Читаем без скачивания Рождественская история, или Записки из полумертвого дома - Владимир Кантор

— Что они сказали?

— Что могли сказать? Что придут сегодня. Спрашивали, нужно ли что. Интересовались, добралась ли я до главврача. А зачем? И без него все обошлось! Да и что я ему могла сказать? Спасите, я его люблю! Так, что ли? Станет он слушать бабьи причитания!

Положительно день был днем быстро меняющихся сцен. Не успела Кларина договорить последнюю фразу, как отворилась дверь и я услышал:

— Это точно, не будет. А вот нас послушал. — Слова эти произнес Лиса Алиса, вошедший в палату вместе с Котом Базилио. Несмотря на прозвище, Алиса был вполне мужчиной, да еще из удачливых. Был бородат, носил костюм и галстук. Кот обходился простым джемпером, обтягивавшим его толстое брюхо. И тоже с бородой. Прозвища свои они получили за свойственное им прохиндейство, сопровождавшееся тесной дружбой.

Лиса Алиса протянул пакет с яблоками и мандаринами, подумал, куда поставить, и поставил мне на постель.

— А зарплата твоя у Базилио. Давай, Кот, отдавай Кларине. Извини, что поздно. Сам понимаешь, в Москве не были. Молодец Кларинка, дозвонилась-таки до нас! А мы сразу до главврача добрались. Сказал, что тут же позвонит профессору Радамантову. Ну и фамильица! Обещал приказать, чтоб к тебе отнеслись с повышенным вниманием. Отнеслись?

— Очень даже вовремя.

Кот полез в карман рубахи, для чего ему пришлось задрать джемпер, но он считал, что так хранить деньги надежнее.

— Держи, — сказал он Кларине, — здесь зарплата и премия. Корми его калорийно. Кадр ценный, еще нам пригодится. Шучу, шучу! Мы его просто любим. Да, — обратился он ко мне, — дружка твоего встретили в центре. Ну, с которым ты в одном доме в детстве жил, ну того, миллионщика, который с пьянством завязал. Ты с ним как-то заходил на работу. Такой красавец круглоглазый. Он сказал нам, что от смерти тебя спас. Половину своей крови отдал. Что говорить, все же друг детства, почти брат, хоть и миллионщик. Неужели не сообразил главврачу позвонить? Сунул бы ему чего, и проблем бы не было. Так что извини, что опоздали. Кровь у нас, конечно, не молодая, но грамм по двести тебе бы тоже отлили. Только он все при этом тебя бранил, что ты ему даже спасибо не сказал, все ты недоволен был, что под православным иконостасом лежишь. Глянь, и впрямь отовсюду картинок надрали! Это ты, что ли, навешал? Неужели так раньше было? Так это ж редкая больница! И чего Кларинка так нервничала?

Лиса Алиса хихикнул:

— Ты святым-то за это время не стал? Столько святости над головой каждую ночь и каждый день. Ладно, выползай, приходи в себя, пообщаемся.

— Это точно, — сказал Базилио. — Будь здоров, не кашляй. Мы теперь о тебе думаем днем и ночью.

— А ведь он прав! — воскликнула Кларина, когда они ушли. — Дура я! Наверно, с самого начала все же надо было по начальству больничному идти… Спасибо им. И вам тоже, — обернулась она к Славке.

— Да выходит, что и не за что…

— За усилия, за помощь… — Она сняла очки и вытерла глаза. — Извините, расквасилась вдруг… Плакса-квакса. Вдруг представила, что могло бы быть, если б не они и не вы! И Глеба вспомнила.

— Могло бы и как с Глебом быть, — глубокомысленно сказал Юрка. Ему тоже хотелось участвовать в разговоре. — Никто не знает, что человеку отведено.

Неожиданно хрюкавший над своими банками дед изрек опять нечто философическое:

— Не знает он, что человеку отведено, тить! Человеку жить отведено! А когда он помирает, он в космос уходит. И тогда он уже не человек. Вот, тить!

Все невольно засмеялись. Разрядил дед обстановку. Покормив меня, Кларина собралась уходить, сказав, что теперь она умнее и непременно пойдет сейчас говорить с Медовым, чтоб завтра выписка состоялась.

