Читаем без скачивания Демон против люфтваффе - Анатолий Минский

Записали на меня, я не сопротивлялся. В конце концов, кто его до смерти напугал? Другие пилоты тоже заявили о сбитых, но это сплошь погонщики «Ишаков». Наши бахвалились: нет в немецкой новинке ничего особого, расстреливается горит как обычно. Я предпочёл помалкивать. Это же абсолютно новая модель, сырая. Скорость куда больше, чем у поликарповских. Значит — у лётчика есть выбор, сражаться или уклониться. А если воевать, то с самой выгодной позиции. И узкий как гвоздь самолёт, худой, разгоняется в пикировании страшно, быстрее широколобиков воздушного охлаждения. Позже нам пришлось повыбрасывать самодельные бронеспинки и прочие утяжелители, чтобы хоть как‑то тягаться «Мессерами». Больше не увидел отваливающихся хвостов.

Советские авиационные специалисты, прибывшие одновременно со мной и чуть позже, к осени 1938 года покинули Испанию, я летал как последний из могикан. Начали разбегаться интербригадовцы. Из эскадрильи, что воевала над Эбро, первым написал рапорт американец Сэмюель Гершвин. Ничуть не смущаясь, он заявил: в связи с инфляцией сбивать немцев за 10 000 песет становится не выгодно. Ожидая реакции на свой рапорт, он устроил отвальную. С широкой душой, за год от испанцев и русских набрался.

Я спросил у него:

— Домой, в Штаты?

— Нет! Читал, китайское правительство набирает добровольцев на войну с японцами. Ставки раза в три выше.

— А потом к туркам воевать против болгар?

Сэм посмеялся.

— Война — не цель. Мне нужно отложить на ресторан в Иллинойсе.

На полученные песеты он скупал золото — ювелирные изделия и зубные коронки, плющил молотком и носил в мешочках за поясом. В устойчивость местной валюты уже никто не верит.

В ожидании увольнения он продолжил летать как порядочный человек и был сбит. Вернулся в эскадрилью глубоко несчастный.

— Сэм, ты ранен?

— Хуже! Сел на парашюте у анархистов, они меня обыскали и реквизировали золото в фонд республики. Представляешь? Считай — год летал зря!

Да, шесть сбитых немцев и итальянцев для него сами по себе ни малейшей ценности не представляют. Через неделю, имея за душой лишь месячный оклад, он убыл. Перед расставанием спросил:

— Не знаешь, в Китае есть русские добровольцы? С вами хорошо воевать на одной стороне.

— А против нас?

— Лучше не надо!

Мы посмеялись, но горько. От испанских республиканских ВВС практически ни черта не осталось. В октябре пришёл приказ об эвакуации последних советских специалистов, я запросился в прощальный вылет и получил под брюхо из зенитки.

Тянул сколько мог, вокруг кружилась пара «Чатос». Увы, подбитый самолёт за руки не поддержать, как перебравшего на радостях товарища. Я упал в предгорьях Съерра — Гвадаррама, вывалился с крыла в какую‑то щель, сверху полыхнуло. Когда выбрался, И-15 улетели. Не сомневаюсь, что при виде такой мастерской посадки военлёта Бутакова списали в погибшие. В третий раз.

Только через пару дней добрёл до жилья, промокший, продрогший и изголодавшийся. Старик Пуэбло, неуловимо похожий на крестьянина, напоившего вином нашу шестёрку по пути в замок под Сабаделем, приютил меня.

Хижина старого испанца стала и убежищем, и западнёй. Фронт недалеко, но вокруг территория франкистов. Да и мирное население поутратило симпатии к интребригадовцам, исчез благоговейный пиетет к пилотос русос. Конечно, испанцы понимают, что побывавшие в их стране иностранцы сражались храбро, многие погибли. Но от СССР ждали большего.

У Пуэбло нашёлся приёмник, настоящее сокровище и крайняя редкость для горцев. За неимением лучшего занятия я часами слушл радио, когда не помогал хозяину. В основном вещали станции Хунты, но ещё работал республиканский центр в Мадриде. И пусть во время войны обе стороны безбожно врут, нарисовалась довольно безрадостная картина.

Советских военных специалистов в Испании побывало пару — тройку тысяч, а германцев и итальянцев — сотни тысяч! Да, имелось какое‑то количество интербригад… Капля в море, тем более на стороне Франко тоже сражались иностранные добровольцы и наёмники. Подобное соотношение сохранялось в поставках военной техники. Удивительно, как скверно организованное и раздираемое внутренними противоречиями правительство смогло продержаться столь долго.

