Читаем без скачивания Обретение настоящего - Елена Семёнова

Георгию Петровичу вспомнились юные годы, первые месяцы после свадьбы, Франция и слова прапорщика Светёлкина (интересно, жив ли?). Может, и прав он был? Нужно было остаться во Франции, вызвать туда Настасью, и жизнь бы сложилась по-другому. Боже, всё могло быть иначе… Он сам всё решил. Исполнил долг, выбирая между честью и благополучием, выбрал честь…

– Терпеть надо, родимый… Господь терпел…

Терпеть, терпеть… Одинокая слеза неожиданно вытекла из правого глаза, неподвижно смотрящего перед собой, скользнула по глубокой борозде, по впалой щеке и осталась висеть каплей на скуле…

ПАЛАЧ И ЖЕРТВА

Из дневника Александры Ш.

«Вчера утром Б. дал мне пистолет. Значит, сегодня… Сегодня! Сегодня будет покончено с ещё одним кровопийцей. Этот невежественный палач приказал бить плетью политического узника, образованнейшего и тонкого молодого человека, якобы за возмутительные оскорбления, который тот ему нанёс. Сегодня состоится отмщение. Сегодня с ним будет покончено. А ещё будет покончено с проклятой серой жизнью, пустой и бесполезной, которую я вынуждена вести. Кто окружает меня? Люди, которые не в силах меня понять, которые не силах понять того, что так жить нельзя и преступно! О, как я устала от них! Что они знают обо мне? Что знают о жизни? Человек должен жить для борьбы, для блага будущих поколений, для высокой цели. Мы не хотим пассивно ждать какого-то будущего, мы хотим делать его сейчас, приближая заветный час нашей победы. Пусть всякий тиран знает, что над ним подвешен меч, который покарает его за кровь невинных. Я не убийца, я меч, карающий зло и приближающий торжество справедливости… Я погибну за высшие идеалы – и что может быть прекрасней этого?! Для чего ещё – жить? Чтобы выйти замуж, истребить высокие порывы души, предать идеалы и заживо погрести себя в пошлости семейной жизни? Нет! Это не моя доля! Я послужу всему человечеству и взойду на эшафот гордо, как Перовская, в сознании того, что долг мой исполнен…»

Когда Саша выводила нервным почерком последние слова, дверь её спальни с шумом распахнулась, и в неё вбежала младшая сестра, Варя, румяная четырнадцатилетняя хохотушка. На ней было прелестное голубое платье, а в руках девушка держала корзинку, в которой сидел очаровательный пушистый щенок.

– Шурочка, посмотри, какое чудо!

– Как ты смеешь врываться ко мне без стука?! – вскрикнула Саша не в силах сдержать гнева, судорожно захлопывая тетрадь. – Я же просила стучать!

– Извини… – испуганно отозвалась Варя, и на глазах выступили слёзы. – Я только хотела показать тебе… Дядя прислал его мне на именины…

О, Господи! У неё же именины сегодня! Совсем забыла… Нехорошо было срываться… Ведь Варенька ни в чём не виновата. Сестру, выросшую у неё на глазах, Саша искренно любила, а потому взяла себя в руки и, с усилием улыбнувшись, сказала:

– Прости, пожалуйста. Просто ты так неожиданно вошла… С днём Ангела тебя, сестричка!

– Спасибо, – лицо Вари вновь повеселело, и она подошла к сестре. – Прости, что я без стука… Я ведь знаю, что ты не любишь… Ты что-то писала, да? А что?

– Это неважно! Варя, я должна закончить… Давай поговорим позже! – Саша пыталась придать голосу ласковости, но чувствовала, что он всё равно звучит жёстко и раздражённо.

– Ты чем-то огорчена? Это из-за Митеньки?

Маленькая дурочка… Одна любовь в голове! Когда же она уйдёт, наконец?

– Нет, всё в порядке. И Митя здесь не причём. Варя, оставь меня, пожалуйста!

– Да, конечно… Ты выглядишь нездоровой. Я видела, у тебя ночью горел свет. Ты, наверное, читала, да? И у тебя теперь голова болит?

– Есть немного.

– Тебе надо прогуляться.

– Именно это я и хочу сделать.

Варя направилась к двери, и Саша услышала, как жалобно заскулил щенок. В былые времена она тотчас же бросилась бы гладить его, этот тёплый, шерстяной шарик, но теперь хотелось лишь остаться одной. И всё-таки Саша окликнула сестру:

– Варя!

– Да?

– Щенок, в самом деле, чудесный. Как ты назовёшь его?

– Ещё не знаю… Может быть, ты посоветуешь?

– Может быть… Но не сейчас.

– Приятной тебе прогулки, Шурочка!

Да уж, прогулка обещает быть приятной… Саша закусила губу, убрала тетрадь в ящик стола, достала завёрнутый в зелёный шёлковый платок браунинг и, спрятав его в сумочку, вышла из дому.

