Читаем без скачивания Честь самурая - Эйдзи Ёсикава

Глаза его бегали, выдавая смятение души.

Проезжая через крепостные ворота, Икэда Сёню сощурился: глаза ел дым, поднимающийся от походных котлов.

Самураи Икэды привыкли догадываться, в каком настроении пребывает их вождь, по выражению его лица. Сейчас они понимали: старого воина угнетает мысль о разгроме, которому подвергся Нагаёси. Допустив ошибку в расчетах, покойный зять Сёню нанес своим союзникам жестокий удар в спину в самом начале войны, не дождавшись часа, когда Хидэёси, главнокомандующий, прибудет в места боевых действий.

Икэда Сёню всегда был уверен, что никто не вправе упрекнуть его, ибо он никогда не совершал ошибок, и нынешнее бесчестье оказалось для сорокавосьмилетнего воина и полководца неожиданным.

— Подойди сюда, Юкискэ. И ты, тоже, Тэрумаса. Прошу всех приблизиться.

Восседая в главном зале крепости, Сёню призвал сыновей и старших соратников.

— Хочу услышать ваше мнение, причем искреннее. Но сначала взгляните, — сказал он, извлекая из складок кимоно карту.

Внимательно рассмотрев передаваемую из рук в руки карту, люди поняли, что именно волнует Сёню.

По карте красной тушью была проведена линия, начинающаяся у крепости Инуяма и доходящая, пересекая горы и реки, до Окадзаки в провинции Микава. Никто не произнес ни слова — все дожидались, чтобы первым заговорил сам Сёню.

— Если мы забудем о холме Комаки, о крепости Киёсу и стремительным броском выйдем на главную крепость клана Токугава в Окадзаки, то и такой испытанный полководец, как Иэясу, растеряется, не зная, что предпринять. Единственное, что нужно обеспечить, состоит в том, чтобы начало нашего броска не заметил враг с холма Комаки.

Никто не спешил высказать первым собственное мнение. План был необычным, можно сказать, беспримерным. Одна-единственная ошибка — и будут погублены не только они сами, но и все их союзники.

— Собираюсь поделиться этим замыслом с князем Хидэёси. Если он сработает, то и Нобуо, и Иэясу останутся безоружными и им придется сдаться в плен.

Сёню хотелось совершить выдающееся деяние, чтобы искупить позор, вызванный поражением его покойного зятя. Хотелось торжествующе поглядеть в глаза тем, кто сейчас шептался о нем чуть ли не презрительно. И хотя приверженцы прекрасно понимали истинную цель Сёню, никто не торопился подвергать сомнению дерзкий замысел полководца. Им не хватало духу произнести: «Рискованная затея! Хитроумные замыслы редко приносят успех. Все это чересчур опасно».

Так замысел Сёню получил единодушную поддержку. Военачальники один за другим принялись упрашивать его вручить им командование передовым отрядом. Каждый говорил, что хочет первым глубоко вторгнуться в расположение противника и нанести Иэясу смертельный удар в самом сердце его провинции.

Сходный замысел попытался провести в жизнь под Сидзугатакэ Гэмба, племянник Сибаты Кацуиэ, но безуспешно. И тем не менее Сёню собирался отстаивать план перед самим Хидэёси. Он объявил приверженцам:

— Завтра с утра мы едем в ставку в Гакудэн.

Всю ночь он почти не спал, обдумывая и уточняя свой замысел. На заре к нему прибыл гонец из Гакудэна.

— Сегодня князь Хидэёси пожелал осмотреть войска, и ему угодно прибыть в крепость Инуяма к полудню.

Выехав из Гакудэна, овеваемый мягким ветерком первых дней четвертого месяца, Хидэёси внимательно осмотрел вражеский лагерь на холме Комаки и укрепления в его окрестностях, а затем в сопровождении десятка оруженосцев и военачальников поскакал в Инуяму.

Каждый раз, встречаясь с Сёню, Хидэёси держался с ним как со старым другом. Повод к тому имелся: Сёню, Хидэёси и Инутиё не раз затевали совместные попойки, когда все трое были молодыми самураями на службе в Киёсу.

— Как здоровье Нагаёси? — осведомился он у Сёню.

Слух, будто Нагаёси пал в бою, не подтвердился. Оказалось, он тяжело ранен.

— Его горячность принесла нам несчастье, но поправляется он после своих ран удивительно быстро. Он только и говорит о том, как бы поскорее вернуться в строй и искупить свою вину.

Хидэёси, обратившись к одному из приверженцев, задал вопрос:

— Итимацу, мы сегодня осматривали вражеские укрепления на холме Комаки. Какое из них, по-твоему, самое неприступное?

