Читаем без скачивания Сезон дождей - Илья Штемлер

«Плутует, господин, – подумалось Евсею Наумовичу. – Кто на его должности следователя сводит концы с концами, когда в стране разгул коррупции и криминала?»

– Так что же вас привело ко мне, Николай Федорович? – решительно вопросил Евсей Наумович.

– Служба, Евсей Наумович, служба. Нужно было осмотреть место происшествия.

– Так прошло уже бог знает сколько времени, – удивился Евсей Наумович. – С тех пор и мусорные баки менялись множество раз, каждую неделю грохочет мусоровоз.

Кстати, я все думаю – как это вам удалось определить мамашу? Или служебная тайна?

– У младенца оказалась скоба на пуповине. Стало быть, младенец рожден не в подворотне, а в роддоме. Только там накладывают на пуповину скобу. Удалось определить скобу такой конструкции лишь в одном роддоме, у них договор с каким-то предприятием. Ну и вышли на рожениц по приблизительным срокам родов.

При дальнейшей разработке младенцев не обнаружилось у четверых мамаш. Трое отдали их родителям. Четвертая подавала заявление о пропаже ребенка. Якобы его выкрали вместе с коляской, пока мать отлучилась в магазин. Изготовили фотографии, передали участковым. А тут и вы подвернулись, Евсей Наумович.

Мурженко увлекся печеньем. Он откусывал кусочек и рассматривал оставшуюся часть, потом вновь надкусывал и вновь рассматривал с необыкновенным интересом, точно испытывал любопытство хозяина дома.

– Не понял, – Евсей Наумович вскинул на следователя удивленный взгляд. – Что вы хотите сказать?

– Не более того, что сказал, – Мурженко улыбался одними губами, серьезно глядя на хозяина квартиры из-за стекол очков. – Ту, четвертую, у которой украли младенца, вы узнали. Она приходила к вам в дом, как вы сказали, агитируя за какого-то депутата в райсовет. Так?

– Так, – обескуражено подтвердил Евсей Наумович. – Ну и что?

– И она утверждает, что младенец… Как бы изящней выразиться – плод вашей минутной слабости. Или, наоборот, мужской силы.

– Вы на самом деле? – Евсей Наумович вытянул шею с изумлением разглядывая толстячка, сидящего за журнальным столиком в его квартире.

– Более чем, Евсей Наумович, – вздохнул следователь Мурженко.

Евсей Наумович вдруг ощутил тяжесть своего носа – странное и неожиданное состояние – он напрягся и громко, прямо-таки оглушительно чихнул.

Мурженко вежливо пожелал здоровья. Евсей Наумович чихнул вторично. Мурженко скромно умолчал, сочтя, вероятно, что такому субъекту, как Евсей Дубровский достаточно и одного пожелания.

– И что же дальше? – спросил Евсей Наумович.

– Гражданка выразила предположение, что младенец исчез, как бы сказать. Не без вашего вмешательства то ли прямо, то ли косвенно. Поэтому он и очутился в ближайшем от вас мусорном баке.

– О, господи! – прошептал Евсей Наумович. – Какой-то бред! – и рассмеялся громко, раскатисто, прижимая ладони к груди, с изумлением глядя на гостя.

– Возможно, Евсей Наумович, – без тени улыбки на лице, ответил Мурженко. – Возможно, что и бред. Я даже более чем уверен, что – бред. Но следствие обязано отработать каждую версию.

– Интересно. Хотел бы я увидеть ту особу.

– В том-то и дело, Евсей Наумович. Я взял у нее подписку о явке в прокуратуру по моему вызову, но она не явилась. Ни на первый вызов, ни на повторный.

– И вы решили, что она прячется у меня?

– Ну вот еще. Но честно говоря, Евсей Наумович, я рассчитываю на вашу помощь.

– Это уж совсем ни в какие ворота. Связывать меня с той особой?!

– Спасибо за угощение, Евсей Наумович. Поверьте, я испытываю к вам самые добрые чувства.

– Не люблю чай из электрического чайника, – Эрик Михайлович откинулся на спинку стула и сунул руки глубоко в карманы брюк, – В электрическом поле вода отдает свою земную энергию, превращается в простую жидкость.

– Электрический чайник остался после Мурженки, – Евсей Наумович смотрел на давнего своего друга усталыми глазами. – И вообще, при чем тут чайник.

– При том, что пить чай из твоего чайника противно, – не отвязывался Эрик Михайлович. – Придется подарить тебе обычный, со свистком.

Эрик Михайлович сидел в кухне своего друга уже часа два. Он приехал сразу, не откладывая – не часто голос Евсея Наумовича звучал в трубке с такой тревогой. Приехал, прихватив по дороге бутылку коньяка и коробку конфет с ликом Натальи Николаевны Гончаровой на коробке.

– Вот еще, – проговорил Евсей Наумович, принимая конфеты, – Другой коробки не было?

– Приглядись, Севка, она чем-то напоминает твою девицу. Ну, ту самую, – ответил Эрик Михайлович, – с Садовой улицы. Так мне показалось.

– Перестань, Эрик. Ты говорил, что она похожа на какую-то инфанту из Эрмитажа.

И теперь, после нескольких рюмок коньяка, изложив свою историю с того дня, как судьба свела его с Николаем Федоровичем Мурженко в районном отделении милиции, Евсей Наумович в состоянии прострации созерцал красочную коробку шоколадных конфет.

– Ты слишком испуган, Севка, – проговорил Эрик Михайлович. – Мы же все обсудили. И ты согласился.

Евсей Наумович продолжал молчать. Конечно, разговор с Эриком вроде бы плеснул водой на тлеющие угли, но все равно – жар сохранялся. Не так все просто, как проанализировал ситуацию профессор физики, его добрейший и единственный друг. Вкрадчивый голос следователя Мур-женко продолжал звучать в памяти Евсея Наумовича.

– У тебя прояснилось с командировкой во Францию? – спросил Евсей Наумович.

– Да, – кивнул Эрик Михайлович. – Отпустили на три месяца.

– Мне будет без тебя тоскливо, – вздохнул Евсей Наумович.

– Тебе надо устраивать свою жизнь, Сейка. В твоем возрасте нельзя быть одному.

– А ты? Болтаешься по миру, как Чайльд Гарольд.

– У меня все-таки есть семья. Пусть семья моей сестры, но все равно – близкие люди.

Евсей Наумович приподнял рюмку, но пить не стал. Сейчас Эрик уйдет, и он останется один в этой большой квартире. Столько лет прошло после отъезда близких, казалось, давно должен бы привыкнуть.

– Да, – раздумчиво проговорил Евсей Наумович. – Значит, на метро и домой, как и много лет подряд. Странно, что у тебя нет своего автомобиля. Правда, сейчас гораздо удобней на метро.

– Кстати, об автомобилях. У тебя ведь есть права, ты столько лет шоферил на своем «жигуленке».

– Ну и что?

– Давно хотел тебе предложить. Я куплю нестыдный автомобиль – хоть завтра – и оставлю тебе доверенность: держи у себя, делай что хочешь. Но с условием – когда я в Питере и мне понадобится автомобиль – ты меня выручишь. Думаю, это будет не так уж и часто. А, Евсей?

– Надо подумать.

– Ты обиделся?

– Ну вот еще! Просто неожиданное предложение, – усмехнулся Евсей Наумович. – Не много ли неожиданностей для одного дня?

– Ты все о том? Полагал, что тебя успокоил.

– Успокоил. Но не совсем. Не думаю, что этот Мурженко, следователь по особо важным делам, такой болван.

– Нет, Севка, он не болван. И в истории с сапожником, что ты рассказал. Не окажись тогда посторонних в их застенке, тому сапожнику мало бы не показалось. Мы с тобой, Севка, живем в стране беспредела, где любой чиновник может задумать какую угодно каверзу. В полной уверенности безнаказности. И не ошибется. А в твоей истории, повторяю, тот Мурженко держит в башке какую-то личную комбинацию. Иначе бы он не представился случайным гостем. А вызвал бы в прокуратуру. Официально. Учинил бы допрос под протокол. Честно говоря, думаю, он больше нос к тебе не сунет. Но кто их знает, этих наших чиновных мошенников?! Бывало, ступаешь на пляже по прибрежной морской глади, а нога вместо песка натыкается на корягу или осколок стекла.

Эрик Михайлович решительно подтянул ноги, оперся руками о подлокотники и приподнялся, заронив голову во вздыбленные плечи. Сейчас он походил на крупную хищную птицу, сидящую на ветке.

– У тебя уютно, но возвращаться все-таки придется, – он подержал себя на весу, потом вновь опустился в кресло. – Хочу тебя спросить, Севка. По моей работе в Севре, я недельки две проведу в Колумбийском университете, в Нью-Йорке, в командировке. Навестить Наталью и Андрона?

– Зачем? – быстро отреагировал Евсей Наумович.

– Ну, повидаюсь. Словом, как угодно – могу и не навещать. – В голосе Эрика Михайловича проскользнула досада.

– Не хочется, чтобы ты выслушивал какую-нибудь давно забытую дребедень в мой адрес, – вздохнул Евсей Наумович. – Впрочем, поступай как находишь нужным. – Он ушел в кабинет переписать на листок нью-йоркский номер телефона бывшей жены и вернулся в прихожую, где дожидался Эрик Михайлович.

Прозрачная вечерняя мглистость, что стекала с окон просторной квартиры, темнела, насыщалась, превращаясь в ночной свет. В такие часы Евсею Наумовичу казалось, что темень проникает и в его тело. И он физически сливается с этим ночным светом, отсекая себя от всего, что раскинулось за стенами квартиры. Вместе с каким-то материальным ощущением одиночества его сознанием одолевали вопросы. Вопросы слетались подобно мухам на сладкое. В былые годы вопросы и ответы на них взаимно уравновешивались и, более того, ответов оказывалось гораздо больше. Но со временем ответов становилось все меньше, а вопросов все больше. Казалось, наоборот – жизненный опыт благоприятствовал именно ответам, ан – нет. Вопросы подавляли. А те ответы, что оставались, звучали так жалко, наивно и смешно, что превращали жизнь в какой-то абсурд. Вопросы же разили острыми своими пиками точно и безжалостно. Почему на протяжении долгой жизни, он, Евсей Наумович Дубровский, вместо того чтобы обретать – терял?!