Читаем без скачивания Рождественская история, или Записки из полумертвого дома - Владимир Кантор

И Юрка сказал:

— В Западной Европе считают, что мы — тот свет. Но если представить по-другому, что на том свете все хорошо и полный порядок, то это они для нас тот свет. А? Ловко?

Почему-то потянуло меня возразить, сказал довольно раздраженно:

— По-моему, вся Земля — это тот свет, точнее сказать, ад. Нет ни одной страны, где не было бы мучений, злодеяний, чумы, мора, войн. Вся Земля испытательный полигон для проверки человека. И там, и у нас.

— Ты, Борис, слишком серьезен, — заметил Юрка.

После обеда потащились в туалет. Толчки были почищены, и на полу было сухо. Славка там курил, а потом мы с нездоровым любопытством и страхом смотрели на одноэтажное продолговатое здание за окном. Морг был покрыт штукатуркой буро-красного цвета. Шел мелкий зимний дождик, после обеда уже темнело, но около продолговатого здания были видны кучки талого и лежалого снега, лужи и вдавленные грязные колеи от автомобильных колес. Можно было вообразить кучки толпящегося и курящего народа — не раз уже такие сцены приходилось видеть. Однако сейчас — ни людей, ни машин, слава Богу!

Когда мы вышли из туалета, Славка, указывая на пол, сказал:

— Слышь, пока ты не вставал, здесь такое творилось! — Он засмеялся. — И смех, и грех! Толчки так засорили — ведь чистить ни кера никому не надо! — что вся поганая вода со всякой гадостью отсюда потекла и, знаешь, аж коридор залила. Запах стоял!.. А деваться некуда, все равно все ходили.

— Я знаю, — машинально ответил я.

— Откуда это? — удивился Славка. — Ты лежал и бредил.

Я промолчал, тем более что в этот момент кто-то взял меня за плечо. Я повернул голову и увидел Ваньку Флинта, который показался и сразу исчез.

— Ну и трепло ты, Борис! — успел бросить он мне, и непонятно было — то ли сердится, то ли просто дает знать, что он здесь, рядом.

Славка вопросительно посмотрел на меня, но, не дождавшись ответа, дальше спрашивать не стал. Мало ли откуда человек что знает!..

Мы вернулись в палату. Глеб спал, со свистом дыша сквозь стиснутые зубы. Жена и сестра тихо сидели около постели: одна у изголовья, другая в ногах. Присмиревший дедок все еще хлопотал над своим недоеденным обедом. Подросток Паша смотрел на нас воспаленными глазами, ясно было, что он прислушивался к шагам в коридоре: ждал своих. Обед стоял у него на тумбочке нетронутым, а бутылки с водой — почти пустыми. Температура держалась, и никто не мог с этим ничего поделать.

— Ко мне не пришли? — спросил обветренными губами бывший наркоман и будущий менеджер русской жизни.

Увы, ответ был отрицательный, и мальчишка снова уставился в потолок, то ли представляя свою будущую богатую жизнь, то ли пугаясь за сегодняшнюю. Я улегся под иконостас и тоже уставился в потолок, чувствуя себя очень странно. Чего это ко мне все Ванька Флинт является? В бреду — это понятно. Но сейчас же я вроде как бы в себе. Ведь не на том же я свете, где Ванька… «А что если, вдруг подумал я, — там то же, что и здесь? Больничная койка, над головой иконостас, который налепил православный хулиган, полное отсутствие друзей, меняющиеся лица соседей, каждый со своим чертом, со своим характером, своей судьбой. Наверно, я уже там. Оттуда и думаю, и взываю к Господу о спасении. Спасении чего? Души или жизни? Вопрос: кто к тебе придет в смертной тьме и в смертный час? Может, потому и не приходят, что час еще не смертный? А Флинт тогда откуда?.. Он ко мне пришел, или я к нему? А может, я просто в другой районной области того света, а он по старой памяти зашел проведать?.. Но разве там можно умирать? А Глеб, похоже, умирает». Тут я почувствовал, что ум у меня заходит за разум, а опилки в полном беспорядке, как говаривал медвежонок Винни-Пух.

Я заснул. И первый раз мне ничего не снилось.

Ночное бдение — третье

Ужин я проспал. Проснулся около девяти вечера. Но отдохнувшим себя не чувствовал. Вернулась дурманящая слабость. Спал я на левом боку и, открыв глаза, увидел на подоконнике у Паши множество свежих бутылок с минералкой и даже две с соком. Значит, родители приходили. В палате был полумрак. Горели только ночники над головами больных. Кроссворд никто не решал. Я повернулся на спину. Юркина постель была пуста, а Славка, лежа на подушке и надев очки, читал отечественный детектив. На обложке были нарисованы два бритых парня: один выскакивал с пистолетом в руке из заморского автомобиля, другой прятался за мусорным контейнером, тоже с пистолетом. В очках вид у Славки был важный, почти профессор, но в сочетании с детективом — немного смешной. Глеб лежал тихо, но, кажется, не спал, дышал отрывисто, с всхлипом.

