Читаем без скачивания Следы в пыли. Развитие судебной химии и биологии - Торвальд Юрген

Так дело Буле — Тэссье стало историческим,, нашумевшим делом" в развитии исследований пыли во всех аспектах. Правда, Бэлю довелось следить за этим развитием не более пяти лет, на протяжении которых успех сопутствовал его работе, росло признание. Можно сказать, что это был триумф. Но в конце концов Бэль не избежал не только высокомерия, которое приходит обычно вместе с легким успехом, но и ошибок, излишне доверившись научным достижениям и поспешно используя их. Вероятно, парижская газета „Эксельсиор" правильно охарактеризовала Бэля, когда писала: „Он… не говорил ни о чем другом, кроме как о своих реакциях, пробах, реагентах, историях с отпечатками пальцев и случаях исследования пыли. Он вращался в мире мельчайших частиц… Для него не было ни грязи, ни чистоты. Для него существовало только одно: материал исследования и непредвзятый анализ… Однажды в суде защитник пытался его уличить: „Итак, этот человек убийца!? " Бэль возразил: „Я этого не знаю. Утверждать — это не моя обязанность. Но ботинки, которые фигурируют в качестве вещественного доказательства под номером 930 МО, покрыты грязью из сада участка по улице № 17". Адвокат Кампенши однажды возмутился: „Ах, господин Бэль, вы все знаете. Вас можно сравнить со спустившимся на землю богом, который воплощает в себе нашу безгрешную науку. Вы никогда еще не ошибались… " Бэль ответил, и этот ответ наилучшим образом характеризует его: „Наверняка я ошибался, но только не сегодня".

Таким был Бэль в конце двадцатых годов, незадолго до своей трагической гибели. 15 сентября 1929 г. к нему в лабораторию приезжал Эдмон Локар из Лиона. Несколько десятилетий спустя в своих воспоминаниях Локар писал: „В тот вечер к Бэлю пробрался сумасшедший, один из тех, кто часто обременяет полицию своими предложениями и проектами, и стал морочить ему голову. Бэль потерял терпение и закричал: „Сударь, вы сошли с ума. Я не могу тратить свое время на сумасшедших. Ваше место в доме умалишенных… " Посетитель удалился, мягко говоря, с удивленным выражением лица. Я подумал, а если бы на месте добродушного умалишенного оказался злобный, агрессивный, и сказал ему: „Бэль, вас убьют…". Бэль самоуверенно рассмеялся".

А на следующий день, 16 сентября, в 10 часов утра в парижском Дворце Правосудия прозвучали три револьверных выстрела. Инспекторы Герэн и Ристори, которые дежурили в здании суда, выбежали и увидели на лестнице, ведущей в лабораторию Службы судебной идентификации, лежащего на ступеньках человека. Один глаз и рана в груди кровоточили. Приблизившись, они увидели мертвого Бэля. Дворник указал им направление, в котором убийца пытался скрыться. Когда его догнали, тот без сопротивления сдался и, будучи доставлен к следователю Бенуа, заявил: „Да, это я убил господина Бэля. Я не умалишенный. Я пришел, чтобы убить нечестного человека, который нанес мне ущерб своим неверным экспертным заключением. Меня зовут Жозеф Эмиль Филиппонэ. Я родился 19 августа 1886 г. в Лионе… "

Пока это невероятное сообщение распространялось по Парижу, Бенуа установил подоплеку преступления. С января 1926 года Филиппонэ судился с владельцем дома по имени Дишам. Последний, ссылаясь на заключенный с Филиппонэ договор о сдаче внаем квартиры, требовал от него уплатить 30 000 франков, а Филиппонэ утверждал, что договор подделан и что его долг составляет только 3 500 франков. Во время конфликта частный эксперт- графолог Виньерон дал заключение, что действительно имеет место подделка с помощью средства для удаления чернил. В более высокой инстанции экспертизу поручили Бэлю, и он на основании химического анализа пришел к выводу, что документ подлинный и ни о каком средстве для выведения чернил не может быть и речи.

Бэль не встречался с Филиппонэ и, подписав заключение экспертизы, подписал тем самым собственный смертный приговор. Убийца изложил Бенуа историю своего преступления в словах, характеризующих его натуру лучше, чем все расследование дела: „Вопреки истине и справедливости господин Бэль дал нанесшее мне вред заключение. Я решил отомстить ему. Я поджидал виновника моего несчастья около его бюро. Он уже был на середине лестницы, когда я заговорил с ним. Он обернулся, и я выстрелил. Отвратительный поступок господина Бэля заставил меня стрелять, и я стрелял бы, даже если бы знал, что он, как вы утверждаете, отец пятерых детей".

Филиппонэ убил человека, без которого просто немыслима история судебной химии и биологии. Бэль оставил Парижу лишь фундамент для самой значительной естественнонаучной криминалистической лаборатории Франции, создание которой легло на плечи его последователей — Саннье и Секкальди.

Через два с половиной года после смерти Бэля, в декабре 1931 года, Лондон узнал об одном из тех преступлений, которые заставляют сомневаться в правильности своих взглядов даже ярых сторонников гуманных реформ. Наверняка никто не возражал суперинтенденту Скотланд-Ярда Г. В. Корнишу, писавшему в своих мемуарах: „Одним из отвратительнейших преступлений, с каким мне пришлось иметь дело, было убийство маленькой Веры Пэйдж, и я очень сожалею, что мы не смогли найти убийцу. Если кто-нибудь и заслужил смертный приговор через повешение, так именно тот мерзкий убийца".

Место преступления — многоликий лондонский район Шефердс Буш и Холленд-парк. Ветхие крестьянские домишки соседствовали здесь с трущобами, и вдоль Ноттинг Дейл патрулировали обычно два полисмена. Заселенные бедняками улицы упирались в элегантные площади и проспекты. На Эллисон-роуд, в той части района, где проживают более состоятельные люди, рано утром 16 декабря по садовой дорожке дома № 89, ведущей к входу для прислуги, ничего не подозревая, шел разносчик молока и вдруг споткнулся о тело маленькой девочки, распростертое на траве. Разносчик молока вспомнил сообщения в газетах, где говорилось о розыске Веры Пэйдж, одиннадцатилетней девочки из Нот- тиннгхилла, Бленим Креснт, 22. Вера Пэйдж исчезла вечером 14 декабря после посещения тети, которая проживала рядом с семьей Пэйдж. На портретах в газетах был изображен необыкновенно привлекательный ребенок, вид которого не мог оставить никого равнодушным. Хотя лицо девочки, лежащей в саду дома по Эллисон-роуд, было запачкано угольной пылью, разносчику молока показалось, что он узнал Веру Пэйдж. Он вызвал кухарку, и оба отправились на поиски констебля.

Суперинтендент Корниш случайно находился этим утром в полицейском участке Паддингтона. Вместе с инспектором уголовной полиции Мэллетом и полицейским врачом доктором Келвеллом он поехал на Эллисон-роуд. Протиснувшись сквозь толпу любопытных, они убедились в том, что найден труп Веры Пэйдж. Его могли положить сюда только рано утром, так как в течение всей ночи шел дождь. Однако волосы и одежда девочки были сухими, а спина — мокрой. На пальто и на лице были угольная пыль и воск свечи. Доктор Келвелл обнаружил следы удушения, а расстегнув пальто, увидел, что девочка садистски изнасилована. Когда доктор Келвелл разжал кулачок левой руки трупа ребенка, то из него выпала повязка, сильно пахнущая аммиаком. Бернард Спилсбери, произведший вслед за этим вскрытие, пришел к заключению, что ребенок убит 14 декабря, в начале восьмого вечера. По его мнению, тело пролежало некоторое время в теплом помещении, прежде чем было доставлено к дому на Эллисон-роуд.

С самого начала расследования Корниш занимался повязкой. Он подозревал, что ее мог потерять убийца, у которого был поврежден палец. Пока Мэллет производил обычное в таких случаях расследование, Корниш попросил полицейского лаборанта- химика Линча исследовать повязку, и тот определил, что повязка состоит из слоя марли и слоя полотняного бинта. Марля долгое время находилась в контакте с аммиаком и водой. На внутренней стороне повязки имеется кровь, бактерии и белые кровяные тельца. Это свидетельствовало о том, что, когда на рану накладывали повязку, та кровоточила и имела нагноения.