Читаем без скачивания Главный соперник Наполеона. Великий генерал Моро - Алексей Зотов

Генерал Моро прибыл в столицу Франции 15 вандемьера (7 октября 1799 года), за несколько дней до возвращения Бонапарта из Египта, оставившего Восточную армию на попечение Клебера.

Моро нашел Париж в еще более худшем состоянии, чем то, в котором он увидел его в 1798 году. В «низах» царила удручающая бедность, а «верхи» и их приспешники купались в роскоши и предавались всевозможным радостям жизни. Заговоры и контрзаговоры, якобинцы, умеренные республиканцы, роялисты, да и другие политики всех мастей сплелись в один запутанный клубок, который своими сетями опутал не только Париж, но и всю Францию. Ситуация была близка к революционной и предвещала очередной государственный переворот. Мы полагаем, что Моро не просто так взял отпуск на несколько недель и вернулся в столицу. Осень 1799 года предвещала большие перемены в политике.

Глава III.

ЗА БОНАПАРТА!

Пока заговорщики якобинцы и заговорщики роялисты, одинаково рассеянные и разбросанные, оспаривали друг у друга свою страну, растерзанную и в то же время инертную, республика искала себе правительство. Директория, сама подтачиваемая изнутри заговором ревизионистов, не была таковым, несмотря на находившие на нее приступы энергии. Она и не помышляла о том, чтобы мерами успокоения и удовлетворения обиженных попытаться привлечь к себе симпатии массы граждан, не принадлежавших ни к какой партии. Альберт Вандаль писал: «Ей и в голову не приходило быть справедливой, смело умеренной, отменить законы о культах и эмиграции, разбить эти орудия пытки, отозваться на национальные упования, войти в соприкосновение с душой Франции. Замкнувшись в своей односторонности, она защищалась плохо рассчитанными ударами против разнообразных врагов; нанеся удар вправо, она спешила нанести такой же и влево, ибо опасность грозила и с этой стороны, и притом нужно было искупить удар, нанесенный влево. Директория оставалась нетерпимой и немощной, трусливой и злой, уже по своей прирожденной немощности обреченной на произвол, гонимой и гонительницей».

Единственным директором не без дарований и проницательности был президент Сийес, но он-то и не хотел, чтобы Директория продолжала существовать. В ожидании, пока шпага Жубера освободит его от большинства коллег, он ограничивался тем, что намечал свою программу. В одной из речей он говорил: «Во Франции не должно быть больше ни террора, ни реакции; справедливость и свобода для всех», но на деле о свободе речь как раз и не шла. Франция мучительно билась между террором и реакцией.

Кроме того, члены Директории были бессильны сделать что-либо полезное уже потому, что их было несколько, что они не доверяли друг другу и боялись запятнать себя в глазах своих коллег пороком умеренности, и еще потому, что во Франции собирательные единицы совершенно лишены политического чутья. «Таким образом, — заключает Вандаль, — коллективное правительство VII года республики не могло придумать ничего, кроме инквизиционных строгостей и исключительных мер, чтобы защитить себя от различных заговоров, включая наиболее опасный из всех — роялистский. По всей стране проводились аресты, не прекращались гонения и на священников. Революция пожирала своих героев».

Еще находясь в Акке (Сен-Жан д'Акр), к Бонапарту прибыл посланец Директории с депешами и газетами от февраля 1799 г. Наполеон узнал, что два австрийских генерала, Мак и Саксен, стали во главе Неаполитанской армии и собирались идти на Рим. Одна из австрийских дивизий фактически уже начала враждебные действия, вступив в Граубюнден и, таким образом, нарушив нейтралитет союзной с Францией Швейцарской республикой. Между Россией, Турцией и Австрией был заключен союз, по которому Россия обязалась направить свои войска на защиту турецкой столицы и помочь завоеванию Италии австрийцами. Французы, в свою очередь, выставили на театр войны две полевые армии. Единственный первоклассный французский полководец, генерал Моро, подозревался в сочувствии к Пишегрю, и потому не был назначен главнокомандующим, а получил лишь разрешение добровольно состоять при Итальянской армии. Журдан, доказавший, в качестве члена Совета пятисот, искренность своих демократических воззрений, снова вошел в милость и командовал армией на Дунае. Место Бонапарта в Италии должен был занять Жубер. Что касается самого Наполеона, то его не стесняли никакими инструкциями. Директория предоставляла ему на выбор три варианта действий. Он мог или остаться в Египте, чтобы завершить организацию этой колонии, или же двинуться в Индию, с целью низвержения там английского владычества, или же, наконец, идти прямо на Константинополь и атаковать русских. Одновременно тон правительственных депеш свидетельствовал о том, что члены Директории были не на шутку встревожены и озабочены положением внутри страны. На Бонапарта действительно глубокое впечатление произвели известия о поражениях, понесенных французами под Требией и Нови, о смерти Жубера, о падении итальянских республик и тщетных попытках Моро держаться под прикрытием пьемонтских крепостей. Сильнее всего на него повлияло, вероятно, известие о том, что прежняя Директория фактически пала уже 30 прериаля и что для соблюдения внешних приличий в ее члены был избран Сийес, который уже продолжительное время разрабатывал новую конституцию. Во время отсутствия Бонапарта Директория совершила ту же ошибку, которую она пыталась совершить во время первой итальянской кампании, но которую Наполеон не позволил ей сделать. Она распылила армии. Испуганная неожиданным возобновлением военных действий, она начала энергично готовиться к войне, но эти спешные приготовления оказывались не во всех случаях целесообразными. Так, Шампьоне был направлен в Неаполь, Брюн назначен главнокомандующим в Голландии, Бернадот — на среднем течении Рейна, Журдан — в Центральной Германии, Массена — в Швейцарии, Макдональд — в Неаполе и Шерер — в Северной Италии. На основании нового закона о конскрипции были призваны под знамена 200 000 человек. Эти конскрипты пополнили ряды республиканских армий, которым суждено было сражаться с неодинаковым успехом. Брюн и Массена показали себя искусными полководцами и вели войну достаточно успешно, остальные же военачальники, назначенные Директорией, потерпели жестокие поражения. «Верхом недальновидности, — писал Альберт Вандаль, — следует признать назначение Шерера на такой важный пост, каким является командование армией в Северной Италии. Он уже и ранее проявил полнейшую неспособность управления войсками на итальянском театре, а на этот раз только подтвердил сложившееся в армии мнение, что он не понимает основ военного искусства. Журдана, который к концу марта месяца был разбит эрцгерцогом Карлом под Острахом и Штокахом, сменил Лемуань, но ему пришлось немедленно уйти из Северной Италии. Шерер, отступивший вначале за р. Минчо, а потом за р. Ольо, был разбит в апреле месяце под Маньяно и добровольно сдал начальство над войсками генералу Моро. Он сложил с себя командование армией среди общего негодования не только со стороны офицеров, но и простых солдат».