Читаем без скачивания Я пел прошлой ночью для монстра - Бенджамин Саэнс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Это неправильно, — ответил я.
— Что неправильно?
— Что, если Шарки вернется?
Адам ответил не сразу, а немного подумав.
— Ты можешь прийти ко мне сегодня?
— Как будто мне есть куда еще идти.
— После группового занятия. Давай проведем сеанс. Только ты и я.
— Угу.
— Все еще злишься на меня?
— Как будто это имеет какое-то значение.
— Может быть, имеет.
Я насмешливо улыбнулся.
— До встречи в группе, — сказал я.
2В курительной яме Джоди дымила как паровоз. Мне нравится то, как она держит свою сигарету. Она ловит от курева настоящий кайф и курит так, словно от этого зависит вся ее жизнь. Черт, вот это я понимаю — зависимость. В Джоди живет еще парочка людей. Иногда эти люди показываются. Когда кто-то из них показывается, я бегу стремглав как перепуганный заяц, заслышавший выстрел ружья. Не могу я сталкиваться с этим. Адам говорит, что хорошо знать наши пределы возможного. Обнимать их. Ага. Обнимать, обнимать, обнимать. Вылез бы уже Адам, наконец, из моей башки.
Я улыбнулся Джоди и, взглянув ей в лицо, понял, что двое живущих в ней, сегодня отдыхают.
— Привет, — сказал я.
— И тебе привет, — ответила она. — Я тебя сейчас крепко-крепко обниму.
— Никаких прикосновений, — предупредил я.
Она засмеялась.
— Я могу обнимать красивых парней одними лишь глазами. Ты же знаешь это, да?
— Ты много чего можешь делать одними лишь глазами, — ответил я.
— Только не заниматься сексом.
— Никаких разговоров о сексе. У нас контракт.
— Да кому нужен этот секс? — приподняла она бровь. — Все что мне нужно — кофе и сигареты. Ну и новый психотерапевт. — Джоди ненавидит своего псих-врача. Она уже двух сменила, и говорит, что была бы счастлива заполучить себе Адама. Говорит, что Адам радует глаз. Я понимаю, о чем она, но, не думаю, что она была бы от него в восторге, стань он ее психотерапевтом. Она бунтарка по натуре, и мне это нравится.
Мы оба рассмеялись.
— Завтракал?
— Я не голоден.
— Ты должен есть, милый.
— Не хочу.
— Заканчивай с этим.
Я затянулся.
— Ты прямо как мамочка, — сказал я. — Принуждаешь меня вовремя есть.
— Я тебя ни к чему не принуждаю. К тому же немного материнской заботы тебе не помешает.
— Думаешь?
— Да, думаю.
— Значит, теперь ты — часть моей терапии?
— Конечно, дорогуша. Разве тебе никто не говорил, что мы все — часть терапии друг друга?
— Может быть, именно поэтому мы все не в себе.
— В этом ты, милый, пожалуй, прав.
Милый. Мне нравится, что Джоди так меня зовет.
— Славная улыбка, — сказала она, — очень славная. Давай гаси свою сигарету и идем посмотрим, не происходит ли за завтраком чего-нибудь захватывающего.
За завтраком всегда кто-нибудь скандалит или выкидывает какой-нибудь фортель, или психует, или рыдает, или кричит, или вытворяет что-то в том же духе. Завтрак тут почему-то считают самым подходящим временем для того, чтобы выплеснуть на всех свои эмоции. Джоди говорит, что в этом месте эмоции подобны летающим дискам — люди кидают ими друг в друга весь день напролет, как будто находятся в парке на прогулке.
Моя теория такова, что конфликты в этом месте неизбежны. Если собрать кучу проблемных людей в одном месте, то, как не крути, серьезных эмоциональных взрывов не избежать. Джоди страсть как любит наблюдать за такими взрывами. Я же… не знаю. Мне как-то неловко видеть, как люди демонстрируют нездоровое поведение при всех. Для меня это все равно, что читать в открытую, при всех, дневник Рафаэля. Или пить при всех бурбон.
Войдя с Джоди в столовую, я увидел сидящего там и читающего газету Рафаэля. Он умеет абстрагироваться от окружающего его шума. И дело не в том, что он сторонится людей, просто иногда… иногда он хочет спокойно почитать газету. Мы с Джоди сели с ним.
— Что нового?
Рафаэль поднял на Джоди глаза и улыбнулся.
— Этот мир распадается по частям. Тут прямо так и говорится, — он указал пальцем на заголовок.
Это вызвало у нас троих смех.
Джоди внимательно осмотрела столовую. Ей нравилось изучать других клиентов. Вот кто мы здесь — клиенты. Интересно, почему мы не пациенты? Шарки говорил, что мы клиенты, потому что можем уйти отсюда в любой момент. «Пациенты не могут уйти. Клиенты — могут». У Шарки на все есть ответ.
Джоди ткнула меня локтем, указала подбородком на Ханну и крикнула ей:
— А где грузовик?
— Какой грузовик?
— Который тебя переехал. Дерьмово выглядишь.
Я не выдержал и засмеялся. Ханна села рядом со мной, кинув на меня красноречивый взгляд.
Рафаэль продолжал читать.
Ханна потянула за край его газеты.
— Что интересного ты находишь в этих газетах?
— За этими стенами есть мир, Ханна. Тебе кто-нибудь об этом говорил? — улыбнулся ей Рафаэль.
— Этот мир чуть не прикончил меня.
— Так это мир тебя убивал?
Ханна одарила его деланной улыбкой.
— Тебе нужно почаще улыбаться, — сказала она.
— Я работаю над этим.
— Что ты предпочитал пить?
Ханна в какой-то степени заигрывала с Рафаэлем. В хорошем смысле. Я видел, что он ей нравится.
— Хочешь сводить меня в бар?
Она постучала пальцем по виску.
— Только в мечтах, дорогой.
— Красное вино, — сказал Рафаэль.
— Какое именно?
— Всегда любил хорошее каберне.
— А покрепче что-нибудь пил?
— Бывало манхеттен. А ты?
— Очень сухой мартини. Бокалов десять за ночь.
— Как ты определяешь, насколько мартини сухой?
Ханна с Джоди разразились смехом. Ханна покачала головой.
— Боже, как же я скучаю по выпивке. Чертовски скучаю.
— Я тоже, — отозвалась Джоди. — Иногда так хочу выпить, что готова заорать.
— Я тоже, — признался я. Не знаю, зачем. Но это же правда. Я тоже готов порой нахрен орать.
Ханна некоторое время разглядывала меня.
— У меня сын — твой ровесник, — сказала она, и у меня сердце перевернулось от нежности в ее голосе, потому что она может быть очень жесткой. Она погладила меня по щеке. — Я знаю, никаких прикосновений. — И рассмеялась. — Бурбон. Ты же его любил пить?
— Да.
— Надеюсь, ты больше не притронешься к нему. — Ханна вдруг заплакала. — Или закончишь хуже, чем мы. — Она глубоко вздохнула. — Мне грустно тут. Боже, мы все тут так грустим.
— Это не так, — возразил Рафаэль. — Мы тут просто приводим себя и свои мысли в порядок. Вот и все.
— Ты хороший мужчина. — Уголки губ Джоди изогнулись в легкой улыбке.
— Правда?
Рафаэль улыбнулся. В этот момент он выглядел совсем старым и измученным. Я знал, что он переживает что-то внутри себя и хотел спросить его об этом. Он должен выдержать. Кто-то же должен одержать победу над собой. Им мог бы быть Рафаэль. Шарки сдался. Рафаэль должен выдержать. Пожалуйста, Господи, пожалуйста, пусть он выдержит, — взмолился я Богу, с которым не ладил.
3Я чувствовал, что сегодня в группе все будет по-другому. Не знаю, из-за чего, но внутри меня прочно обосновалась тревожность. Мне хотелось убежать. Отрешиться от всего. Уйти в себя, оборвав связь с этим миром. Мне невыносимо хотелось сделать это, но я усилием воли заставил себя собраться. Я уставился на пустующий стул Шарки. Он всегда любил сидеть на одном и том же стуле. Новый парень, Эмит, еще оформлял документы, и Адам сказал, что присутствовать в группе он не будет. Шейла с Мэгги приболели, а Келли непонятно куда подевалась. Иногда она обособлялась ото всех, не хотела ни видеть никого, ни разговаривать ни с кем. Я понимал ее.
Так что на занятии были лишь я, Рафаэль, Лиззи и Адам.
Адам вручил Рафаэлю карточку для разбора. Рафаэль взял ее, не улыбнувшись. Он всегда улыбался, даже когда у него было плохо на душе. Но не сегодня.
— Я Рафаэль. Я алкоголик.
И мы все ответили:
— Привет, Рафаэль.
Он мгновение помолчал, затем взглянул на карточку и отложил ее в сторону.
— У меня есть секрет, — сообщил он.
Адам ничего не сказал. Он просто ждал.
— Я убил своего сына.
Лицо Адама стало очень серьезным. Я видел промелькнувшее на нем удивление.
— Когда ты сказал, что убил своего сына, что ты имел в виду, Рафаэль? — мягко, не давя на него, спросил он.
Рафаэль уперся взглядом в пол.
— Ему было семь… — он умолк, слабо ударил кулаком себя в грудь, а потом еще раз, и еще, и еще.
— Дыши, — сказал Адам. — Просто дыши.
Рафаэль сделал два глубоких вдоха. Вдох и выдох. Вдох и выдох. Было такое ощущение, что я дышу вместе с ним.
— Все хорошо, Рафаэль. Не торопись. Ты можешь сделать это.
— Не могу.
— Можешь, Рафаэль. Ты можешь.
Рафаэль кивнул, закрыл глаза и еле слышно заговорил: