Читаем без скачивания Без Вечного Синего Неба. Очерки нашей истории - Мурад Аджи

Азербайджанский язык – это огузская группа тюркских языков. Раньше письменность была на основе арабского, потом русского алфавита, теперь латиницы. Русский язык, как известно, – наиболее распространенный из славянских языков. А талышский отличается от русского и от азербайджанского так же, как отличается от них, скажем, эстонский или английский.

Фарси наиболее близок к талышскому. Но даже не современный фарси, а скорее древнеперсидский, потому что на берегу Хазарского моря талыши жили в глубокой древности, когда Персия представляла собой несокрушимую силу и Ленкорань была ее северным форпостом.

Называлась она Ланкон, что означает на талышском языке «дома из камыша».

Если верить путеводителям, выпущенным двести лет назад (я смотрел книгу, изданную в 1793 году) и шестьдесят лет назад, то: «В Ленкорани замечательных древностей нет, но район богат древностями…». Специально «древности» здесь никто не изучал, находили, например, византийские монеты – целые клады! – находили городища, развалины укреплений, громадные курганы. Впрочем, их и искать не надо было, они на виду. И что же? Находки не вдохновляли исследователей. О них молчали, чтобы быстрее забыть.

Так и стояла Ленкорань, камышовый город, где хижины с глинобитным полом, улочки и кривы, и пыльны, заборы увиты плющом и колючей ежевикой, а сточные канавы тянулись через весь город к рисовым чекам, что на окраине, и терялись в лесах тростника. Непроходимые заросли, в которых можно заблудиться, окружали город.

Камыш в старину охранял талышей от врагов. Камыш давал работу. До сих пор традиционное ремесло талышей – плетение из камыша. Циновки, сундуки, сумки, мешки, всевозможная домашняя мелочь, по ним узнавали талышей на восточных базарах. Говорили, что лучше мастеров нет. В каждом доме имелся «ткацкий станок», где охапка камышовых стеблей превращалась в изделие.

Раньше талышей прославлял и рис – тонкие, длинные зерна. Очень белые. Талышский рис почитали на базарах Востока. Шестьдесят рецептов (!) плова, хлеб, кисели могли приготовить талышские женщины: рис на первое, второе и третье. Рис на завтрак, обед и ужин. Такова основа талышской кухни.

Сейчас рис ушел с полей; чай, овощи, цитрусовые пришли ему на смену.

Не все талыши были рисоводами, потому что не все жили на болотистой равнине. «Талыш» – это сочетание двух слов «глина» и «рис» – человек, выращивающий растения в жидкой земле, иначе говоря, рисовод. Были еще голыши – скотоводы. Они тоже говорили на талышском языке, но жили в горах, где богатые пастбища. А в предгорьях селились тоголыши, потому что здесь росли тутовые деревья, а кто на

Востоке не знает, что тоголыши – это те же талыши, но по профессии не рисоводы, не скотоводы, а шелководы и пчеловоды.

Собственно, эти профессии делили талышей на три группы, отсюда пошли три диалекта в талышском языке и три района их обитания.

Лицо Талышлы Миргашима Мирмуртуза-оглы в глубоких морщинах, каждая из которых, словно зарубцевавшаяся рана, оставленная временем. Этот преподаватель вуза все помнит, все знает и всю жизнь молчит. Он тонкий знаток истории, чрезвычайно образованный ленкоранец. Многое я узнал от него о судьбе талышей – несчастного народа, который официально просуществовал с незапамятных времен… до 1937 года.

Вскоре после того как И. В. Сталин произнес на Чрезвычайном VIII Всесоюзном съезде Советов исторический доклад «О проекте Конституции Союза ССР», талышей не стало. Их не выселяли, не расстреливали. «Комиссары» о них повелели просто забыть! Как забыли и о других народах Советского Азербайджана – крызах, будугцах, хыналыкцах. Все было сделано тихо, без выстрелов.

Провели одну перепись населения, другую. О талышах уже не вспоминали. «Были, теперь нет». И это была вполне официальная версия! По крайней мере, если посмотреть на результаты переписи десятилетней или двадцатилетней давности, ни одного талыша на весь Советский Союз там не увидишь.

Может быть, в самом деле, не о чем говорить? Вернее, не о ком. Может быть, действительно растворился целый народ? Нет. Например, в 1923 году по Ленкоранскому уезду насчитывалось 171 300 душ обоего пола, из них талышей около 60 тысяч. Только по Ленкорани! На талышском языке говорили и по-прежнему говорят в четырех районах Азербайджана. Значит – не «растворились»! Не исчезли.

В конце 20-х – начале 30-х годов были школы на талышском языке, были передачи по радио, издавалась газета «Красный талыш». Еще в 1936 году издавалась она. Потом за талышскую речь начали сажать в тюрьму… «Карфаген должен быть разрушен», – решили в Москве. Чудовищно, посадили как врага народа литератора, который перевел на талышский язык невинного «Робинзона Крузо». За распространение враждебной информации, гласил судебный приговор.