Она ушла. Потом на каталке увезли Пашу — на консилиум. Как сестрички нам рассказывали, прямо с консилиума его отправили на операционный стол: у него от неряшливой операции Татя началось повторное нагноение. Парня снова вскрывали, чистили, вставили отводную трубку. Когда его привезли в палату, он был еще под наркозом. Зато у деда, как Тать и предполагал, отводные трубки сняли, он вернулся без банок, был доволен и все повторял:

— Тить, ну прямо жених теперь!

После обеда первым слинял приблатненный. Молча получил выписку, помахал всем рукой — и был таков. Как растворился. Приехала за Юркой жена, высокая шатенка с надменно поднятой головой, в строгом костюме из твида. С нами на этот раз она даже не сочла нужным поздороваться, просто кивнула.

— Я тебе пуловер привезла и брюки от теплого костюма. Переодевайся, и пойдем потихоньку. Да не торопись! Шофер подождет.

Юрка, одевшись, неуверенно сообщил жене, что вот, мол, Славку обещал подбросить. Славка в этот момент отправился добывать свою выписку, которую задерживали, — не начальник ведь.

— Этого? — полупрезрительно кивнула жена на постель Славки. — И охота тебе связываться?

Наше больничное товарищество рушилось на глазах.

Но все же Славка уехал вроде бы с ними. Перед отъездом мы обменялись телефонами и адресами, как и положено. Обещали друг другу звонить, встречаться, общаться. Но выбравшихся из реки Стикс на стороне царства живых, а не мертвых, жизнь тем не менее должна была развести. Потому что жизнь в отличие от смерти очень разная и каждый живет по-своему. Первый, кто это почувствовал, был Славка. Неожиданно он вернулся. Не выдержал Юркиного «мерседеса». Еще не сели они, как жена начала Юрке выговаривать за что-то. Славка догадался, что за него. Тогда он и вспомнил, что сигареты в палате забыл, обрадовался предлогу, сказал, чтоб его не ждали, все равно, мол, не совсем по пути.

— Да и с тобой как-то мы не простились. Пойдем, я покурю, ты постоишь.

Мы постояли в туалете у окна, откуда был виден морг.

— Ну, Бог даст, еще свидимся, — сказал Славка. — Первый раз увидел женщину, ну, твою, которая после стольких лет жизни, можно сказать, семейной, и без склоки, а взаправду любит. Вот не знал, что такое бывает…

А на следующий день Кларина забрала меня. Дед шел на поправку, Паша лежал, все так же глядя в потолок, хотя явного жара у него уже не было. Но температура все еще держалась.

Новеньких описывать уже не буду. Новые больные, новые судьбы. Но я уже с их судьбой связан не был. Кларина отнесла Медовому бутылку шампанского, какой-то особой водки и торт — справить старый Новый год. Еще до этого что-то в этом духе она относила реаниматору, который меня откачивал. Мы спустились вниз. Я надел шубу и, поддерживаемый Клариной под руку, слабый, на слабых ногах, вышел из дверей хирургического корпуса. По оббитым скользким ступеням мы вышли во двор, по утоптанной до черноты и обледенелой тропинке в снегу миновали охранника. На улице ждал нас на машине мой старый друг, только что прилетевший из командировки…

Дома я стал поправляться скорее. Хотя всего еще боялся, прежде всего боялся выходить один на улицу, чтоб снова не упасть. Но потом и это преодолел.

— А все-таки в принципе они тебя правильно лечили, — сказала как-то Кларина, когда я вернулся с самостоятельной прогулки.

— Хорошо тем не менее, что доктора Татя от меня убрали. И дали этого Медового. Вовремя.

Она усмехнулась:

— Но именно Медовой уверял меня, что Тать лечил тебя правильно, что он об этом и докладную главврачу написал.

И я тогда вдруг рассказал ей о том, что она уже знала, но подробнее, чем прежде, как часто делают люди, чтоб заново пережить уже прошедшие беды и порадоваться и подивиться своей выживаемости: о своих страхах, ночных бдениях, пророчествах Сибиллы, про Ваньку Флинта и прочем. Жена жалостливо кивала головой. Однако сказала, что никакого уголовного процесса в больнице не было. Во всяком случае, она не слышала. Я понимал, что его и не будет…

Прогуливаясь медленно и осторожно, как всякий выздоравливающий, я спрашивал себя: а был ли этот Тать? Или это лишь морок, напущенный болезнью? Но где пролегает грань между мороком и явью?..