Читаем без скачивания Заложник удачи - Владислав Русанов

— А это уж, пан рыцарь, не твоего ума дело. Так берешься или нет, сладкая бузина?

— Берусь, — кивнул Годимир. И тут же спросил себя, что подтолкнуло его? Желание спасти Яроша или надежда побыть хоть какое-то время наедине с королевной? Скорее всего и то, и другое. А еще в глубине души он хотел увидеть Олешека и Велину. А еще надежда на рыцарские шпоры, если Аделия расскажет — а она расскажет, что ей стоит? — кто ее от похитителей увез.

— Берусь! — еще раз сказал он и потянулся ладонью к поясу. Туда, где привык находить рукоять меча.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

ИКОНОБОРЦЫ

Рябой Озим первым уловил в воздухе запах дыма. Сам Годимир ни за что не обратил бы внимания на подобную мелочь, не говоря уже о королевне. Но лесной молодец, назначенный Сыдором им в спутники то ли из лучших побуждений, то ли для присмотра за не заслуживающим полного доверия рыцарем, внезапно насторожился, принюхался и знаком приказал сдержать коней.

— Что еще? — недовольно выпятила нижнюю губку Аделия.

— Костер, — пояснил Озим.

— Кто бы это? — Словинец проверил — легко ли ходит меч в ножнах.

— Откель мне знать? — Рябой спрыгнул с коня, оттянул большим пальцем воротник гамбезона. — Ох, беда мне с этой одежиной… Говорил же, мне бы по-простому…

— Не трепись, а сходи и выясни! — словно хлыстом ожгла его Аделия.

— Само собой… Само собой… — Озим огляделся — куда бы накинуть повод. Годимир подтолкнул игреневого ближе к его серому, крепкому, но нескладному, коньку, протянул руку — давай, мол.

— А? Ага… Благодарствую, пан рыцарь, — облегченно вздохнул разбойник.

Вот удивительно, он за два дня совместного неспешного путешествия так и не привык, что Годимир разделяет его заботы на ночевках и дневках, наравне ухаживает за лошадьми. Неужели из бывшего кметя даже вольница разбойничьей хэвры не в силах вывести раболепие, присущее их сословию?

— Не за что, — отозвался словинец. — Ты иди, иди! Разведай что к чему.

Озим поправил пояс с мечом и кордом. Шагнул в заросли. По лесу он двигался бесшумно, как, впрочем, многие знакомые рыцарю заречане.

Аделия хотела что-то спросить, но Годимир приложил палец к губам, призывая к молчанию. Сам прислушался — благо, шлема он так и не подобрал, и ничего не мешало навострить ухо.

Но… Слушай, не слушай… Если ты не лесной житель, многого не различишь. Ну, переступают кони с ноги на ногу. Так это же свои кони — их тихонько стоять не заставишь. Ишь, отфыркиваются, с шелестом хлещут хвостами по бокам, отгоняя слепней. Ну, шумит листва в кронах ясеней. Вспорхнула пичуга, затрепетала крылышками, метнулась в переплетение стеблей дикой малины. Бедная… Уж кто всего боится, так это она — ястреб, сорокопут, куница, горностай… Да мало ли еще желающих полакомиться яйцами, птенцами, самой птицей?

Не услышав ничего интересного, Годимир решил принюхаться. Вдруг пригодится в жизни? Благородный пан, конечно, ничего общего с псом не имеет, но если обоняние иной раз способно от опасности предостеречь, значит странствующему рыцарю не грех попытаться освоить собачий способ…

Низко наклонившаяся ветка ясеня бесшумно качнулась.

Словинец дернулся, потянул меч из ножен…

Нет. Ложная тревога. Изрытые оспинами щеки Озима ни с чьими не спутаешь.

Лесной молодец подошел, мягко ступая по палой листве.

— Что там? — требовательно подалась вперед королевна.

— Монахи… — Разбойник растерянно пожал плечами. — Сидят вокруг костра, блин горелый, балахоны сушат.

— Какие монахи? — удивился Годимир.

— Да нешто я знаю, пан рыцарь? — Озим вновь передернул плечами. — Одно скажу. Худые… Страсть. Вроде их не кормили вовсе.

— А сколько ж их?

— Да вроде как четверо. Сидят в одних портках, греются…

— Откуда тут монахи? — недоуменно произнесла Аделия.

— А ихний брат, что клопы. — Лесной молодец принял повод из рук рыцаря. — Нарочно разводить не надо, сами плодятся.

— Может, выйдем? Чего нам святых людей бояться? — несмело предложила девушка.

— Святые-то они святые… — Годимир чувствовал растерянность. С одной стороны — к чему им лишние глаза и уши? Да и мало ли кто может монашеский балахон напялить? Вот, взять, к примеру, Яроша. В ту достопамятную ночь, когда Аделия исчезла из замка, лесной молодец щеголял по ошмянскому замку как раз в рясе, которую по всей видимости спер у иконоборца (одного из тех, что шли в Ошмяны из Островца, возглавляемые отцом Лукашом). А с другой стороны, не мог же он показать себя трусом перед лицом ее высочества? Подумаешь, богомольцы! Что они могут? А их трое. Он, рыцарь, с детства сражаться обученный. Разбойник, тоже кое-чего с оружием вытворять умеющий. И королевна. Она ведь, если подумать, тоже не зря меч на пояс нацепила. Может, убивать и не приходилось, но размахивала она клинком (Годимир утром подглядел, как Аделия упражнялась для разминки) довольно путево. Во всяком случае, ногу себе не отрубит, если что. Эх, была не была! Рыцарь махнул рукой. — Поехали!

Озим крякнул. Не поймешь — поддержал или напротив осудил решение пана рыцаря. Но, не сказав ничего, разбойник взгромоздился на серого и стукнул пятками по надутым бокам. Конь мотнул головой, шагнул сперва назад, но, повторно схлопотав по ребрам, двинулся прямиком сквозь кусты.

— Держись за мной, твое высочество, — как можно доброжелательнее проговорил Годимир, чтобы, не приведи Господь горячая королевна — а в ее дерзком и малость бесшабашном норове рыцарь имел возможность убедиться еще в Гнилушках — не подумала, что ее вознамерились защищать и оберегать. — В случае чего прикроешь спину.

Аделия нахмурилась, но пререкаться не стала.

Когда конь Озима, с треском проломив заросли, объявился на поляне, монахи, сидевшие в кружок у маленького костерка, вскочили. По их испуганным лицам драконоборец сразу понял, что сопротивления ждать не приходится.

— Что, всполошились, чернорясые?! — подбоченившись, лихо заорал разбойник. — У-у-у, я вас!

Один из монахов, низкий, кривоногий, с заросшей черными волосами грудью, попытался броситься в чащу, но запнулся ногой за ногу и упал.

Второй святоша, напротив, стараясь выглядеть грозным, подхватил суковатую корягу, взмахнул ею, но так неумело, что зацепил себя по лбу, ойкнул, выронил оружие, схватился за рану. Кровь проступила между его пальцами, стекая на заросшую рыжеватой щетиной щеку.

Аделия захохотала.

Озим свистнул в четыре пальца.

Похоже, спокойствие и невозмутимость сохранили лишь двое. Годимир из Чечевичей и старший монах — длинноносый, похожий на грача, который вдруг обзавелся кустистыми черными бровями. На голове — седые редковатые волосы и никаких следов обязательной для словинецких, полещуцких или зареченских монахов тонзуры, впалые изможденные щеки… Отец Лукаш…