Читаем без скачивания Христианство как новая жизнь. Беседы с ищущими Бога - Александр Балыбердин

За всей этой «бюрократией» нельзя не заметить положительной стороны вопроса – новорожденному предстоит жить не одному, а в окружении людей, и государство готово выступить посредником в их отношениях. Оно протягивает руку помощи новорожденному и обещает свою защиту, гарантом которой является «Свидетельство о рождении», заверенное государственной печатью – древним символом власти.

Также и при рождении в вечную жизнь, сразу после крещения священник помазывает новопросвещенного христианина специально приготовленным ароматическим маслом – «миром», и при этом творит крест «на челе, и очесех, и ноздрех, и устех, и обоих ушесех, и персех, и руках, и ногах», глаголя «Печать дара Духа Святаго. Аминь»195. Прот. Александр Шмеман писал: «Основное значение, открываемое в помазании святым миром, очевидно: это отпечаток на нас Того, Кто владеет нами»196. Подобно тому, как запечатанное государственной печатью «Свидетельство о рождении» открывает перед новорожденным «Страну бытия» – дольний мiр, сообщаемая в миропомазании «Печать дара Духа Святаго» открывает перед человеком «Страну пакибытия» – свышний, горний мир, Царство Небесное и через дар Святого Духа соединяет его с Царем и другими гражданами этого Царства.

С этого момента духовная жизнь во Христе становится для человека не только желанной, но и возможной. С апостольских времен, она не мыслима без Церкви. Но одно дело – понимать это умом: признавать вклад Церкви в развитие мировой цивилизации, восхищаться жизнью и глубиной мысли Святых Отцов, прозрениями религиозных философов, выдающимися произведениями мастеров церковного зодчества, духовной музыки и художественной культуры. И другое дело – переступить порог храма и затем регулярно «собираться в церковь» (1 Кор. 11:18) или, как принято говорить сегодня, «активно участвовать в жизни прихода». Причем не по привычке, а осознанно. Не на словах, а на деле разделяя мнение о том, что «кому Церковь не Мать, тому Бог не Отец».

Сегодня это – редкость. По данным ВЦИОМ в начале 2012 г. только 8% россиян, считающих себя православными, посещали церковь раз в месяц, 35% «время от времени», 40% «очень редко», а 15% респондентов признались, что не ходят в церковь совсем197. Поэтому сегодня священнику нередко приходится слышать: «А не могли бы вы крестить нашего сына (дочь) отдельно?». Не потому что ребенок болен или в храме холодно, а «просто так», без какой-либо «уважительной причины». Обычно я отвечаю: «Понимаете, даже если я крещу Вашего малыша „индивидуально“, то есть отдельно, отдельно от Церкви жить все равно не получится». И этот ответ, как правило, снимает все сомнения.

Важно понимать, что часто родители задают этот вопрос не потому, что привыкли баловать себя и малыша. В нем есть своя правда – родители чувствуют инаковость Церкви и пока еще не готовы принять Церковь такой, какая она есть. Поэтому смущаются и просят не столько особого внимания, сколько понимания и снисхождения. Было бы куда хуже, если бы люди не чувствовали этой разницы между двумя мирами, в которых живет человек, и волокли в горний мир из дольнего мiра все, что заблагорассудится.

Ощущение Церкви, как особой реальности, переживали должно быть все. Было это и со мной. Весной 1987 года, возвращаясь домой после срочной службы в г. Переславле Залесском, я впервые побывал в Троице-Сергиевой Лавре и был настолько потрясен, что на следующий год, осенью, снова приехал в Посад с друзьями, движимый желанием поделиться увиденным и пережитым. По стране шагала «Перестройка». Как говорили в те годы: «Процесс пошел». Казалось, сам воздух был наполнен не только переменами, но также верой, надеждой и любовью. Чем же он еще может быть наполнен, когда тебе двадцать лет?

Я был не крещен. Мои друзья тоже. Но никто не возбранил нам войти в Троицкий собор Лавры, под сводами которого текла людская река к мощам преподобного Сергия Радонежского. Поплыли по ней и мы. Очередь двигалась медленно. Настолько, что я смог разглядеть и храм и людей, среди которых были заметны две группы. Одни спокойно и молчаливо, внутренне сосредоточенно стояли в очереди к святыне. Другие оживленно бродили по храму, рассматривая иконы и фрески, переглядываясь и улыбаясь, иногда вполголоса о чем-то беседуя между собой. Прислушавшись, я понял, что это были иностранные туристы. Выходя из храма на соборную площадь, туристы весело щелкали языком и хватались за фотоаппараты, чтобы скорее запечатлеть огромную лаврскую колокольню, Успенский собор, нарядную часовенку над святым источником и прочие «достопримечательности».