Ранние морозы и снегопады отрезали хижину Пуэбло и соседние дома от остального мира. Я с безысходностью понял, что накатывается перспектива зимовки в горах Съерра — Гвадаррама. А ночью меня посетил тот самый, из семнадцатой канцелярии шестого небесного уровня.

— Прохлаждаешься на курорте?

— Застрял.

Голос небожителя раздался прямо в черепной коробке. Я почувствовал ваняткин ужас — вдвоём привыкли, но втроём…

— Знаю. Нужно ускорить события.

— Рихтгофен — Мёльдерс?

— Да. Он не ограничился несколькими сбитыми как ты…

— Плюс на земле.

— Не перебивай. Получив твой сигнал, я принял меры. Больше к немцам никого из преисподней не подселят. Но двое — Мёльдерс и юный Хартманн — доставят неприятности. Первый вырабатывает новую тактику Люфтваффе. А ты?

— Вы не справедливы. Моя миссия сформулирована как нанесение ущерба нацистам, насколько это реально силами одного человека. Я в прошлой жизни — не лётчик, а мои военные навыки устарели ещё в первом столетии. Что смог, то сделал.

— Этого мало! Нужно больше! — повысил тон святоша, неожиданно напомнивший красных комиссаров. Им тоже всё время мало, и давай — давай больше на голом энтузиазме.

— Понимаю. Меня забросили к живым с определённой целью, приоритеты вдруг поменялись, никого больше не внедришь, потому что канал заблокирован из‑за случаев с Мёльдерсом и Хартманном. Тогда решили надавить, угрожая накинуть срок свыше двух тысяч лет, если не порадую подвигами Геракла. Молодцы!

— Очень зря думаешь, Марк, что твои столетия в структуре исполнения наказаний дали жизненный опыт, достаточный для разгадки наших мотивов. Всё гораздо сложнее и не так.

— Мне что с того?

Ангел стукнул иллюзорным кулачком по несуществующему столу.

— Воздействуй на эффективность ВВС хотя бы на уровне Мёльдерса, и тебе даже первого срока не придётся досидеть.

Серьёзная заявка.

— Отправляй грешника в преисподнюю и вселяйся в другого советского авиационного деятеля. Используй вторую попытку.

Я опешил.

— Убить его — это грех.

— Который искупится исполнением главного задания.

— Или не искупится, если провалюсь, а ответственность всё равно нести.

— Просто — уходи. Сам пусть выберется. Ты испытываешь моё терпение. Могу вышвырнуть обратно к зэгам в отряд, на этом сочту миссию проваленной и законченной.

— Можете. Но не сделаете. Я вам нужен в мире живых. Поэтому предлагаю — дайте мне возможность работать в нынешнем теле. Всё равно война в Испании заканчивается, а следующей не предвидится. По крайней мере, в первой половине 1939 года.

Сверхсущество задумалось.

— Ладно, курортник. До схода снегов. Потом — ни минуты лишней.

— Спасибо!

Ванятка лишь через полчаса после того, как я ему перевёл непонятные места, осмелился спросить: «Угроза отправить меня в ад или здесь бросить была взаправдашняя?».

«Она самая».

«И ты меня не оставил».

«Угу. Расслабься. Вина в дедовых запасах хватит до весны. Курорт, мать твою».

Красный военлёт, кое‑как освоив испанский язык, большей частью понял разговорную латынь загробного мира. Чем ещё удивишь, квартирант?

Глава тринадцатая. Трудная дорога домой

Сидящий напротив меня капитан госбезопасности одет точно в такую же форму, какой я пугал зэгов в преисподней. Там она — для атмосферности, начальники отрядов ГУЛАГа обмундированы иначе. Но народ боится именно ОГПУ.

Чекист, направивший мне лампу в пятак, принадлежит именно к этой конторе, и обряжен не для понтов, а по должности. Мне и то неуютно, а Иван натурально покрылся инеем.

— И так, вы добровольно сознались, что после приказа об эвакуации советских интернационалистов самовольно остались на оккупированной врагом территории, где вступили в контакт с белогвардейским офицером Петром Григорьевичем Денисовым?

— Нет.

— Интересно, — сатрап изобразил подобие удивления. — Вот же ваши собственноручные показания: зимовал в горах Съерра — Гвадаррама, в Мадриде встретился с Денисовым.

— Нет.

— Ты мне тут не дерзи! Дурку не ломай. Или не ты писал?

— Я писал рапорт. Показаний не давал.

— Кончай срать мне на мозги. Какого хера не уехал со всеми?

— Был сбит в боевом вылете. Совершил аварийную посадку, получил ранение, меня выходил крестьянин, сочувствовавший республиканцам.

— Давай — давай, думаешь, крестьянина приплёл — мы не проверим? Ещё как проверим! Дальше! Про белогвардейца.