Читаем без скачивания Газета День Литературы # 173 (2011 1) - Газета День Литературы

Липнет к телу и ластится грозно.

И не видишь дороги назад.

Иногда возвращаться не поздно.

И бредёшь сквозь песок наугад.

***

Внезапно ветер налетел –

И сразу легче задышалось.

И жар ушёл из потных тел.

Но сразу горечь подмешалась

К букету запахов с лугов –

Была полыни нота главной.

Не вышли мы из берегов:

Был поединок честный, равный.

Меж двух друзей ненужный спор…

Лязг стали о металл забрала.

Зрачков темнейший коридор…

По стенке ощупью шагала

Шаг за шажком… Но где же свет?

Был коридор темнее, уже…

И всё размытей силуэт

Того, кто был, как воздух, нужен.

***

Равнодушно лето отпылало.

Для всего отпущен в жизни срок.

Не на крыльях поздних чувств летала,

А плела из строчек я венок.

Но цветы засушенные были

И ломались, помню по сей час.

Вечер, задыхавшийся от пыли,

Повторялся снова и не раз.

Солнце высоко ещё стояло:

Будто бы полночная луна,

Что, как в полнолуние сияла…

Не мешала дыма пелена

От лесов, горящих, словно хворост,

Целый месяц, каждый день-деньской.

На пригорке выгорела поросль.

А в венок вплетался сухостой.

***

А, может быть, это судьба –

Замёрзшие крыши приметить?

(Когда фейерверка пальба,

Мир видится в розовом цвете.)

Увидь же тот оползень с крыш,

Услышь же звон веток хрустальный –

И вот уже сам ты паришь

И видишь мир странно зеркальный.

Бежишь в лабиринте огней –

Где выход случится, не знаешь,

Зеркальных пугаясь дверей,

Себя не всегда понимаешь.

Сосулек полёт на ветру,

Играют волшебные грани…

Их дворник сметёт поутру?.

Зачем битый лёд под ногами?

РОЖДЕСТВО

Как странно, что снова судьба

Придумала встречу под вечер,

Когда фейерверка пальба

Изысканней делает речи.

И надо всего-ничего.

Сплошь тени цветные на лицах.

И хочется сразу всего,

Но вновь ничего не случится.

И колокол праздно гудит.

И свечи плывут вереницей.

От холода сильно знобит.

Под куполом неба – зарницы

Гуляют средь звёзд и тоски,

Иллюзию чуда рождая.

И розовой краски мазки

Румянят лицо, освежают.

Замёрзшие щёки горят.

Восторгом душа задохнулась,

И стразами блещет наряд,

И сказка из детства вернулась,

Где чудище Алый цветок

Мне тянет в холодных ладонях.

И жарко горит лепесток.

И сердце – в любви – словно тонет.

Николай АСТАФЬЕВ КРОВАВЫЙ АВТОГРАФ

В 2010 году друг за другом появились две публикации. Первая – Зинаиды Москвиной в "Литературной России" № 40 (2474) "Текст как свидетель", имеющая подзаголовок "Кто автор стихотворения "До свиданья, друг мой, до свиданья"?" и вторая, появившаяся в "Литературной газете" № 40 (6294) за подписью Игоря Панина – "О, сколько нам открытий чудных…" с подзаголовком "Есенина "убивают" снова и снова", являющаяся своего рода иронически-скептическим откликом на упомянутую статью Зинаиды Москвиной.

Не касаясь рассуждений авторов, высказанных на страницах популярных еженедельных литературных изданий, должен заметить, что и Зинаида Москвина и Игорь Панин, рассуждая на столь важную тему, используют в своих статьях не фотокопию подлинного автографа, а лишь фотокопию копии автографа Сергея Есенина, которая появилась сначала в пятитомном собрании сочинений Есенина (Издательство "Художественная литература", М., 1967, т.3, стр.227), а чуть позже – в монографии Е.И. Наумова "Сергей Есенин. Личность. Творчество. Эпоха" (Лениздат, 1969, 1973) на страницах 435 и 400 – соответственно, и именовалась автографом, хотя в нём нет следов сгиба, клякс, царапин и ещё ряда признаков оригинала, о которых пойдёт речь ниже.

Фотокопия же подлинного автографа "До свиданья…" (возможно, впервые после января 1926 года) была опубликована в уменьшенном масштабе в книге "Сергей Есенин. "Словесных рек кипение и шорох". Лениздат, Л., 1965, на стр. 746, где ясно видны следы клякс – большой (в левом верхнем углу блокнотного листа) и маленькой (возле буквы и во втором слове "свиданья"), а также следы нажимов пера ниже второго слова "без" в первой строке второй строфы, которое вполне читается, хотя "жидкости" для его написания явно не хватало. Следы сгибов здесь не видны, поскольку пропали при уменьшении.

В этой же книге 1965 года приведён печатный вариант стихотворения "До свиданья…", который "даётся по автографу, хранящемуся в Пушкинском доме Академии наук СССР", первая строка второй строфы публикуется так: "До свиданья, друг мой, без руки, без слова", то есть без искажения, которое отмечалось в печатных изданиях с 29 декабря 1925 года, начиная с публикации его на стр.4 вечернего выпуска "Красной газеты" № 314 (1002): "До свиданья, друг мой, без руки и слова" (здесь и далее в тексте курсив мой, – Н.А.).

"Так стихотворение с искажённой строкой, – пишут Станислав и Сергей Куняевы (Сергей Есенин, 6-е изд. – М.: Молодая гвардия, 2010. – ЖЗЛ, стр.569) публиковалось вплоть до 1968 года (на самом деле до 1965 года (примечание моё, – Н.А.) (единственное исключение – "Избранное" 1946 года, составленное Софьей Толстой, где строка была напечатана в своём изначальном виде)".

С фактом существования копии стихотворения "До свиданья…" я столкнулся спустя два года после публикации своей статьи "Предназначенное расставание" в газете "Россиянин" №11-12, 1995 и в журнале "Наш современник" №12 за 1995 год, где поначалу обратил внимание лишь на явное расхождение между рукописным и печатным текстами этого стихотворения Сергея Есенина.

Непонятно, думал я, почему криминалисты-графологи не заметили (или не хотели замечать?) бросающийся в глаза факт: в оригинале нет слова ты, а есть слово чти, если, конечно, верить своим глазам. Кстати, я предлагал десяткам людей прочесть печально знаменитую строчку рукописи есенинского автографа, и абсолютное большинство читало: "чти", а никак не "ты".

Вторая строка первой строфы традиционно печаталась (и печатается до сих пор – вопреки оригиналу) в сборниках стихов так: "Милый мой, ты у меня в груди", в то время как в рукописном подлиннике, хранящемся в Пушкинском доме, если присмотреться внимательно, отчётливо читается: "Милый мой, чти у меня в груди". Причём, союз "и" явно исправлен на предлог "у", а слово чти почему-то так и не было исправлено (Есениным?) на ты, хотя при правке автору естественнее было бы сначала исправить чти на ты, а уж потом – и на у. Это обстоятельство заставило меня внимательнее присмотреться к букве и, переправленной в букву у и усомниться в том, что эта правка сделана рукою Сергея Есенина.

При публикации стихотворения предлог у считают априори есенинским, а чти (первичный рукописный текст!) – не есенинским, превращая его при печати в ты. На каком основании, кем доказано, что эта правка принадлежит Есенину?

На том же основании, очищенная от странной (незавершённой) правки, вторая строка первой строфы в соответствии с рукописным оригиналом должна была бы печататься так: "Милый мой, чти и меня в груди".

Для того чтобы убедиться в инородности "хвостика" буквы у (Есенин, кстати, в буквах у, как правило, петелек не делал) я предлагал сделать соскоб с "хвостика" вновь образованной буквы и сравнить его химический состав с фоном (составом основного текста) и с большой кляксой (чернил? чьей-то крови?), имеющейся в левом верхнем углу листа, которая и могла быть использована для исправления союза и на предлог у. Тут возникает ряд принципиальных вопросов. Исправление сделано чернилами или кровью? А если кровью, то есенинской или какой-то чужой и даже, допускаю, не человеческой?