Читаем без скачивания Анна-Мария - Эльза Триоле

Первым прибыл не Жако, а Рауль. Вот так неожиданность! После взаимных приветствий я убежала. Весь день проболталась по улицам и кафе, рискуя на кого-нибудь напороться. После завтрака долго рассматривала витрины… Что со мной будет? И угораздило же меня очутиться между супругами в момент их встречи после трехлетней разлуки… К тому же я не знала, что на уме у Рауля, — возможно, он в восторге от немцев? Положение становилось невыносимым. Я вернулась разбитая, так и не приняв никакого решения.

Рауль в халате и домашних туфлях сидел на моей террасе, то есть на террасе той голубой комнаты, где я спала. Не успел приехать, как ему понадобилось отдыхать именно на голубой террасе!

— Куда вы исчезли, Анна-Мария? — спросил он. — Я был так рад вновь увидеться с вами.

Пока Эльвира, которой было явно не по себе, накрывала на стол, подавала чай, тосты, Рауль рассказывало своем побеге из плена, о своем пребывании в Париже: оказывается, прежде чем приехать на Побережье, он шесть месяцев провел в Париже…

— Нет, вы только подумайте, — простонала Эльвира, — полгода во Франции и даже не известил меня!..

Рауль рассказывал, как он пробрался через демаркационную линию, о том, что творится за этой линией. Я смотрела на него: он откинулся в шезлонге, солнце освещало изможденное лицо, глубокие морщины, и выражение его глаз, когда он их открывал, было уже не потусторонним, а каким-то растерянным… Я неотступно думала о Женни…

Когда Эльвира спустилась посмотреть, испекся ли сладкий пирог, Рауль сказал:

— Мне никак не удается с вами поговорить. Жако не приедет, он послал меня. Я вам все подробно объясню, как только будет возможно, — словом, наедине…

Такая возможность представилась в тот же вечер. Эльвира начала волноваться еще до обеда. Возможно, она хотела предупредить своего дружка о приезде Рауля. Я протянула ей руку помощи:

— Вы, кажется, собирались сегодня обедать в Ницце, у своих друзей…

В расстройстве чувств Эльвира даже не спросила, откуда я это взяла.

— Господи, — вздохнула она, — а как их предупредить, что я не могу прийти!

Рауль, в свою очередь, пришел ей на помощь.

— А ты иди! — сказал он отеческим тоном.

— В первый же вечер слишком грустно… — вздохнула Эльвира.

— Иди, деточка, иди, у нас впереди еще много других вечеров.

Права была Женни, когда говорила: «До чего он талантлив! И как актер и как лжец!»

По распоряжению Жако, я уехала с Лазурного берега в Гренобль. Весь Гренобль был охвачен пламенем в прямом и переносном смысле слова. Гренобль не покорился, сломить его сопротивление можно было, лишь полностью уничтожив сам город. Немцы взялись за это.

Рауль тоже находился в Гренобле. Здесь, где каждый дом, каждое дерево, каждый человек таили для нас смертельную опасность, Рауль разгуливал с карманами, полными листовок, подложных документов и фальшивых свидетельств. Безумное удальство до поры до времени сходило ему с рук. В его поведении чувствовалось что-то лихорадочное, какая-то одержимость… Одна встреча за другой, в дождь, в холод, долгие часы ожидания где-нибудь в подворотне, многокилометровые переходы, без сна, без еды… По-моему, он находил какое-то наслаждение в скрытом самопожертвовании, в этом самоотречении, в этой безграничной преданности делу. В жалком пальтишке, грязных ботинках, с худыми, неестественно белыми руками, как у человека, только что выпущенного из тюрьмы, Рауль с рассеянным видом слонялся по городу, объявленному на осадном положении. «Свою работу», как выражался Рауль, он выполнял, повинуясь долгу, возможно, даже не осознанному. В его ненависти к врагу чувствовалось какое-то неистовство, а в его преданности друзьям — какая-то почти болезненная восторженность. Уже отдан был приказ о его аресте и под его настоящим именем, и под одной из кличек. Жена Рауля благоразумно покинула дом на Побережье и жила где-то в другом месте. Жако, побывавший проездом в Гренобле, со смехом рассказывал, что Эльвира ненавидит меня, считает, что это я, злодейка, вовлекла ее мужа в Сопротивление.

Жако велел Раулю покинуть Гренобль и уйти в маки. А вскоре после его отъезда меня перебросили в ту же сторону в санитарной машине (маленький грузовичок Красного Креста), с надежнейшим шофером и безупречными документами. Меня одели медицинской сестрой. Мы перевозили оружие.

Я жила в городке, расположенном в десяти километрах от маки, и была связана по работе с Раулем. Замечательные ребята вошли в его отряд, — Рауль сам отбирал их, по одному; но не буду рассказывать о них, а то никогда не кончу… Они частенько спускались в городок, ухаживали за девушками, особенно за нашей первой красавицей Луизеттой, дочерью парикмахера. Мы привыкли к тому, что все нам сходило с рук, и даже перестали скрываться. Жители городка снабжали нас провиантом, доставляли нужные сведения, помогали во всем. Казалось, и взрослые и дети, играют в какую-то увлекательную игру. В конце зимы удача, необычайная, дерзкая отвага Рауля, помощь всего края позволили нам спасти двадцать человек: мы организовали побег из тюрьмы, куда я имела доступ под видом инспектора социального обеспечения.

