Читаем без скачивания Клеменс Меттерних. Его жизнь и политическая деятельность - Христиан Инсаров

Мы уже заметили, что кампания против Наполеона вызвала в Австрии такое же брожение в обществе, как и в остальной Европе. Руководители австрийской политики уже тогда смотрели на это обстоятельство со страхом. “Я чувствую, – писал Генц Меттерниху 10 июня 1813 года, – что гораздо больше следует руководить общественным мнением, чем подчиняться ему. Оно не должно оставаться таким, каким мы находим его теперь, если не желаем, освободившись от французского гнета, попасть под другой, более ужасный. Нужно, чтобы люди снова приучились верить и повиноваться; нужно, чтобы они рассуждали в тысячу раз меньше, чем теперь, а то иначе невозможно будет управлять. Зло приняло чудовищные размеры и угрожает разрушить все. Мы слишком много смеялись над этим злом и слишком надменно относились к нему; мы слишком долго оставались равнодушными к крикам агитаторов; мы потешались их безумием... теперь же, когда их происки становятся опасными, то мы ничего большего не умеем сделать, как только возмущаться и сердиться; между тем их нападки обессиливают, подрывают, дискредитируют авторитет власти”.

С наступлением мира настало время для пресечения зла, о котором говорит Генц. Правительство действовало одновременно на общество и на молодежь. По отношению к первому были усилены постановления о цензуре, которой удалось уменьшить число венских газет до двух. Не полагаясь на усердие цензоров, Меттерних возложил на тайную полицию обязанности следить за ними; она тоже следила за словами и действиями граждан и чиновников не только в обществе, но и на дому. Для достижения последней цели на помощь полиции были привлечены швейцары и прислуга. Не полагаясь вполне на тайную полицию, Меттерних создал полицию над полицией. Из школ были изъяты учебники, которые могли бы наводить юношей на либеральный образ мыслей; они были заменены катехизисом, подобным тому, какой ввел Наполеон в школах французских; в них говорилось об обязанностях подданных к императору и установленным властям. Во время каких-то ученических беспорядков в Праге император Франц велел, в виде кары, отдать всех совершеннолетних юношей в солдаты. Но Австрия не довольствовалась тем, что проводила эти меры у себя дома, она хотела распространить их и на другие государства, выступив в роли всеевропейского жандарма или “камеры лордов Европы”, как выражался Талейран. Этой целью и задался Меттерних. С одной стороны, он старался действовать на монархов и правителей Европы путем циркуляров, с другой – на общественное мнение Европы, посредством газетной пропаганды. Его органом была венская газета “Австрийский Наблюдатель”, но он старался проводить свои взгляды и в зарубежной печати. “Кто возьмет в руки “Journal de Debats”, – писал Меттерних, – тот будет читать меня, не зная этого: не проходит недели, чтобы я не послал какой-нибудь статьи в эту газету”. Но самый лучший способ воздействия на европейские правительства представляли конгрессы, на которых Меттерних мог вступать в личные беседы с королями и министрами.

Первый конгресс был созван в Ахене, в ноябре 1818 года. На нем, кроме дипломатов пяти великих государств, присутствовали императоры Австрии, России и король Пруссии. Поводом к собранию конгресса была статья Парижского договора 1815 года, обязывавшая союзные державы вывести из Франции остававшиеся еще там войска, если за это время внутреннее спокойствие ее не будет нарушено. Франция требовала исполнения этого обещания. Союзники согласились, сохраняя в то же самое время право вмешательства в случае новых смут.

Франция и теперь, при Бурбонах, при господстве “белого террора”, представлялась союзникам опасной страной. “Нельзя закрывать глаза перед действительностью, – писал Генц в мемуаре, представленном Меттерниху, – нельзя не согласиться, что даже при теперешнем положении вещей, несмотря на все, Франция является страной, менее всего способной соблюдать всеобщий мир; наоборот, по своему строю и организации она более кого-либо другого склонна нарушить общественное спокойствие”.

Того же взгляда придерживался и Александр I. В составленном им проекте – программе о работах Ахенского конгресса – он спрашивал себя: “Не налагает ли болезненное состояние Франции на европейские державы обязанности принять меры, которые могли бы предохранить их от заразы, могущей явиться оттуда?”

Эти меры, как мы видели, заключались во взаимном соглашении занять опять Францию союзными войсками при первом взрыве революции. Таким образом, “Священный союз”, или “моральная пентархия”, как его еще называли, уже выходил из области религиозно-сентиментальных мечтаний и делался орудием всеевропейской реакции.

После Ахейского конгресса все усилия Меттерниха сосредоточились на Германии. Мы уже упомянули, что некоторые германские владетели, руководимые не столько, может быть, либеральными убеждениями, сколько желанием найти в своих народах опору против гегемонии Австрии и Пруссии, даровали своим подданным обещанные на Венском конгрессе конституции. Между ними на первом месте стоял известный покровитель наук и искусств и друг Гете – веймарский герцог Карл Август. Его примеру последовали короли Баварии и Вюртемберга и великий герцог Бадена. Но эти уступки могли удовлетворять либеральное немецкое общество только отчасти. Оно ожидало от войны с Наполеоном чего-то большего, его идеалом было политическое объединение Германии. Отсюда недовольство, усилившееся еще больше при явных попытках Австрии и находившейся под ее влиянием Пруссии уничтожить и те незначительные реформы, которые были введены в Германии.

Это новое разочарование выразилось, с одной стороны, в религиозно-мистическом движении, а с другой – в целом ряде политических протестов и волнений, закончившихся убийством Коцебу в 1820 году. О мистическом движении этой эпохи интересные факты мы находим в письме Адама Миллера, одного из негласных агентов Меттерниха в Германии. Между прочим, он сообщал, что в Галле студенты разных факультетов постоянно переходят на теологический и что старый и набожный профессор Кнаппе не знает, как ему быть при таком необыкновенном наплыве слушателей на его лекциях. Там же появился новый мистик Шуберт, пользовавшийся точно таким же успехом. В Бонне врач Виндишман начал свой курс лекций в зале, переполненной профессорами и студентами, и закончил, среди всеобщего одобрения, свою первую лекцию словами: “...только в откровении Иисуса Христа можно найти успокоение своей совести и путь к примирению с наукой”. Казалось бы, что консерваторы должны встретить это движение с радостью, так как оно отвлекало молодежь от общественно-политической жизни; на деле вышло наоборот. Защитники старины понимали, что в мистиках живет тот же беспокойный и алчущий свободы дух, который, смотря по обстоятельствам, проявляется в той или иной форме. “Очень замечательное явление, – писал Генц Меттерниху, – происходит на наших глазах, а именно: эволюция многих людей, особенно молодых, переходящих от политического фанатизма к религиозному мистицизму. В этом я ничего хорошего не вижу. Очевидно, что болезнь только меняет форму, и поэтому с нею нужно бороться другими средствами... Если нам не удастся повлиять на умы и уничтожить зло в его самых глубоких корнях, то мы должны будем признать себя побежденными”.