Читаем без скачивания Зеркала прошедшего времени - Марта Меренберг

«Нет. Этого не могло быть. Он не избил бы Жоржа только за острое словцо… Тогда за что? За Жана? Дантес оскорбил Жана, и они вдвоем избили его?..

А почему Жорж стал так часто жаловаться на страшные головные боли? И откуда у него такие черные круги под глазами? Пьет? Да нет вроде… Что же тогда?»

…Войдя в кабинет к Александру Христофоровичу, хмурая и сосредоточенная, Идалия отметила про себя, что генерал не в духе, потому что накурено было так, что она закашлялась. Она сама с удовольствием покуривала, но всегда открывала окно, чтобы Александр Михалыч не учуял запаха. Бенкендорф жестом предложил ей сесть и долго барабанил пальцами по столу, сухо покашливая и время от времени нервно потирая кончик носа.

«А разжирел ты, батюшка, на казенных-то харчах, – отметила про себя Идалия. – Вон мундирчик-то голубой – по швам трещи-и-ит…»

– Ну? Что скажете, голубушка? Давненько не навещали вы нас, Идалия Григорьевна…

– Все сами знаете, Александр Христофорович. Я вам писала, и говорили мы с вами уже. Да и не о чем мне особенно распространяться – тот женился, тот сошелся, тот напился… Не вижу я и со слов Александра Михайловича не слышу, чтобы у кого-то из наших гвардейцев были предосудительные намерения…

– Что с Дантесом? – резко прервал ее Бенкендорф.

Идалия вздрогнула, не ожидая так скоро услышать этого вопроса.

– У Отто Брея он… дома. У секретаря баварского посольства. Он его нашел там, в кустах, на руках тащил его до кареты, поскольку Жорж сам идти не мог, падал, стонал все время… Плохо ему совсем, уж несколько дней без памяти, при смерти лежал. Жар у него сильный, Александр Христофорович… Бредит он…

«Что за бабский вздор она мелет?» – подумал генерал, пристально и сурово глядя на рыжую красавицу из-под нависших бровей.

– Я уж уговариваю Полетику из гвардии его не выгонять… Неизвестно, кто же его так отделал, Александр Христофорович…

– Вы за него должны были отвечать, Idalie! Это – ваш осведомитель! И вы, как никто другой, должны знать о нем все! Где бывает, что делает, о чем говорит, с кем спит…

Бенкендорф снова сухо кашлянул, быстро глянув на Идалию. Она раздраженно вздернула подбородок, и это не укрылось от всевидящих глаз генерала.

– Извините, графиня… Но, Идалия Григорьевна! Вы же в ответе за трех моих агентов. Дантеса вашего из гвардии никто не выгонит… Во всяком случае, пока.

Бенкендорф встал и прошелся по комнате, закурив сигару. Внезапно какая-то мысль пришла ему в голову, и он повернулся к Идалии, упершись руками в стол и широко улыбаясь.

– У Отто Брея, говорите? Ну что ж… Это даже к лучшему. Пусть находится там до полного выздоровления. Проследите, чтобы у него было все необходимое. Что с Метманом?

– Про старшего, генерала, Жорж вам написал уже…

– Читал я его донесения. Ничего интересного – экскурс в историю, и ничего более. Я о журналисте. Есть сведения, что этот мерзавец привез из Китая наркотические вещества.

– Мне ничего не известно об этом, генерал…

– Зато мне известно! И очень многое! Я же вам сказал – о Дантесе вы должны знать все! Мне известно, что он встречался с этим Метманом у него на квартире, и они там… гхм… ну, в общем, там он давал Дантесу это зелье. Потому и не держится на ногах ваш гвардеец, Идалия Григорьевна, что его земляк отраву эту свою привез! А если он будет распространять сию гадость среди однополчан в гвардии? Это же наглая диверсия, разложение русской армии изнутри! Вы же знаете, какие у нас сейчас отношения с Францией! И чем это пахнет! Вы отдаете себе отчет в том, что будет, если это дойдет до ушей государя?

Бенкендорф, тряхнув седой головой, возмущенно сверху вниз взирал на сжавшуюся в комочек Идали, продолжая барабанить пальцами по столу.

– И вот еще что, Идалия Григорьевна. Брату своему Александру строго-настрого запретите общаться с графом Метманом-младшим. Незачем… ему. Хороший мальчик, умница… берегите его – такие люди нам нужны. Поняли меня?

– Я все поняла, Александр Христофорович… Можно ли мне спросить?., если позволите… – Идалия порывисто встала, снова поправив вуаль, и сделала шаг к двери.

Бенкендорф удивленно поднял седую бровь и наклонил голову, сделав свой любимый жест, выручавший его в щекотливых ситуациях – он стал полировать кончиком пальца Георгиевский крест, главное украшение его голубого мундира, догадываясь, что именно спросит сейчас эта настырная рыжая кошка. Весь вопрос был в том, как на него реагировать – сказать ли ей про странную анонимку… или наорать для острастки… Но если сказать, тогда придется поручить ей еще одну слежку, а эта дура проваливает уже не первую операцию…

– Я слушаю вас, графиня.