Мне позарез после долгого сна понадобилось в туалет. Медленно, фиксируя все свои движения, чтоб не упасть, я влез в тапки, решив, что воспользуюсь унитазом во вспомогательной процедурной, чтоб не делать лишних шагов до туалета. Но около процедурной на маленькой банкетке в полумраке пристроились Юрка и Наташа. Понятно, что его приставания шли уже давно. Она же, выйдя из образа бой-девицы, вошла в роль, которая, по ее понятиям, лучше подходила для любовной игры. Она мялась и жеманилась:

— Да нет, зачем же я с вами в процедурную пойду? Ну и что же, что один раз уже была? Один раз была, а теперь нельзя. И хватит с вас. А как же я потом оттуда выйду? Давайте лучше в коридоре посидим, пообщаемся, можно и вечером, когда свет погасят. А зачем вам надо знать, откуда я? Я уже двадцать лет в Москве живу. Но у нас люди лучше. Была ли замужем?.. А зачем вы все так мной интересуетесь? Не была. Зачем вы руку туда суете? Это не годится так сразу…

Пришлось, изобразив из себя человека-невидимку, плестись до сортира.

Когда я возвращался назад, на банкетке их уже не было, зато какие-то шорохи доносились из процедурной. В палате Славка продолжал внимательно читать, отлистывая страницу за страницей: видно, детектив попался захватывающий, где все почти как в жизни. Дедок тоже что-то листал — какую-то школьную тетрадку, похоже, что со своими записями. Паша лежал как всегда на спине, с руками под головой, но в потолок не смотрел: глаза были закрыты. Глеб тяжело дышал. Женщины куда-то вышли. Но Глеб взглядом показал, что, мол, правильно, что их нет. Я спросил, не надо ли чего. Он отрицательно мотнул головой. Глядеть на него было тяжело. Он и так был худым, но за эти два дня вдруг исхудал так, будто мясо все из него как-то ушло, осталась только кожа, обтянувшая кости. Да и та была не по-человечески желтой. Улегшись на постель, я тоже открыл книгу, принесенную мне Клариной. Это был сборник драм раннего Шиллера — «Разбойники», «Коварство и любовь», «Заговор Фиеско». Читая «Разбойников», как брат губил брата, «Коварство…», где отец, по сути дела, приносит сына в жертву своим амбициям, я размышлял о том, насколько все это правдиво, а если правдиво, то почему чего-то подобного не может быть у нас? Только, как говорил Шхунаев, бескорыстно, во имя высшей справедливости.

— Кожа… вся… как будто… не моя… — вдруг медленно и раздельно выговорил Глеб. — Как… чешуя… Содрать… бы… ее… на кер!.. Если б… силы… еще… были… покончил… бы… с собой… к свиньям… собачьим.

Славка опустил детектив на постель, снял очки, положил на тумбочку и сел, свесив ноги. Лицо задумчивое. Потом спросил:

— Может, за обезболивающим сходить, попросить?.. Пусть Наташка сделает укол, она сегодня дежурная.

Объяснять, где Наташка, я не стал, но с кровати сполз:

— Глеб, я за врачом схожу…

— Не… надо… Ничего… у меня… не болит… Отравы бы… какой… Но… такой… чтобы… мигом…

И тут дед Фаддей приподнялся на подушке и заявил:

— Нет, Глеб, нельзя этого. Господь покарает.

— А он меня… и так… покарал… Не знаю… за что…

— А за самоубийство еще и на том свете покарает. Я вам всем на примере объясню. — Дед вдруг решил основательно влезть в разговор. Теория у него всегда была наготове. Слишком долго не давали ему ее изложить. А тут все молчат. Можно и встрять. И он пошел-поехал: — Почему карается Богом самоубийство? У меня своя теория, ее всем знать пользительно. Она объясняющая. Это все от космической силы. Птицы поедают мошек, потребляют их энергию через их плоть. Люди поедают птиц, жарят их на костре, потребляя энергию умершей плоти дерева и тела птицы. Или от животного. Через поедание его тела мы тоже получаем энергию. А вот наша энергия, которую человек накапливает в течение своей жизни, идет на пищу Высшему Существу, то есть главному в космосе. Оно подпитывается нашей энергией. Когда Ему ее не хватает, возникают войны, эпидемии… А если человек кончает с собой, он тем самым не дает энергии создаться либо выпускает в космос отрицательную энергию, и Высшее Существо недовольно, поэтому и наказывает самоубийц.

— Помолчал… бы… ты… — прервал его Глеб. — И без… того… тошно…

А Славка рассмеялся отрывисто:

— Вот, оказывается, кто у нас настоящий философ — дед Фаддей! Это опубликовать надо. Так и назвать: «Теория деда Фаддея». Только Бог у тебя что-то вроде людоеда получается. Но Татю бы понравилось.