Читаем без скачивания Первая мировая: война, которой могло не быть - Василий Молодяков

Записи Вильгельма II на полях депеш, не предназначавшиеся для чужих глаз, но опубликованные вскоре после войны, дали обильную почву для суждений. Нелишне привести подкреплённый” глубоким знанием ситуации вывод Фея: «Для того чтобы судить о позиции кайзера в июле 1914 г., нет лучшего материала, чем пометки, которые он делал на полях представляемых ему телеграмм. Этот приём он усвоил уже давно, подражая Бисмарку, который ради экономии времени указывал свои пожелания пометками на полях вместо того, чтобы писать или диктовать длинные инструкции. Но в то время как пометки Бисмарка тщательно взвешены и обыкновенно призваны служить в качестве инструкций, пометки кайзера большей частью являются поспешной эмоциональной реакцией на лежащий перед ним документ. Пользуясь этими пометками, надо помнить, что они часто отражают только первое впечатление, а не являются заключением, основанным на зрелом размышлении. В них часто встречаются противоречия и преувеличения, они часто не оказывали никакого влияния на действительный ход событий, потому что, как правило, делались несколько дней спустя после того, как министерство иностранных дел уже принимало решение по данному вопросу. Тем не менее они дают некоторое представление о направлении ума кайзера и о том решающем впечатлении, которое на него произвело убийство его друга».

«Решительных» инструкций Чиршки не получил[22]: статс-секретарь Ягов был в отпуске, а его помощник Альфред Циммерман посоветовал австрийцам «не предъявлять Сербии унизительных требований». Тогда посол счёл себя вправе действовать самостоятельно. 4 июля журналист газеты «Франкфуртер цайтунг» Гуго Ганц пересказал в венском министерстве иностранных дел слова Чиршки о том, что «Германия при всех условиях поддержит монархию, если последняя решится выступить против Сербии» и что «чем скорее начнёт Австрия, тем лучше. Вчера лучше, чем сегодня, но сегодня лучше, чем завтра». «Оставалось выяснить, — заметил Полетика, — разделяет ли германское правительство точку зрения своего посла в Вене, что свести счёты с Сербией было бы «очень хорошо», или же это всего-навсего личная точка зрения Чиршки».

Политический секретарь Берхтольда граф Гойос отправился в Берлин, везя с собой собственноручное письмо Франца-Иосифа кайзеру и обстоятельный доклад своего шефа о положении империи и «пансербских интригах», законченный до сараевского убийства. Порой считают, что он должен был послужить оправданием агрессии против Сербии, не только задуманной, но и подготовленной.

Из документов сербского военного министерства, опубликованных в начале 1980-х гг., следует, что Австро-Венгрия в апреле-мае 1914 г. начала концентрировать войска на границе, преследуя цель захватить Сербию и Новопазарский санджак[23]. По этим данным, 30 мая австрийским генеральным штабом был утверждён оперативный план нападения на Сербию, а 2 июня командующий войсками в Боснии генерал Потиорек издал секретный приказ о непосредственной подготовке вторжения. Из австрийских документов не следует, что подготовка зашла так далеко и что в Вене приняли решение воевать, хотя такой вариант соответствовал устремлениям Гётцендорфа.

Как верно отметил историк Алан Тэйлор, «опасно выводить политические намерения из военных планов». Наличие в генштабе в мирное время регулярно уточняемых и обновляемых планов как оборонительной, так и наступательной войны против всех вероятных противников говорит лишь о хорошей работе военных, а не об агрессивных устремлениях руководства страны. Что касается «плана войны» в широком смысле — плана, который «охватывает все элементы подготовки к ней, обеспечивающие достижение её целей путём применения вооружённых сил, подкреплённых всеми благоприятствующими экономическими и политическими мероприятиями», — то его, по оценке генерала Зайончковского, которому принадлежит данная характеристика, в 1914 г. не было ни у одной державы.

В воскресенье 5 июля Гойос и посол Сегени вручили оба документа кайзеру[24], который немедленно прочитал их. После сараевского убийства доклад произвёл на него сильное впечатление. Вильгельм II принял всерьёз слова австрийского собрата: «Усилия моего правительства должны быть направлены отныне к изолированию и умалению Сербии». Император сказал гостям, что Вена может «рассчитывать на полную поддержку» Германии, особенно в отношении Сербии, с выступлением против которой нельзя медлить. «Позиция России, — сообщил Сегени, — будет во всяком случае враждебной, но он (кайзер. — В. М.) к этому готовился в течение ряда лет, и если даже дело дойдёт до войны между Австро-Венгрией и Россией, то мы можем не сомневаться в том, что Германия, верная своему союзному долгу, выполнит его и будет стоять на нашей стороне. Впрочем при существующем в настоящий момент положении вещей Россия ещё не готова к войне и, наверное, серьёзно подумает, прежде чем обращаться к оружию».