– Меня тоже вызывали, – сказал Миргашим Мирмуртуза-оглы. – Я делал научную работу по талышской фонетике. Вызвали, следователь хитро смотрит и говорит: «Ты что-то много говоришь «талыш», «талыш». Смотри!» Посадить побоялись, но с тех пор я преподаю азербайджанский.

– Почему побоялись?

– Э-э, плохо вы знаете Восток, – вместо ответа промолвил почтенный собеседник.

Уже потом я понял, что своей бестактностью обидел человека. Как можно забыть, приставка «мир» к имени мужчины означает, что он из рода пророка Магомеда. Следователи, видимо, побоялись кары небесной…

Мы ехали в талышскую деревню Сепаради к Мамедову Абдулле Амрах-оглы, девяностолетнему аксакалу. Его дом недалеко, километров за тридцать от Ленкорани.

Шоссе удивило оживленностью. Машины шли одна за другой, а вдоль дороги – дома, дома, участки, поля. И всюду люди, люди. Кончалась одна деревня, а за полоской поля начиналась другая. Талышские деревни и очень похожи, и очень непохожи. Одинаковых домов я не видел, а объехал почти весь район. Огромные, чистые, с просторной верандой, с едва ли не обязательным парником-садом. Стены заботливо оформлены галечником или бутовым камнем. Но многие дома стояли недостроенными.

– Почему? – переспросил мой внимательный сопровождающий Вагиф. – Трудно у нас с пиломатериалами. Очень дорогие, и нет их. Люди сами, семьями строят дома, камня хватает. Стены построили, а дальше… Доски не купишь.

Ленкоранский район – сплошная народная стройка. Это не удивительно, в талышских семьях, как правило, по пять– восемь – десять детей. Бо-ольшой дом нужен.

Помню, проезжали деревню, увидели одноэтажную школу, на маленьком ее дворе – ребят, как скворцов в стае. Все смуглые, неугомонные, все разом переговариваются, все куда-то спешат. Потом я узнал, что классы переуплотнены. Большие-большие школы требуются едва ли не каждой деревне.

Центр талышской деревни, конечно, чайхана, около нее полно мужчин. В шапках, в пальто они стоят, разговаривают, думают. Каждый уважающий себя мужчина в руке крутит четки. Женщин среди них не увидишь, женщины в поле, где они казались цветами среди ровных рядков зазеленевших всходов капусты. Удел восточной женщины – работа, дом. Так было всегда, так есть сейчас. И от обычаев предков никто не собирается отказываться.

Я ни разу не видел в поле трактора, хотя шли весенние полевые работы, – только бригады по двадцать – тридцать человек, в цветных одеждах и платках, прикрывающих лицо. Потом мне объяснили, почему так. Оказывается, в талышских деревнях найти работу очень трудно, ее просто нет. Поэтому – ручной труд. Конечно, есть трактора в совхозах, и другая техника есть, но я ее не видел.

Земли мало. Людей много. Очень много людей! В деревне Сепаради, например, куда мы приехали, живет пять тысяч человек, а в совхозе работает немногим больше тысячи, хотя нужно бы меньше. И сколько таких переполненных деревень в Талышском крае? Сколько таких переуплотненных совхозов?

Есть и так называемые сезонные безработные. Цифра внушительная. Хочешь не хочешь, а подавайся в чужие края либо годами жди работу. Скромная чайная фабрика на селе – это вершина инженерной мысли.

…Дом Абдуллы Амрах-оглы стоял в стороне от дороги, около старой мечети. Еще недавно она использовалась под склад. Талыши исповедуют ислам, в основном шиитскую его ветвь, которую долгое время притесняли, отчасти поэтому стали мечети складами. Но ситуация меняется. Сейчас мечети восстанавливают либо строят заново. И строят их люди очень охотно.

Абдулла Амрах-оглы сидел за столом в саду, накинув на плечи теплое пальто, мы неторопливо пили чай. Почтенный старец не утомлял меня воспоминаниями: он их забыл. Отвечал односложно. Поговорить с ним не удалось. Неразговорчивый. Зато он охотно показал свои изделия из глины. В них весь человек – сосредоточенный, практичный и очень работящий.

Конечно, то не музейные работы, да и делал он их не для музея. Низкие кастрюли с широкими тяжелыми крышками. Крышки при надобности могут стать мисками. Пузатый чайник, хоть и простенький на вид, но зато отлично держащий тепло. Даже неказистый пастуший рожок… Все эти вещи, грубоватые, деревенские, имели тонкий орнамент: будто травинки случайно переплелись в глине, будто листочки нечаянно приклеились к ней.