Читаем без скачивания Последний кит. В северных водах - Ян Мак-Гвайр

– Где Браунли? – спрашивает у него Самнер.

Кэвендиш кивает в сторону капитанской каюты.

– Лег подремать, скорее всего, – отвечает он.

Но Самнер тем не менее стучит в дверь. После недолгой паузы изнутри доносится голос Браунли, приглашающий его войти.

Капитан склонился над судовым журналом, держа в руке перо. Его нательная фуфайка расстегнута, а седые волосы стоят торчком. Подняв глаза на Самнера, он делает приглашающий жест. Самнер садится и ждет, пока Браунли дописывает последние несколько слов, после чего аккуратно промокает страницу.

– Полагаю, записывать особенно нечего, – говорит Самнер.

Браунли кивает.

– Когда доберемся до северных вод, там китов будет побольше, – говорит он. – Вот увидите. И мы славно поохотимся, или я ничего не понимаю в своем ремесле.

– Северные воды – опасное место.

– Да уж. Двадцать лет назад и здешние воды кишели китами, но теперь они подались на север – подальше от гарпунов. И кто станет их винить за это? Кит – умное и сообразительное создание. Они знают, что безопаснее всего для них находиться там, где больше льда, а нам, соответственно, туда соваться не с руки. Разумеется, будущее – за паром. Имея мощный пароход, мы можем последовать за ними хоть на край света.

Самнер кивает. Он уже имел возможность познакомиться со взглядами Браунли на китобойный промысел. Капитан уверен, что чем дальше на север, тем больше там китов. К такому логическому умозаключению он пришел, исходя из убеждения, что на макушке земного шара просто обязан существовать свободный ото льда океан, куда еще не успел проникнуть человек и где невозбранно плавают неисчислимые стаи китов. Капитан, как небезосновательно подозревает Самнер, принадлежит к числу закоренелых оптимистов.

– Ко мне сегодня приходил Джозеф Ханна с жалобой на больной желудок.

– Джозеф Ханна, юнга?

Самнер согласно кивает.

– Осмотрев его, я обнаружил, что он подвергся извращенному сексуальному насилию.

Услышав такие новости, Браунли на мгновение замирает, после чего задумчиво чешет нос и хмурится.

– Он сам сказал вам об этом?

– Об этом со всей очевидностью свидетельствовали результаты осмотра.

– Вы уверены?

– Повреждения обширны. К тому же налицо признаки венерического заболевания.

– И кто же повинен в подобном гнусном злодействе?

– Мальчик отказался назвать мне имя. Полагаю, он изрядно напуган. К тому же он показался мне недалеким и даже туповатым.

– О да, он глуп как пробка, – кисло замечает Браунли. – Можете не сомневаться. Я знаю и его отца, и дядю, и оба они – редкостные тупицы.

Браунли хмурится еще сильнее и поджимает губы.

– Вы уверены в том, что это случилось именно здесь, на борту корабля? Что это – недавние повреждения?

– Вне всякого сомнения. Ссадины совсем еще свежие.

– В таком случае мальчишка – круглый дурак, – заявляет Браунли. – Почему он не закричал или не пожаловался, если с ним так поступили против его воли?

– Быть может, вы сами спросите у него? – предлагает Самнер. – Говорить со мной он отказывается, но если вы прикажете ему назвать насильника, то, вполне возможно, вас он послушается.

Браунли коротко кивает, затем отворяет дверь каюты и окликает Кэвендиша, который по-прежнему стоит и курит подле плиты, чтобы тот привел к нему из носового кубрика юнгу.

– Что еще натворил этот маленький засранец? – спрашивает Кэвендиш.

– Просто приведите его ко мне, – приказывает Браунли.

В ожидании мальчишки они выпивают по стаканчику бренди. Когда наконец появляется юнга, то на его смертельно побледневшем лице написан панический ужас, а Кэвендиш, напротив, довольно ухмыляется во весь рот.

– Тебе совершенно нечего бояться, Джозеф, – говорит Самнер. – Капитан хочет задать тебе несколько вопросов, только и всего.

Браунли и Самнер сидят рядом; по другую сторону круглого стола нервно переминается с ноги на ногу Джозеф Ханна, а за его спиной возвышается Кэвендиш.

– Мне остаться или уйти, капитан? – интересуется Кэвендиш.

Браунли ненадолго задумывается, а потом жестом предлагает ему присаживаться.

– Привычки и наклонности членов экипажа вам известны лучше, чем мне, – говорит он. – Так что ваше присутствие может оказаться полезным.

– Во всяком случае, наклонности вот этого маленького дикаря мне точно известны, – жизнерадостно сообщает Кэвендиш, опускаясь на сиденье с мягкой обивкой.

– Джозеф, – начинает Браунли, подавшись вперед и стараясь по мере сил смягчить свой обычно энергичный и напористый тон, – мистер Самнер, судовой врач, сообщил мне, что ты получил травму. Это правда?

Поначалу им кажется, что Джозеф или не расслышал, или не понял вопроса, но затем, спустя несколько минут, когда Браунли уже собирается повторить вопрос, юнга кивает.

– И что же это за травма? – скептически вопрошает Кэвендиш. – Я ничего не слышал ни о какой травме.

– Сегодня вечером мистер Самнер осматривал Джозефа, – поясняет Браунли, – и обнаружил доказательства, причем недвусмысленные, того, что Джозеф подвергся насилию со стороны кого-то из членов экипажа.

– Подвергся насилию? – переспрашивает Кэвендиш.

– Его содомировали[49], – отвечает Браунли.

Кэвендиш вопросительно приподнимает брови, но в остальном остается совершенно невозмутимым. Выражение же лица Джозефа Ханны не меняется вовсе. Его и так запавшие глаза, кажется, провалились еще глубже, и он дышит часто и шумно.

– Как это случилось, Джозеф? – спрашивает его Браунли. – Кто в этом повинен?

Джозеф облизывает нижнюю губу, отчего та выглядит влажной, розовой и вызывающе чувственной по сравнению с похоронной серостью его щек и темными, беспомощными провалами глаз. Но он по-прежнему хранит упорное молчание.

– Кто в этом повинен? – вновь обращается к нему с вопросом Браунли.

– Это получилось нечаянно, – наконец шепчет в ответ Джозеф.

При этих его словах Кэвендиш расплывается в довольной улыбке.

– В носовом кубрике ужасно темно, мистер Браунли, – сообщает он. – Разве не может быть такого, что однажды вечером парень просто поскользнулся и неудачно приземлился на собственную задницу?

Браунли переводит взгляд на Самнера.

– Вы, должно быть, шутите, – говорит в ответ судовой врач.

Кэвендиш пожимает плечами.

– Там, собственно, все заставлено так, что повернуться негде. Буквально шагу нельзя ступить, чтобы не наткнуться на что-либо. Так что несчастный случай вполне мог иметь место.

– Это не было несчастным случаем, – настаивает Самнер. – Сама мысль об этом нелепа и смехотворна. Такие разрывы и ссадины, что я видел, можно получить одним-единственным способом.