Вильгельм предупредил, что не может принять окончательное решение без канцлера. На следующее утро он уехал в Киль, откуда отправился в плавание на своей яхте, успев перед отъездом переговорить с Бетман-Гольвегом и военными. Канцлер телеграфировал Чиршки, что кайзер «естественно не может занимать какую-либо позицию в вопросах, стоящих между Австро-Венгрией и этой страной (Сербией. — В. М), так как они выходят из его компетенции, однако император Франц-Иосиф может полагаться на то, что его величество в соответствии со своим союзническим долгом и со своей старой дружбой будет верно стоять на стороне Австро-Венгрии».

Это обещание известно как «карт-бланш», выданный Берлином Вене. Берхтольд и Гётцендорф приняли его с восторгом, надеясь, что оно поможет преодолеть сопротивление Тиссы и окончательно убедить старого императора. «После столь многих отказов надо было укрепить альянс демонстрацией верности», — писал после войны Фабр-Люс. Когда страсти ещё кипели, фон Мах утверждал: «Если бы Германия покинула Австрию в июле 1914 г., она, несомненно, отсрочила бы роковой день. Но когда этот день, наконец, наступил бы, Германии пришлось бы сражаться в одиночку, поскольку Австрия не простила бы её дезертирство». И ещё одно мнение: «Оставшись в стороне, мы оказались бы изолированными и опозоренными. Нас ненавидели бы те, кому мы отказали в помощи, и презирали все остальные». Неплохо подходит к данному случаю, но эти слова принадлежат… британскому министру иностранных дел Грею и объясняют, почему его страна столь решительно поддержала Францию во время первого марокканского кризиса в начале 1906 г.

Существовал ещё один фактор, о котором Ягов 18 июля откровенно писал в Лондон Лихновскому: «Австрия, всё более и более теряющая престиж из-за отсутствия силы к действию, вряд ли уже сейчас может считаться полноценной великой державой. Она отлично понимает, что упустила много возможностей, но что сейчас она ещё в состоянии действовать, спустя же несколько лет — быть может, уже нет. Сохранение Австрии, и при том возможно более сильной Австрии, и по внутренним, и по внешним мотивам, — для нас необходимость. Чем более решительной покажет себя Австрия, чем энергичнее мы её поддержим, тем скорее останется спокойной Россия». Расчёт понятный, но неверный.

Люди, придерживавшиеся самых разных взглядов, считали «карт-бланш» роковой ошибкой кайзера. Благожелательный к нему Монтгелас указал на следующие причины: переоценка монархической солидарности со стороны Николая II; недооценка военных приготовлений Франции и России; уверенность, что Англия останется в стороне от конфликта на континенте. По мнению нейтрального Фабр-Люса, император был уверен в том, что Антанта смирится с локальным «наказанием» Сербии, а если нет, то Германия сможет удержать Австрию от рокового шага. Объективный, но не симпатизировавший Вильгельму Гуч констатировал: «Он понимал, что поддержка австрийских требований может привести лавину в движение, но в судьбоносные дни не предпринял действенных шагов, чтобы её остановить. Вильгельм II и Бетман были недальновидными людьми, поощрявшими союзника вступить на опасный путь и не потребовавшими для себя участия в выработке ультиматума, от которого зависела судьба мира». Наиболее непримиримым оказался Бюлов: «Руководители германской политики не желали мировой войны, но они самым глупым образом вообразили себе, что им удастся осуществить австрийскую карательную экспедицию, чтобы «проучить» Сербию, не доводя дела до европейской войны».

12 июля посол Сегени отправил Берхтольду депешу, которая занимает важное место в книгах по предыстории Первой мировой войны. Приведу наиболее часто цитируемые фразы из неё. «Император Вильгельм, равно как и все другие руководящие здесь лица, не только твёрдо стоят как верные союзники за монархию (Австро-Венгрию. — В. М.), но и самым решительным образом подбодряют нас не упустить нынешний момент и в высшей степени решительно выступить против Сербии, чтобы раз навсегда навести порядок в тамошнем гнезде революционных заговорщиков… Руководящие германские круги — и не на последнем месте сам император Вильгельм — можно сказать, почти нажимают на нас в том смысле, чтобы мы предприняли решительное, даже военное выступление против Сербии… Германское правительство считает нынешний момент наиболее подходящим в политическом отношении». Далее посол привёл известные нам расчёты кайзера на неготовность России и на нейтралитет Англии.