Примерно через полчаса, сделав крутой поворот, очередь приблизилась к раке. Друзья куда-то отошли, и я теперь мог не спеша, в тишине, нарушаемой только негромким потрескиванием свечей, разглядеть иконостас и Царские врата, справа от которых дивным видением из глубины веков приглушенно сиял точный список «Троицы» Рублева. Я видел, как верующие, поднимаются на солею, ставят свечу, подходят к иконостасу и прикладываются к одной из потемневших от времени икон, а затем, перекрестившись, благоговейно припадают к раке с мощами преподобного Сергия. При этом почти все стараются положить земной поклон и затем отходят, передав записку с именами монаху, непрестанно творящему молитву у раки преподобного. Вблизи раки очередь пошла быстрее, и уже была готова, как река, вынести меня на солею, от которой меня отделял только толстый канат из мягкого и теплого на ощупь, бардового бархата. Вот передо мной осталось двадцать, пятнадцать, десять человек…

Я шел вдоль каната и с каждым шагом все более отчетливо понимал, что не имею права переступить через него. Не имею права подняться на солею, зажечь свечу, приложиться к святыне. Научиться этому было нетрудно, и я уже выучил всю последовательность этих действий. Однако, я понимал, что все это будет неправдой. Потому что я не крещен. Я – не христианин. Как говорили в старину – «нехристь». Поэтому и «Троица» Рублева, и преподобный Сергий, и этот храм, и горящие свечи, и монах, и все верующие находятся для меня за бархатным канатом, как по другую сторону государственной границы, и я, как иностранец, не имею права пересечь ее. Там, у раки преподобного Сергия – мой народ, но я не с ним. Мое место с иностранцами, охочими до всего необычного, улыбчивыми и сытыми, но непробиваемо чужими. По крайней мере, сегодня. И я, сжимая в руке растаявшую свечу, вышел из очереди и направился к выходу их храма, зная, что обязательно вернусь в него, но уже христианином. Так и произошло.

Позже я не раз бывал в Лавре – один, с семьей, друзьями, учениками, прихожанами. Но день, в который мне довелось ощутить присутствие Неба на земле, я не забуду никогда. В тот памятный день границей между двумя мирами – горним и дольним стал для меня бархатный канат у раки преп. Сергия. Граница была условной и, одновременно, такой реальной, что перейти ее, как тать, я не смог.

Церковь была рядом, но она была не от мiра сего. Подобно небу над землей, которое также рядом, но земле не принадлежит. Не потому ли оно так манит и влечет к себе? Ведь, если небо не было рядом, как мы могли бы почувствовать его притяжение? И, если бы оно не было отлично от земли, то кому нужно такое «небо»?

Также и Церковь влечет к себе, потому что она близка, но при этом не похожа на мiр. И это притяжение тем сильнее, чем больше ее храмы не похожи на офисы, ее служители – на менеджеров, ее богослужение – на партийные митинги или театральные постановки, проповеди ее служителей – на разговор начальника с подчиненными, ее песнопения – на песни из популярных хит-парадов, ее крестные ходы – на политические демонстрации, а забота о ближних – на рекламные акции крупных компаний. Но при условии, что Церковь не замыкается в себе и остается рядом со своим народом. Соответственно, чем меньше в ней любви и больше политики, официоза и расчета – тем слабее притяжение Церкви.

Слава Богу, что нам дано жить в другие времена!

Притяжение Неба (Таинство Евхаристии)

Думается, неслучайно мне довелось почувствовать реальность свышнего мира именно в храме, который сам является островком Неба на земле. Причем не в переносном, а в прямом смысле. Своим внешним видом и внутренним устройством, богослужением, таинствами и обрядами, священными текстами и церковным пением, одеждами священнослужителей, куполами, крестами, иконами, фресками и другим убранством – всем собой храм не просто напоминает о свышнем, невидимом горнем мире, но являет его в земном, видимом, дольнем мiре. Храм и есть то место, где уже здесь и сейчас на земле с особой силой «пребывает», «светится» и «действует» Царство Небесное198.