Читаем без скачивания Восход Черной луны - Людмила Милевская

— Ничего я и не послушный. И совсем никуда Ляна уезжать не собиралась. Это мы так, единственно чтобы ты не волновалась…

После такого сообщения Анна Сергеевна и вовсе вспылила.

— Ах! Вот оно что! Значит, вы уже все решили и только ждете, когда я умру! А не лучше ли получить мое благословение и спокойно жить-поживать да детей наживать? Может, я тогда еще и внуков успею дождаться.

Услышав слова матери, Андрей возликовал:

— Мама, родная, значит, ты не против?

— А разве у меня есть выбор? Не могу же я отправиться на тот свет, не передав тебя в верные женские руки. Конечно, Ляночка немножко не то, что мне хотелось бы…

Заметив, как — напряглось лицо сына, Анна Сергеевна осеклась.

— Андрюша, она очень хорошая девушка. Умная, неизбалованная, трудолюбивая. Теперь я спокойна за тебя.

— Мама, а как она готовит! Просто пальчики оближешь! — решил окончательно успокоить мать.

Арсеньев и тут же понял, что перестарался и допустил оплошность.

Анна Сергеевна нахмурилась и проворчала:

— Бог с тобой, Андрюша, ну как она там готовит? Пробовала я ее пирожки. Разве после моих ты их можешь есть?

— Да-а, пирожков она, конечно, не пекла раньше, — дипломатично согласился Арсеньев. — Это ей соседка рецепт подсказала. Но Ляна очень старалась, хотела удивить тебя, — поспешно добавил он.

— Ну разве что… Во всяком случае удивить ей удалось, — миролюбивым тоном произнесла Анна Сергеевна. — В общем, несите заявление в ЗАГС, и желаю вам счастья.

— Уже! — радостно сообщил Андрей.

— Что уже? — не поняла мать.

— Уже отнесли! Еще позавчера, — пояснил сын и тут же сообразил, что совершил вторую, еще более непростительную оплошность.

Арсеньева изменилась в лице.

— Что ж, я недооценила тебя, Андрюша, — холодно произнесла она. — Ты оказался гораздо решительней, чем я предполагала. И значительно самостоятельней. Настолько, что мнение матери тебя уже не интересует… Хорошо, Иди домой, мне надо отдохнуть. Устала что-то. Завтра придете. Вместе. Благословлю.

«Какой же я дурак! — ругал себя по дороге из больницы Андрей. — Ну что бы мне не промолчать? Словно черт за язык тянул: „уже“, „отнесли“, „еще позавчера“… Кому нужна такая правда? Нет, где мои мозги? Куда они деваются, когда я начинаю разговаривать с людьми? Такое иной раз ляпну, сам диву даюсь. Пришли бы завтра, все чин чином, мать бы нас благословила, а на другой день сказал бы, что только что подали заявление. И все было бы прекрасно. Нет, надо было влезть со своей откровенностью. И что теперь? Мать, конечно, разобиделась ужасно… Лежит теперь, бедняжка, одна, переживает, удивляется неблагодарности и черствости своего сыночка. Как плохо все получилось!»

Анна Сергеевна действительно очень расстроилась. Она не спала всю ночь, размышляя над некрасивым поступком Андрея.

— Как же так? — с горечью думала она. — Всю жизнь я посвятила сыну. Все мои помыслы и желания были связаны только с ним одним. Я чуть ли не молилась на него и что же? Приходит какая-то полуграмотная босоногая девчонка, и я уже не нужна! Неужели она способна любить его так, как я? Нет же, конечно. Так почему же тогда он трясется над ней, с собачьей преданностью заглядывает в ее глаза? Почему готов ради нее лгать родной матери? И как некрасиво лгать! Он же предал меня! Как больно! Как обидно! Как неблагодарно!

Внутри Арсеньевой нарастала ненависть к девушке, вина которой была лишь в том, что она любит и ее полюбили.

От бессонной ночи да от переживаний Анна Сергеевна почувствовала себя значительно хуже, но до прихода сына решила не жаловаться доктору, а держаться молодцом.

Утром, как и условились, Андрей и Ляна показались на пороге палаты. Анна Сергеевна с одобрением заметила перемены во внешности будущей невестки. На ножках девушки, до этого всегда босых, были белые шелковые носочки и голубые туфельки. Скромное голубое платье с белым воротничком сменило броский цыганский наряд. Густые длинные волосы Ляна заплела в косу и уложила золотистой короной вокруг головы. Никаких украшений, ни сережек, ни браслетов, ни монисто. Скромность и простота.

«Надо же! — с восхищением подумала Анна Сергеевна. — Какая красавица! И в этой одежде совсем не похожа на цыганку. А Андрюша какой молодец! Никогда не думала, что у него такой прекрасный вкус. Как девушку хорошо одел. Просто не к чему придраться».

Поздоровавшись с детьми, Анна Сергеевна тут же благословила их, пожелала счастья и полный дом детей.

— Смотри, дочка, не разочаруй меня. Будь Андрюше хорошей женой, — не удержалась она от напутствия. — Он у меня добрый, заботливый. Будь же ему под стать.

— Конечно, я его очень люблю, не волнуйтесь, мама… Ой! Как приятно произносить это слово, — вдруг искренне обрадовалась Ляна. — Вы знаете, я, никогда раньше не произносила этого слова. Некому было. И даже не знала, что так сладко его произносить. Ма-ма. Ма-ма. Ну все, теперь я буду тыкать его к месту и не к месту. Мама, вы уж не обижайтесь на меня за это. Я вас как увидела, тут же полюбила. Даже сама не знаю почему. Может, потому, что вы в первый же день нашего знакомства назвали меня дочкой.

У Анны Сергеевны тотчас потеплело в груди. Ей стало стыдно за нехорошие мысли, которыми она терзалась всю ночь.

«Ну что за глупая ревность? — сердясь на себя, думала она. — Откуда эта ревность только берется? И какая я сейчас же становлюсь несправедливая. Бедная девушка. Она не знала материнской ласки, а я пожадничала для нее любви своего сына. Ляна очень даже заслужила свое счастье. А то, что скрыли они от меня такое важное событие, так это ерунда. Они же из лучших побуждений так поступили. Не хотели расстраивать больную старуху. Да я и сама виновата. Уж очень заносчива. Зачем твердила Андрюше „будь с ней поосторожней, не забывай, она цыганка“? Ну и что ж, что цыганка. Какая разница, раз он ее любит».

Так корила себя на все лады Анна Сергеевна. Она испытывала уже самые лучшие чувства к Ляне, и чтобы искупить свою вину перед ней (которую Арсеньева болезненно ощущала), она пожелала сказать будущей невестке что-нибудь приятное, да никак не могла придумать, что именно. Все казалось ей недостаточно хорошим и не таким значительным, как хотелось.

Ляна чувствовала, что Анна Сергеевна собирается что-то сказать, и смущенно топталась, с улыбкой поглядывая то на нее, то на Андрея.

— Ну что ж, дети, идите домой, — так и не придумав ничего подходящего, промолвила, наконец, Арсеньева. — Вам, наверное, не терпится отметить свою, как говорили во времена моей молодости, помолвку. Да и мне, врачи утверждают, нужен покой. А я растрогалась тут с вами, еще чего доброго расплачусь.