Идалия глубоко вдохнула, понимая, что переходит границы, но все же решилась:

– Откуда вам известно… про Метмана и эту его… отраву?

– Я не обещал отвечать на все ваши вопросы, графиня, – еле сдерживая ярость, буркнул Бенкендорф.

И распахнул перед ней дверь, дав понять, что аудиенция окончена.

Идалия плюхнулась на сиденье кареты, с трудом сдерживаясь и кусая губы, чтобы не расплакаться. Вот как с ней обходится теперь генерал Бенкендорф! А ведь еще пару лет назад такие авансы делал, когда вербовал ее, такие подарки дарил…

Ладно. Сейчас самое главное – Жорж. Поставить его на ноги… не дать ему умереть…

– А сюда мы посадим собачку… А вот сюда – куколку, а ты будешь доктором и будешь дядю Жоржа лечить… А собачка будет ходить и потом скажет вот так – ав! И дядя Жорж просне-е-е-тся…

Дантес медленно открыл глаза, услышав тихий шепот, явно принадлежавший ребенку. В полутьме – или ему только показалось, что было темно? – около его постели играла девчушка лет пяти, старательно возя своей пушистой игрушечной собачкой по его свисающей из-под одеяла руки и шепча по-немецки смешные, милые, удивительно кругленькие и ласковые слова.

– Ты кто? – прошептал Дантес по-немецки, через силу улыбаясь тому, что может снова говорить – все равно на каком языке.

Девчушка вздрогнула, страшно смутившись, и уткнулась носом в край одеяла.

– Мне папа не велит к вам приходить, – пролепетала она, – а вы болеете, и я с вами в доктора играю…

– А где я? А кто твой папа?

– Вы у нас до-о-ома, – протянула малышка. – Меня Эмма зовут… Эмма Брей… А вы не скажете папе, что я у вас играла? Вы же не заразный… Так доктор сказал маме и папе, он приходил и смотрел вас, вот так, и приносил вам такую водичку специальную, а вы лежали и спали все время, а потом он ушел, а папа сказал…

– Господи, барон, вы очнулись? Слава Богу! – Веселый голос Отто загремел прямо у него над ухом, и он попытался улыбнуться, но все тело вновь скрутила судорога боли и страшная, иссушающая жажда… – Эмка! Ну-ка марш отсюда! Эт-то что еще такое!

Малышка, скорчив хорошенькую гримаску, мышкой выскользнула за дверь.

– Брей… почему я у вас? – прошептал Дантес. – Что… что со мной случилось?

Последнее, что он помнил, – это драку с Пьером в глубине сада. Да, и еще – Хромоножка, кажется, позволил себе…

Дантес резко поморщился, вспомнив, что именно сделал Пьер, и гримаса отвращения исказила его лицо. Он осторожно поднес руку к лицу – ну да, так и есть, зарос щетиной… Сколько же дней он тут провалялся?

– Расскажу вам потом, Жорж, когда в себя придете.

– Я что, болен?

– Боюсь, что да… и весьма серьезно. Врач у нас замечательный, отпаивал вас настойками травяными – а то бы… даже и не знаю, как вам сказать, Жорж, но у вас, кажется, сильное отравление какими-то лекарственными препаратами. Это доктор сказал. Сходные симптомы, говорит, видел уже – суженные зрачки, отеки до синевы, потеря сознания, страшные мигрени… Разве можно было столько таблеток от головной боли пить, а потом напиваться на балу? Жорж?..

– Я вообще не пил, Отто.

– Послушайте, барон, – мягко начал Брей. – Я нашел вас в саду в столь плачевном состоянии… И явно после пьяной драки, потому что там валялись разбитые бокалы. И потом – от вас сильно пахло вином, и весь ваш мундир был залит им же… Ну, вы понимаете.

– Нет, не понимаю… Ничего не понимаю…

Жорж закрыл глаза, почувствовав головокружение и подкатывающую тошноту, и резко поморщился, уткнувшись лицом в подушку.

– Простите меня, Жорж… Отдыхайте сейчас, – улыбнулся большой, высокий, лысоватый Брей. В его присутствии Дантес чувствовал себя спокойно и надежно, как никогда, сознавая, что этот добрый, замечательный человек спас ему жизнь, и горячая волна благодарности залила его сердце.

– Потом поговорим. Вам нужен покой.

– Отто… я вам так признателен… если бы не вы… А можно мне водички?..

Брей, загадочно улыбаясь, присел на корточки рядом с его кроватью, держа в руках стакан с водой.

– Вы все время звали барона Геккерна, Жорж… Вы бредили и звали его…

Дантес дернулся, поднеся руку к горлу, и молча зарылся лицом в подушку.

– Ладно, поспите… Если Эммочка еще вас потревожит – я ее… в угол поставлю!