Читаем без скачивания Клеменс Меттерних. Его жизнь и политическая деятельность - Христиан Инсаров

В 1817 году Меттерних предпринимает путешествие по итальянским дворам. Личные свидания, как известно, были одним из его любимых приемов воздействия на королей. С глазу на глаз он мог сказать много такого, чего не решился бы доверить бумаге.

Хотя в это время в Италии еще все было спокойно, однако Меттерниха охватывает дурное предчувствие, когда он видит, что в Ливорно агенты Бостонского библейского общества раздают итальянцам даровые экземпляры Библии. “Библейская болезнь охватила два полушария”, – пишет он своей жене. Мы знаем уже, как Меттерних приходил в ужас от малейшего проявления самостоятельной мысли. Еще до приезда в Ливорно он посылает из Флоренции австрийскому посланнику в Петербурге Лебцельтерну записку о сектах в Центральной Европе, прося его узнать, какого мнения держится русское правительство по данному вопросу. В этой записке, между прочим, он обрушивается и на госпожу Крюденер. “Стремления этой женщины опаснее стремлении всех других сектантов, потому что цель всех ее проповедей – возбуждать неимущие классы против собственников”. Но его послание не успело еще прибыть в Петербург, как пришло письмо от графа Нессельроде с протестом, хотя и составленном в дружелюбном тоне, против закрытия библейского общества в Вене. Меттерних ответил, что он сам тоже большой поклонник Библии, но что это – книга, которую не следует распространять в народе. Он согласен с католической церковью, которая “не дозволяет чтения мистических книг, наполненных непристойными описаниями, каким изобилует, например, Библия”. Пересылая императору Францу письмо Нессельроде и копию со своего ответа, Меттерних пишет: “С 1815 года император Александр оставил якобинские идеи и ударился в мистицизм. Но так как его стремления остаются по существу революционными, то этим самым духом проникнуты и его религиозные идеи. После моего письма... император Александр потеряет всякую охоту входить в религиозные беседы с такими узкими христианами, как Ваше Величество и его министр”.

Через два года Меттерних снова посещает Италию. На этот раз, хотя он уверяет Генца, “что неаполитанский народ положительно доволен своим королем”, но его другие письма проникнуты большими опасениями. Он постоянно жалуется на “русских агентов”, которые будто бы вдохновляют вожаков тайных карбонарских обществ. Он приводил позже в доказательство этого, между прочим, тот факт, что во время путешествия великого князя Михаила Павловича, которого сопровождал Лагарп, карбонарии встречали последнего с распростертыми объятиями.

Действительно, в Италии в это время тайные общества развивали лихорадочную деятельность. Как известно, первое место среди них занимала организация карбонариев, развившаяся из бывших масонских обществ, принявших еще при французском владычестве политическую окраску. Во главе готовившегося военного восстания находился энергичный калабрийский офицер Пепе. У него был план захвата в плен австрийского императора и Меттерниха, бывших тогда в Италии. Мы находим следующий отголосок этого неудавшегося заговора в письме Меттерниха к Генцу от 7 мая. “Со всех сторон меня спрашивают о подробностях заговора, составленного в Италии против императора. Если такой слух дойдет до вас, то заявите прямо, что это преступные выдумки революционной партии”.

Неаполитанская революция вспыхнула 1 июля 1820 года. Король был вынужден присягнуть новой конституции и составить либеральный кабинет, в который вошел, между прочим, и Пепе.

Известие о неаполитанских событиях пришло в Вену только 15 июля. Оно вызвало у Меттерниха большую тревогу, тем более, что он был огорчен семейным несчастием: его вторая дочь Мария в это время находилась при смерти. “Революция в Неаполе, – писал он, – событие, последствия которого неисчислимы. Два эскадрона кавалерии низвергают королевский престол и угрожают вызвать во всей Европе колоссальные несчастья”. Меттерних хотел бы действовать быстро и энергично, но он ждет известий из Петербурга. Хотя на Ахенском конгрессе между царем и Меттернихом господствовало единодушие, но позднейшие действия австрийского канцлера в Германии вызвали некоторое охлаждение между Петербургом и Веной. Русский царь не мог оставаться равнодушным к бесцеремонному вмешательству Меттерниха во внутреннюю жизнь германских государств. Тем более, что под предлогом защиты принципов Священного союза Меттерних, в сущности, постепенно утверждал гегемонию Австрии над всей Европой. Этим и объясняется вызвавший сильное раздражение Меттерниха циркуляр русского министра Каподистрии в январе 1820 года, в котором он приглашает немецких владетелей сопротивляться поползновениям Меттерниха. Мы видели, что другая причина охлаждения заключалась в различном отношении русского и австрийского кабинетов к итальянским делам. Во всем этом Меттерних считал виновным не столько самого царя, сколько Каподистрию, против которого он и тратил весь запас своего желчного остроумия, называя его “лже-Иоанном”, а его циркуляры “апокалиптическими”. Наконец курьер из Петербурга прибыл, и с вполне благоприятными для Меттерниха известиями. “Каподистрия окончательно побит! – восклицает он с радостью. – А мы двое – император Александр и я – сделаем вместе очень многое”.

Через несколько дней в другом письме он приводит слова, сказанные будто бы императором Александром: “Я наделал много зла, но теперь постараюсь его загладить”. И Меттерних опять радостно восклицает: “Как видно, Каподистрия отходит на задний план, которого, собственно, он не должен был и покидать”.

Неаполитанская революция сделалась предметом обсуждения на конгрессе в Троппау, куда прибыли император Александр и Каподистрия. Из первого же свидания с Каподистрией и царем Меттерних выходит торжествующим. Непомерное самодовольство австрийского министра редко достигало таких размеров, как в письме, писанном под свежим впечатлением его предполагаемой победы. “Я провел сегодняшнее утро, – пишет он, – перелистывая, так сказать, шефа русского кабинета. Представьте себе, каково было мое удивление: он не сделал ни одной апокалиптической декларации! Это не натурально, а тем не менее – справедливо; впрочем, истинное может часто казаться неправдоподобным. Что же такое произошло на седьмом небе Каподистрии? Он просто спустился на землю нагим, с открытыми глазами, как сама истина. Я начал нашу беседу, встав твердо на свою почву, то есть на почву здравого рассудка. Представьте себе, я его нашел стоящим на той же почве. Чтобы его испытать, я отступил, но он не последовал за мною. Я снова вернулся и нашел его на том же месте. Он сидит на своей солидной основе так же крепко, как Атлас. Я набросился на его апокалипсис, но он же сам предложил принести дрова, чтоб сжечь произведение лже-Иоанна. Я пошел на его прошлое, он мне вторил. Я начал описывать будущее, как я его понимаю, он выразил мне полное согласие. Наконец, яначал смеяться – он тоже. Я думаю, что, если бы я заплакал, из его глаз тоже покатились бы слезы. В этот момент я подумал: мы теперь можем идти вместе, и, о чудо! он встал и пошел за мною... Император Александр, – пишет дальше Меттерних, – точно так же вполне послушен. Он извиняется и даже обвиняет самого себя... “Вы понимаете, почему я уже не тот? – говорил он. – С 1813 до 1820 года прошло семь лет, которые мне кажутся целым столетием. В 1820 году я ни за что не сделаю того, что сделал бы в 1813 году. Переменились не вы, а я. Вам не в чем каяться, но про себя я не могу сказать того же”.