Читаем без скачивания Вчерашний скандал - Лоретта Чейз

— Я не раздета, — возразила Оливия. — