттестованным в этой компании был Артем, правда, и у него в кармане лежали красные корочки — но не свои, а Тульского.

Каждый из вышеперечисленных обладал каким-то необычным даром, становясь тем самым уникальным ингредиентом для настоящего праздничного «салата оливье» во время веселья и для «гремучей смеси» в лихую пору.