На улице был солнечный майский день, необыкновенно пряно пахли цветы и деревья, щебетали птицы, смеялась, играя, детвора… Казалось, весь мир радовался чему-то в этот погожий день, и тем чернее становилось на душе у Саши. Как чужды ей все эти люди, ничего не понимающие, прожигающие праздно свою жизнь, тратящие время на пошлую суету, как чужд весь этот мир с его радостями и скорбями. Скоро всё окончится… Лишь бы не дрогнула рука. Но она не дрогнет: Саша долго упражнялась в меткости, стреляя по мишеням…

Вот, и дом, где остановился генерал. Он, разумеется, не откажется принять молодую хорошенькую девушку – а дальше дело техники. Сколько раз Саша представляла себе, как будет стрелять в эту злобную тушу (а иначе царского сатрапа и представить нельзя). Ей даже снилась эта сцена.

– Доложите генералу, что Александра Юрьевна Шатаева просит принять её.

– По какому делу?

– По… по личному…

– Обождите здесь. Я доложу.

Сердце колотилось где-то в горле, Саша боялась не сдержаться и чем-то выдать себя. Но, вот, послышались шаги и голос, показавшийся ей почему-то знакомым. В то же мгновение в приёмную вышел высокий, поджарый господин лет шестидесяти с роскошными белыми бакенбардами и благородным, красивым лицом.

– Сашенька! – воскликнул он, распахивая руки для объятий. – Девочка моя! Какими судьбами?

Не успела Саша опомниться, как генерал обнял её и расцеловал.

– Не чаял, не чаял видеть! Я уж думал, забыла ты меня! Ты ж крохой была совсем… Вот, Митрич, погляди: родная дочь моего друга, однополчанина. Вместе служили в годы нашей молодости. А эту прелестную девицу, представь, я на руках носил! И куклу ей подарил… С синим бантом! До сей поры помню – вот, память-то!

При упоминании куклы с синим бантом Сашу как громом поразило. Вот, откуда ей знаком этот голос! Ну, конечно! Иван Петрович! Ближайший друг покойного отца! Покойная матушка говорила ещё, что он – самый красивый офицер, каких ей доводилось видеть. Об этом даже и теперь можно смело заключать. Живо ожили в памяти Саши обрывки детских дней. Вот, она на даче, которую на лето снимал отец… Качается на качелях. А Иван Петрович рядом. Качает. Смеётся. А потом подхватывает на руки и кружит… Нет, быть того не может! Не может быть, чтобы это и был тот мерзкий палач! Это какая-то чудовищная ошибка! Наваждение! Неужели это его должна она убить?..

А генерал не мог прийти в себя от радости:

– Вот так уважила старика! Спаси Христос! Не ждал, не ждал… От вас, молодёжи, не дождёшься внимания. Экая же ты красавица стала! А была такой крохой… А мы с твоим отцом были такими молодыми! Эх, золотое время было! Небось, от женихов-то отбоя нет? Ах, где мои двадцать лет! Митрич, что ты стоишь, оловянная твоя башка? Вели немедленно подать в мой кабинет кофию да пирожных. Идём, Сашенька! Сейчас посидим, поговорим… Вот, так порадовала старика! – с этими словами Иван Петрович взял Сашу под руку и повёл в свой кабинет. – А мне Митрич имя твоё назвал, а я думаю: ты или не ты? А уж, как увидел, сразу узнал. Очень ты на отца похожа! Жаль, не дожил…

Кабинет генерала был обставлен с безупречным вкусом. На стенах висели полотна, изображающие различные баталии, на полках расположены сувениры и заключённые в изящные рамки фотографии. На одной из них были запечатлены несколько молодых офицеров, в одном из которых Саша узнала отца.

– Вот, – кивнул на снимок Иван Петрович, – это мы по окончании училища… Молодые совсем! Садись, девочка моя.

Саша опустилась в глубокое кресло. Ей казалось, будто бы всё происходящее она видит в нелепом сне, от которого хотелось быстрее очнуться. Подали ароматный кофе с корицей и сливочные пирожные. Саша сделала несколько глотков и подняла глаза на генерала. Он смотрел на неё с такой ласковостью и радостью, что Саша чуть не расплакалась.

– А я и не знал, что вы живёте в этом городе, иначе навестил бы вас.

– Здесь дом бабушки… Мы живём у неё.

– Вот как? Не знал, не знал… Да, разбросало нас время. После смерти твоего отца, я кочевал из гарнизона в гарнизон: служил в Туркестане, на границе с Китаем, потом в Польше, потом недолго в столице… По правде говоря, мне очень не нравится то, чем приходится заниматься теперь. Бороться с этими… революционерами! Я солдат, а не тюремщик… Надеюсь, вскоре эта вакханалия прекратиться, и я смогу заняться своим делом.

– Что же, Иван Петрович, вам и расстреливать приходилось?

– Бунтовщиков-то? Бывало, что и так… А что делать? Кто осуждает солдата, когда он убивает на войне неприятеля? Здесь тоже война, если посчитать, сколько крови проливают эти отщепенцы… Дайте им волю – они бы всю Россию в крови утопили. Война… Только на этой войне не пожнёшь лавров, потому что она грязна, и воевать приходится не с врагом, а с горсткой смутьянов, которые, как опасная зараза, распространяются в нашем обществе, отравляя и убивая его.