Читаем без скачивания Из Америки – с любовью - Владимир Серебряков

Рефлекс подвел меня. Подобно собаке Павлова, натренированной пускать слюну при каждом звонке, я на всякий резкий звук реагирую весьма бурно. Вот и в тот момент я не стал раздумывать, а резко развернулся, принимая боевую стойку дзит-кун, – хорошо еще, что бить с развороту не стал, иначе непременно сломал бы ребро стоящей за мною девушке.

А так она отделалась лишь легким испугом да отдавленной ногой.

– Простите, сударыня, – пробормотал я, чувствуя, что краснею.

Девушка разглядывала меня без гнева, но с тем особенным любопытством, на которое способны только женщины и ученые. Последние так разглядывают пакостных гадов большой научной ценности в формалине, а первые – малознакомых мужчин.

– Ну что вы, сударь, – проговорила она с легкой насмешкой. – Это мне следует извиниться, что напугала.

«А она красива», – подумалось мне не к месту. Хотя красива – не то слово. Миловидна – так будет вернее. Красота подразумевает нечто симметричное, мраморно-холодное. Девушка – на глаз я дал бы ей чуть более двадцати – была восхитительно живой, и все мелкие недостатки, на которые не преминул бы обратить внимание пурист, таяли в сиянии золотисто-карих глаз. Поначалу я и вовсе не видел на ее лице иных черт, кроме этих огромных глаз, пристально, как с иконы, всматривающихся в меня.

– Отнюдь, сударыня, – ответил я и замялся – что бы такого еще сказать, чтобы продлить разговор, чтобы это эфирное создание не упорхнуло, колыхнув облаком русых волос. – После того как я увидел в губернском городе полупустой концертный зал, меня вряд ли что-то может напугать.

Как говорится, не было бы счастья. Негаданно я зацепил в душе нежданной собеседницы чувствительную струнку.

– И не говорите, – поддержала она меня. – Уже из оркестра жалуются, что в пустой зал музыка не идет. Вы приезжий?

– Да, – не стал отпираться я, пропуская девушку вперед. Мы двинулись по холодному, продутому сквозняком коридору.

– Так я и думала. Я уже помню наизусть всех в Риге, кто хоть иногда посещает концерты в ауле. И знаете что? Их до ужаса мало.

– Насчет ужаса – это верно подмечено, – согласился я – Кстати, прошу извинения. Я не представился. Титулярный советник Сергей Щербаков.

– Мне вы показались военным, – заметила девушка.

Если она и испытывала разочарование по этому поводу, то умело скрывала.

– Бывшим, – уточнил я. – Перешел на чиновную службу после Аляски.

– Ранены были? – встревоженно поинтересовалась девушка.

– Нет. – Я покачал головой. – Имел трения с командованием. Вот и пришлось заняться неблагодарным делом.

– Каким же? – Глаза девушки, начавшие было пригасать, вновь вспыхнули веселым огнем.

– Я, знаете ли, филер, – ответил я. Вот этим мне удалось ее развеселить.

– А с виду и не скажешь, – заметила девушка, отсмеявшись.

– Ну, я же не агент наружного наблюдения, – уточнил я. – Просто представитель УПБ по особым поручениям. Вот приехал к вам в Ригу разобраться с одним делом. Кстати же, как вас позволите называть?

– Эльза, – ответила девушка после чуть заметной паузы, сопровождавшейся все тем же оценивающим взглядом.

– Простите, а по отчеству?

– Карловна, – Эльза улыбнулась. – Припишите уж в досье и фамилию – Бауманн. А что же вы, Сергей… как вас по батюшке?

– Александрович, – ответил я. – Запишите в досье.

И мы оба рассмеялись.

Уже через полчаса я знал, что судьба прибалтийской немки Эльзы, как и ее семьи, не отличалась оригинальностью. Ее мать родилась в Силезии, да не где-нибудь, а близ границы, как раз на тех землях, что большую часть войны находились в руках Второй Антанты. Семье повезло лишь в одном – они успели бежать в Россию прежде, чем до их краев дотянулось всемогущее гестапо. Все, кто выжил на занятой нашими войсками земле – то есть не был повешен за диверсии и саботаж, – в послевоенной Германии считались ipso facto предателями. У нас, конечно, немцев в те годы тоже не больно жаловали – помнится, был такой недоброй памяти тайный указ о тотальной проверке благонадежности всех немцев и иных «враждебных инородцев» (сочинят же Пушкины департаментские!), – но все лучше, чем умирать с голоду, надрывая спину на народных стройках. Семье матери Эльзы повезло – они нашли дом и работу в Риге не без помощи местных соотечественников.

Отец же ее был исконным лифляндием, в котором довольно причудливым образом смешивались латышская, русская и, вероятно, еще много других кровей. Сын земского врача, он пошел по отцовским стопам, но, закончив учебу, остался в городе. Тут он и встретил будущую супругу.