С этой операции мы возвращались в грузовике втроем: шофер Альбер, Рауль и я. Остальные поодиночке отправились в маки. Мы сидели под брезентовым верхом, спиной к шоферу, молча глядя на тянувшуюся за нами дорогу. Стояла ночь. Дорога была прямая и длинная; забившись под брезентовый навес, мы видели, как будто в раме, кусочек пейзажа, убегавшего вдаль, уже почти неразличимого. Пронизывающий холод, толчки, боль в пояснице от долгого сидения на ящике, одежда, особенно неудобная, оттого что вот уже двое суток я не раздевалась и не мылась… У меня совсем окоченели ноги. «Разуйтесь и суньте ноги в мои варежки…» — предложил Рауль. Они были совсем теплые от его рук. Чтобы согреться, мы прижались друг к другу. Мне невыносимо хотелось спать, и я положила голову ему на плечо, а он чуть отвернул лицо, чтобы не коснуться щекой моего лба. Мы ехали, время шло, а мы все ехали… Но холод, толчки, боль, все эти понятия теперь вдруг лишились смысла. Будто их разом стерли с грифельной доски мрака. Хотелось кричать о чуде… Но я не кричала, я не шевелилась, я боялась вспугнуть чудо, как птицу.

Мы прибыли домой на рассвете. Грузовик громко пыхтел возле моей двери, но соседи уже давно ничему не удивлялись. Рауль поставил мой чемодан на землю и снова влез в кузов. Старушка, у которой я жила, сердечно встретила меня, что-то говорила о постели, о горячей грелке, гроге, усталости, бессонной ночи… Усталость, холод? Да нет же. Наоборот, мне хорошо, очень хорошо. Чудо длилось… Каждый знает его имя.

На следующий день Рауль пришел к обеду. Хозяйка приготовила курицу, она переволновалась из-за нас и теперь хотела отпраздновать наше возвращение. Мы уже садились за стол, когда примчалась девочка с постоялого двора. Она так запыхалась, что еле могла выговорить: у въезда в селение стоит немецкий грузовик, — видать, чего-то ждут. Тут только я почувствовала, до чего я устала: снова уходить!

Послали людей предупредить маки. А мы с Раулем доехали на мотоцикле до соседнего городка. Поезд подошел сразу же. Черный промерзший поезд, жесткие скамьи, пассажиры наступают вам на ноги, храпят. Мы прижались друг к другу. Поезд шел долго, долго…

В С. мы прибыли ночью. Шли под руку по пустынным улицам — комендантский час уже наступил, но нам выдали на вокзале пропуск. Рауль пытался отыскать гостиницу, в которой он уже однажды останавливался и где я была бы в безопасности. Найдя наконец гостиницу и успокоившись за меня, он ушел. А я поднялась наверх. Ледяная комната, ледяная вода, ледяная и грязная постель. Но холод, грязь, усталость тоже стали понятиями отвлеченными, я была словно под наркозом и, кажется, могла бы пройти по битому стеклу, ничего не почувствовав. Счастье главенствовало надо всем.

Мне пришлось прожить в этой гостинице две недели. Рауль не возвращался, а мы условились, что я буду ждать вестей от него: видно, работа разладилась. Я не захватила с собой никаких вещей, а в гостинице стоял страшный холод, и мне ни разу за эти две недели не удалось согреться. В этом захолустном городишке с облупленными, облезлыми домами, похожими на казенные здания, был бульвар, длинный, с голыми деревьями, и сквер, где играли посиневшие от холода ребятишки. По улицам шагали немецкие патрули, и камни мостовой звенели под их сапогами.

Наконец приехал Рауль на моем санитарном грузовичке с шофером Альбером за рулем. Он привез один из моих чемоданов.

В связи с тревогой бойцов маки надо было перебросить на другое место. Кроме того, ребята разузнали, что можно разживиться бензином, и, прежде чем уехать, Рауль хотел организовать нападение. Жандарму, перешедшему на сторону маки, стало известно, что у одного хозяина гаража хранится пятьсот литров бензина, который он продает на черном рынке. Сторож гаража, уверял жандарм, всем сердцем на стороне маки; он не окажет ни малейшего сопротивления. Жители деревни — гараж находился в маленькой деревушке — до смерти напуганы и после комендантского часа носа не кажут из дому. Ни малейшего риска, ребенок справится. Нужно только для проформы связать сторожа, заткнуть ему рот кляпом и успеть отъехать подальше от деревушки к тому времени, как его найдут и обнаружат пропажу бензина. Рауль подыскал для меня жилье поблизости от деревни, они отвезут меня туда по пути, мне только придется подождать в грузовичке, пока они управятся с бензином, полчаса спустя я уже буду на новой квартире.