Читаем без скачивания Офицерский корпус Добровольческой армии: Социальный состав, мировоззрение 1917-1920 гг - Роман Абинякин

Вообще же командование в должностном росте проявляло гораздо больший консерватизм, чем противник — бывшие в 1914–1915 гг. младшими офицерами Манштейн, Скоблин, Туркул, Харжевский стали от силы начдивами, тогда как М.Н Тухачевский, И. П. Уборевич, В. М. Гиттис и другие командовали армиями и даже фронтами.

На строевых командиров приходился и пик потерь. За январь-май 1919 г. общие потери Корниловского полка составили 12 командиров батальонов, 63 командира рот и 683 рядовых офицера, а за 1917–1920 гг. — убитыми 4 командира полка, 64 батальонных, 472 ротных и 4781 рядовых офицеров. Ранено было 2 начдива, 15 командиров полка, 125 командиров батальона, 1100 командиров рот и 11500 рядовых офицеров.[453] На комсостав пришлось 10,9 % общих офицерских потерь. Вместе с тем очевидно, что счет осуществлялся по количеству ранений, а не раненых: так, фигурируют два начдива, тогда как единственным и бессменным в этой должности оставался дважды раненый Скоблин. Кроме того, данная сгатистика не учитывает умерших от болезней, с которыми, по вескому мнению H. H. Рутыча, безвозвратные потери корниловцев превышают 10 тыс. офицеров.[454] «То же самое может быть сказано про любой белый полк, которому пришлось проделать трудный путь с юга на север в направлении Москвы, а потом обратно на юг».[455] В апреле-июле 1920 г. 1-й Дроздовский полк потерял 95 командиров и начальников, в том числе 22 погибшими; из комсостава на 7 апреля — 37 человек — потеряно 19, из них четверо безвозвратно.[456] Во время Кубанского десанта (август 1920 г.) в Алексеевской полку были выбиты четыре командира полка, все батальонные командиры и почти все ротные.[457] Не менее впечатляющи и потери в целом за сравнительно короткие временные отрезки: Дроздовская дивизия в Хорловском десанте в апреле 1920 г. лишилась 575 человек убитыми и ранеными,[458] а Корниловская в мае-августе 1920 г. сократилась с 2650 до 930 штыков и шашек[459] — на 64,9 % — и это несмотря на пополнения и выздоровления.

Вследствие столь активного использования прежде всего первопоходников их ряды стремительно таяли и к концу Гражданской войны радикально сократились. Так как они присутствовали в армии на протяжении всего ее существования, то именно данная категория наиболее объективно отражает динамику потерь всего добровольческого офицерства. По этой же причине статистическому анализу подвергнуты контингенты «коренных» частей. Собранные и обработанные материалы персонального состава первопоходников (См. приложение 2, таблица 8) дают следующие результаты. Безвозвратные потери корниловцев составили 25,0 %, марковцев — 26,6 %, дроздовцев — 23,9 % и алексеевцев — 11,1 %, а в среднем — 24,1 %. При этом каждый 12-й корниловец, каждый 22-й марковец и каждый 18-й дроздовец покончили с собой. Отдельная статистика «именных» подразделений еще больше: так, в июне 1918 г. из трех взводов 1-го эскадрона Конного дивизиона 3-й дивизии (бывшего отряда Дроздовского) уцелело только шесть офицеров, в том числе два инвалида — без ноги и без руки.[460] В 1-й «генерала Маркова» роте Марковского полка из 250 первопоходников около 200 полегло в боях,[461] а в Марковской инженерной роте еще в начале 1920 г. оставалось только два участника 1-го Кубанского похода,[462] из которых один тогда же покинул армию и эвакуировался в Египет. Общее количество первопоходников, переживших войну и оказавшихся в Галлиполи, колеблется около 1 тыс. человек.[463]

Совсем недавно опубликованы составленные С. В. Волковым списки участников 1-го Кубанского похода, насчитывающие 5000 человек.[464] В них включены весьма ценные списки, переданные автору эмигрантскими представителями, а также выявленные им при анализе мемуарных источников. К сожалению, богатейшие материалы отечественных архивов, прежде всего отражающие состояние и эволюцию Дроздовских частей, прошли мимо его внимания, и дроздовцы представлены почти исключительно артиллеристами и кавалеристами — незначительным меньшинством походников. Поэтому более полными и содержательными представляются приводимые нами данные.

Благодаря сохранившимся спискам участников похода Дроздовского и отражению в них судьбы большинства офицеров (исключая штаб, артиллеристов, кавалеристов и технические службы), возможен предельно подробный статистический анализ. Итак, из 154 офицеров Сводно-Стрелкового полка и отряда Жебрака-Русакевича в ходе войны убито, умерло от ран и болезней 135 походника и еще семеро пропали без вести в бою — 31,3 %. Один убит на дуэли. Пятеро стали инвалидами, но службу не покинули. Уволилось из армии четверо, в том числе один комиссован по ранению; еще один изгнан по суду. Дезертировали восемь, попали в плен двое и один перебежал в Красную Армию. При эвакуации из Крыма в 1920 г. в России остались девять, и одиннадцать покинули армию в Галлиполи. Четырех разжаловали, из них троих — с переводом из полка. В другие части по собственному желанию или как специалистов перевели двенадцать. Осталось в Дроздовских частях и пережило Гражданскую войну 257 офицеров, или 56,0 % первоначального состава.[465] (Сразу оговоримся, что суммарное число офицеров не совсем совпадает, ибо некоторые проходят в двух ипостасях, — например, инвалид, переведенный в другую часть, и т. п.)

Таким образом, выжившие, вкупе с погибшими, пропавшими без вести, инвалидами и перешедшими в другие части, насчитывают 415 человек (91,4 %), свидетельствуя об очень высокой устойчивости первых добровольцев в Белом движении, — несмотря на гибель каждого третьего. Другой особенностью было ничтожное количество ушедших в иные подразделения (2,6 %) — особенно при учете сборного состава отряда; она доказывает исключительную сплоченность офицеров-походников, не желавших разобщения ни под каким видом. Полное единодушие в этом и рядовых офицеров, и полкового командования отчетливо видно на примере алексеевцев. Получив в ноябре 1918 г. установку на откомандирование в распоряжение Кубанского атамана офицеров-кубанцев из состава полка, полковой штаб быстро отреагировал соответствующими приказами, содержавшими внушительные списки. Однако их сравнение с другими архивными документами дало поразительный результат: часть «откомандированных» оказались заведомо погибшими.[466] «Мертвые души» намеренно использовались для количественной отчетности и сохранения офицеров в полку; из здравствовавших же многие, вопреки приказу, тоже не покинули свою часть.[467]

Исключением стали немногочисленные кавалерийские части Добровольческой армии — Конный дивизион дроздовцев (впоследствии 2-й Офицерский конный Дроздовский) и 1-й Офицерский конный (затем Алексеевский) полки — с 1919 г. постоянно отдававшие кадры в возрождавшиеся гусарские, уланские и драгунские полки. Низкий же уровень безвозвратных потерь среди офицеров регулярной кавалерии (18,9 %) следовал из меньшей интенсивности их боевого применения из-за небольшой численности, нехватки средств и потому длительной недоформированности.[468]Причем собственно боевые потери составили 76,0 % от погибших вообще (24,0 % — почти четверть — пришлось на умерших от болезней), то есть от совокупного числа офицеров-кавалеристов на долю убитых, умерших от ран, расстрелянных в плену и покончивших с собой в боевой обстановке осталось всего 15,2 %.

Крайняя ограниченность кадров первопоходников волей-неволей вынуждала ставить на командные должности офицеров, не принадлежавших к их когорте. Наиболее часто такое происходило в Дроздовской дивизии.[469] Действительно, на 7 апреля 1920 г. из 37 офицеров комсостава 1-го Дроздовского полка походниками были только 10, а к июлю, за гибелью двух, их число сократилось до восьми[470] (21,6 %). В Партизанском (Алексеевской) полку назначения новоприбывших практиковались со второй половины 1918 г., причины чего были двоякими. С одной стороны, «обойденный» полковник В. Я. Дядюра мог затираться как корниловский сторонник, но, с другой, — его дальнейшее постоянное пребывание в должности начальника хозяйственной части[471] означало тихое место и реальный шанс выжить; в пользу последнего говорит и аналогичный случай с корниловцем полковником А. А. Гавриленко.[472]В 1-м Марковском полку подобные примеры шли один за другим: назначения прапорщиков Буга и В. Ф. Бутенко в нестроевую роту и казначеем полка, прапорщиков И. И. Лукашева и Л. Н. Махнушки — в учебную команду и квартирьером (затем командиром обоза), а прапорщика В. А. Пелевина — писарем роты.[473]

В Корниловском полку долгое время приоритет отдавался первопоходникам, и даже при развертывании в бригаду и дивизию. Тем не менее, инфильтрация все же происходила: среди 40 офицеров командного и начальствующего состава сводного полка Корниловской дивизии в Галлиполи по меньшей мере 15 — больше трети, 37,5 % — являлись участниками 1-го Кубанского похода.[474] Следует учесть, что, во-первых, из-за скудности информации их число могло быть и большим, и, во-вторых, именно первопоходники почти поголовно ушли в эмиграцию, в силу чего полученные цифры способны незначительно колебаться.