На этом месте Эльза запнулась.

– Что-то я разболталась, все о себе да о себе, а как же вы, Сергей Александрович?

Я потер бороду, пытаясь выиграть время.

– Да что мне о себе рассказывать? – попытался отшутиться я. – Скучный я человек.

– А вы попробуйте, – подбодрила меня девушка.

– Родом я из Симбирска, – начал я и был вознагражден удивленным взором. – Да-да, с Поволжья. Потомственный дворянин из мещанской семьи.

– Это как? – не поняла Эльза.

– А вот так, Елизавета Карловна. В нашей семье так повелось, что почти все мужчины – военные либо чиновники. И почти каждый дослуживался до девятого ранга. Поэтому каждый в отдельности имеет личное дворянство, а вся семья как была мещанская, так и осталась. Хотя есть у меня в предках столбовые дворяне, но это не та родня, о которой принято вспоминать в приличном обществе.

Не знаю, что побудило меня продолжить рассказ. Быть может, я просто очень давно не мог ни перед кем выговориться.

– Может, помните – в конце прошлого века была мода революции устраивать?

– Помню. – Эльза улыбнулась, и глаза ее вдруг вспыхнули ясной улыбкой.

– Помните, как несколько студентов его высочество Александра Второго взорвали?

– Конечно. – Девушка вздрогнула.

– Так вот, один из них был мой двоюродный дедушка. Младший брат его, кстати, тоже потом подался в борцы с самодержавием. В семнадцатом, сразу после немецкой революции, бежал в Германию, да там через два года и умер. А вот сестра их и есть моя бабушка Мария Ильинична.

– Ох, – Эльза сочувственно покивала. – И как вас только в управление взяли?

– Не моими стараниями, – ответил я. – Но эта не та история, которую мне хотелось бы вам поведать.

– Почему же?

– Может показаться, что я жалуюсь, – объяснил я. – А я не жалуюсь. Ни на что и никогда. Во всяком случае, всерьез.

– А почему? – снова спросила Эльза.

– Бесполезно, – коротко ответил я, оглядываясь.

С начала нашей беседы я не сводил взгляда с Эльзы, не обращая ни малейшего внимания на то, куда мы движемся. Теперь у меня появилось не столько время, сколько желание отвести взгляд. Мы стояли в парке, на склоне живописной Бастионной горки. Фонари таяли во мгле, и вечерний парк, будто выписанный бледной акварелью света по аспидно-черному фону, оставлял ощущение странной, жутковатой сказки, в которую мы ненароком забрели.

– Эльза… – слова давались мне со странным трудом. – Мы увидимся еще?

– Разумеется, – ответила девушка чуть приглушенным голосом.

Мы стояли рядом, глядя вниз, в просвеченную фонарями мглу. Я нашел кончиками пальцев ее руку.

– Эльза… – Мне хотелось сказать: «Вы прекрасны», но губы почему-то проговорили: – Я посажу вас на таксо. Думаю, ваша родня уже волнуется…

Придя в гостиницу, я долго не мог заснуть. Я стоял у окна, глядел, как гаснут в Верманском парке фонари, и на душе у меня было почему-то легко-легко. Так легко, как не было ни разу с того дня, как с моих плеч сорвали капитанские погоны.

Рига, 22 сентября 1979 года, суббота.

Анджей Заброцкий

Проснулся я, к собственному несказанному изумлению, на рассвете – снова ясном, не иначе к концу света. Так что к тому времени, как мне позвонил Щербаков, я уже успел не только встать, позавтракать, привести себя в божеский вид, но и воспользоваться элефоном и телефонным справочником, чтобы кое-что выяснить.

– Доброе утро, – приветствовал меня господин тайный агент.

– Доброе, Сергей, – жизнерадостно отозвался я.

– Да, доброе…

Я моргнул. Такого ответа я не ожидал никак. Да и вообще голос Щербакова звучал как-то странно. Расслабленно. Может, он вчера вечером… расслабился? Я попытался представить себе, каким образом может ублажать себя этот паладин Российской Империи, этот железный всадник. Пить? Нюхать кокаин? Развлекаться с девицами из портовых кварталов? Не верю. Ни в первое, ни во второе. Ни в третье – помню, когда я ему ничтоже сумняшеся предложил позавчера устроить экскурсию, его перекосило.

– В общем, Сергей, я нашел нам ученого-химика, – объявил я.

– Отлично, – ответил Щербаков с несколько натянутым энтузиазмом.

Да что с ним, в самом-то деле?

– Зовут его Мережинский Павел Корнеевич, – продолжил я. – Стар, опытен, от преподавания почти отошел. Сегодня он свободен – я проверил.