Читаем без скачивания Школьные годы - Георгий Полонский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Хорошо, а теперь что думает по этому поводу Оля Моева?
Очки, косички с бантиками.
— Марина Львовна, по-моему, Гоголь как бы соединяет два мира. Воинственный, смелый мир Тараса и безразличный, жалкий мир Ивана Ивановича и Ивана Никифоровича..
— Два мира, так. Юра?
— В одной повести описано давнее время, а в другой — время, когда жил Гоголь.
— Ну и что? Снова Вика?
— В «Иване Ивановиче» надо писать много жалоб и тратить время на то, чтобы эти жалобы разбирали, а в Запорожской Сечи все споры решают быстро, без писанины.
Как уверенно гнула эта девочка свою линию.
— Правильно. Ну а кроме писанины? Юра, ты, кажется, еще что-то хочешь сказать?
— Я думаю, Гоголь сравнивает давнее время с современным, чтобы показать свое отношение к Миргороду.
— А какое отношение? Помните, что пишет Гоголь вначале? «Прекрасный человек Иван Иванович!» И Иван Никифорович тоже очень хороший человек. Ну-ка, Саша Рудь?
— Я?
— Конечно, 1ы. А что, разве у нас есть еще один Рудь?
— Иван Никифорович добренький, толстенький. Он и помириться хотел. Это Иван Иванович, не согласился. Хотя он тоже незлой, просто очень самолюбивый, — оглядываясь по сторонам, садится, любит работать на публику.
— Хорошо, так, может быть, они действительно прекрасные люди? Однако какие, например, у этих прекрасных людей фамилии?
Над партами разом поднимался лес рук, повеселиться они всегда бывали рады. Перерепенко, Довгочхун… Смешные… Марина Львовна, а у полтавского комиссара — Пухивочка.
— Правильно, смешные. Даже сам Иван Иванович пишет в своей жалобе на Ивана Никифоровича что? Помните? «Вышеизображенный дворянин, которого уже самое имя и фамилия внушает всякое омерзение, питает в душе злостное намерение поджечь меня в собственном доме».
Как приятно было слушать их хохот. Но нельзя терять главную мысль!
— Все-все-все, быстро успокоились. В темпе, не тяните время, так ничего не успеете. Раз, два три… Гоголь смеется над этими «прекрасными» людьми. Что они делают целыми днями? Например, Иван Иванович, что он больше всего любит?
— Охотиться на перепелов!
— Отдыхать под навесом!
— Дыни!
— Совершенно верно. Прекрасный человек Иван Иванович! Он очень любит дыни. А Иван Никифорович? Саша Рудь?
— Иван Никифорович любил закаляться, он велел вытащить во двор ванну и сидел там по горло в воде, — оглядывается на класс.
— Ну ты, Саша, сегодня даешь.
— Марина Львовна, почему? Он и чай, сидя в ванне, пил. Поставил туда стол.
— Ладно, Саша, ладно, потом. Оля?
— Он ничего особенно не любил. Целыми днями отдыхал, забавлялся, а ружье проветривал вместе с одеждой.
— Согласна. Но подумайте, зачем вообще в этой повести ружье? Нельзя ли это как-то связать с «Тарасом Бульбой»?
Молчание. Великолепное, обворожительное молчание.
— Хорошо, забудем на время о ружье. Оно нам пригодится позже. А сейчас вспомним, как кончается повесть. Юра, мне очень приятно на тебя смотреть, но, если не помнишь, смотри лучше не на меня, а в книгу. Вика?
— Повесть кончается грустно. Время идет, и этот судья уже умер, а они все ссорятся, ссорятся, и дождь льет. Гоголь говорит: «Скучно на этом свете, господа!»
— Саша?
— Я думаю, может быть, Иван Иванович и Иван Никифорович могли бы жить так же весело, как Тарас и как запорожцы. Наверное, потому у Ивана Никифоровича и шпага есть, и ружье. Тарас был самолюбивый, и они тоже самолюбивые. Мне, правда, их жалко. Их, по-моему, бюрократия довела.
— Молодец. Ребята, видите, теперь Саша у нас молодец. (Честно говоря, он и всегда был молодец.)
— Правильно. Они глупы и никчемны. Но, оказывается, у никчемного Ивана Никифоровича хранится ружье, когда-то он не был толстым и даже «готовился было вступить в милицию и отпустил было уже усы». Но что стало с ружьем?
— Марина Львовна, ружье можно смазать маслом.
— Конечно, Юра, ружье можно исправить. А что уже не исправишь?
— Жизни?
— Да, ребята, жизни. Не исправишь жизни этих людей, которую они прожили зря, истратили на бесплодную тяжбу.
— Марина Львовна, а если бы повесть кончалась весело, то читатель не стал бы над ней задумываться, правда? — сделала открытие Вика. — А так как повесть кончается грустно, читатель задумывается: «Почему так грустно кончилась эта веселая повесть?» И вспоминает Запорожскую Сечь, и видит, как было лучше свободным людям, чем когда свободных людей нет. Гоголь хотел, чтобы люди задумывались над тем, что всем надо жить на равных правах, как в Запорожской Сечи. Правда?
Умница, Вика, умница. И Саша какой молодец. Замечательные ребята. Трудно поверить, что еще недавно в тех же работах по Гоголю она читала совершенные глупости. Однако нельзя преувеличивать социальные устремления Гоголя. Почему — она им еще объяснит. Все дело в его таланте. Раскрыв книгу, чуть нараспев, она читала ребятам Белинского:
— «…Заставить нас принять живейшее участие в ссоре Ивана Ивановича с Иваном Никифоровичем, насмешить нас до слез глупостями, ничтожностью и юродством этих живых пасквилей на человечество — это удивительно, но заставить нас потом пожалеть об этих идиотах, пожалеть от всей души… — вот, вот оно, то божественное искусство, которое называется творчеством; вот он, тот художнический талант, для которого где жизнь, там и поэзия!»
…Видишь, Саша, не зря тебе было их жалко.
Конечно, не каждый день бывали у нее такие прекрасные уроки. Но они бывали. И теперь, нося в себе и этот свой первый успех с Гоголем, и другие, пришедшие позже успехи, думая о том, как давать шестиклассникам Тургенева (осенью она превысила количество часов, отведенных на Гоголя, — укладываться в сроки у нее никак не получалось), и не дать ли восьмиклассникам лермонтовский «Маскарад» («Иван Иванович» тоже не входил в программу, а она впихнула, и как здорово получилось), размышляя на тему «Театр Шекспира и современность» или о телевидении как искусстве будущего (об этом она говорила с ребятами на факультативе «Искусство в современном мире»), готовясь к новой постановке, в театре и просто бегая по школе, что-нибудь организовывая, если было к тому настроение, Марина от души готова была утверждать, какая у нее удивительная профессия. Удивительная, прекрасная, идеально человеческая работа.
«Чем вы там занимаетесь? Чем гордитесь? Бумажки, бумажки, а у меня живое дело. Масса интересных людей, дети и та же наша завуч Ирина Васильевна», — говорила она знакомым.
Но иногда на Марину нападала хандра, жизнь казалась жуткой и беспросветной. Линейки, отчеты, линейки. Самым трудным в ее работе было скрывать от ребят, когда она делает что-то через силу. У Ирины Васильевны этого было не видно. А