Он любил беседовать с молодыми воинами, поучая их и вместе с тем давая им возможность высказываться без условностей и лишней почтительности.

Когда затевалась такая беседа, люди в толпе молодых приверженцев Хидэёси стремились не пропустить мимо ушей ни единого его слова. Да и сами в разговоре не терялись. Молодые люди говорили все горячее, поневоле начинал горячиться и Хидэёси. Дух беседы был таков, что, глядя со стороны, можно было принять ее за товарищеский спор равных, но никак не за совещание князя с подчиненными. Но когда Хидэёси принимал решение, он сразу же менял выражение лица — и все почтительно умолкали.

Сёню, восседая рядом с Хидэёси, решил переключить его внимание на себя:

— Мне тоже хотелось бы обсудить с вами один чрезвычайно важный вопрос.

Хидэёси откинулся назад, готовясь внимательно выслушать полководца, кивнул, а затем велел оставить их вдвоем.

В зале остались только Сёню и Хидэёси. Отсюда было далеко видно во все стороны, поэтому выставлять стражу не пришлось.

— О чем пойдет речь, Сёню?

— Сегодня вы совершили осмотр войск и, полагаю, составили себе мнение. Не представляются ли вам приготовления, проведенные князем Иэясу на холме Комаки, совершенно безупречными?

— Да, они хороши, ничего не скажешь. Не думаю, что кто-нибудь, кроме самого Иэясу, сумел бы управиться так быстро и умело.

— Я тоже несколько раз объезжал вокруг все оборонительные рубежи противника. Не знаю, каким образом нам удастся прорвать их, — заметил Сёню.

— Иэясу устроил так, что нам не остается другого, кроме как встать лицом к лицу, — ответил Хидэёси.

— Иэясу понимает, что на сей раз имеет дело с достойным противником, — продолжил свою речь Сёню, — потому он и действует с таким рвением и предусмотрительностью. И нам, и нашим союзникам понятно, что мы впервые встречаемся в решительном бою с прославленным войском Токугавы. Иного решения нет, будем стоять лицом к лицу.

— Да, происходящее необычно. В последние дни даже ружейной пальбы не слышно. И это — война! Битва, в которой ни одна из сторон не хочет сражаться по-настоящему.

— Если князь позволит, я хотел бы кое-что показать…

Сёню опустился на колени, разложил на полу карту и тщательно обосновал свой замысел.

Хидэёси слушал с явным удовольствием и несколько раз в ходе рассказа кивал, но, судя по выражению лица, не собирался одобрять предложенное без серьезных оговорок.

— Если я получу ваше разрешение, то силами своего клана обрушусь на Окадзаки. Лишь только мы вторгнемся в родную провинцию клана Токугава и атакуем Окадзаки, когда Иэясу станет известно, что копыта наших коней топчут его родину, то мощь укреплений, воздвигнутых на холме Комаки, и его собственное полководческое искусство, пусть и выдающееся, потеряют всякое значение. Он оставит поле боя, не дожидаясь нашего нападения.

— Я над этим поразмыслю, — сказал Хидэёси, избегая утвердительного ответа. — Вы тоже все это еще раз хорошенько продумайте, хотя бы нынешней ночью. Попытайтесь забыть, что данный замысел принадлежит вам, попробуйте оценить его со стороны. Эта смелая и отважная затея смертельно опасна для того, кто возьмется ее воплотить.

Замысел Сёню был нов и сумел удивить даже самого Хидэёси, но ум последнего был устроен иначе, чем у Сёню.

Ведя войну, Хидэёси старался не прибегать к хитроумным замыслам и неожиданным нападениям. Полководческому искусству он предпочитал дипломатическое, быстрым и легким победам — постепенное и неторопливое овладение положением. Даже если для этого надо было запастись терпением.

— Так что не будем спешить, — сказал Хидэёси. А затем смягчил смысл сказанного: — Я приму решение за ночь. Прибудьте ко мне в ставку завтра утром.

Приверженцы Хидэёси, дожидавшиеся князя снаружи, обступили его. Когда они подошли к выходу из главной крепости, им попался на глаза странно одетый самурай, лежавший на земле неподалеку от того места, где были привязаны их кони. На голове и одной руке у самурая были повязки. Поверх доспехов на нем был белый плащ, расшитый золотом.

— Кто это?

Самурай с трудом поднял голову:

— Мне стыдно назвать имя, но меня, мой господин, зовут Нагаёси.

— Вот как? Нагаёси! Я слышал, что тебе велено оставаться в постели. Как твои раны?

— Я решил во что бы то ни стало подняться.

— Не утруждай себя так. Как только вернутся силы, ты сможешь смыть бесчестье, но торопиться сейчас некуда.

Услышав слово «бесчестье», Нагаёси заплакал.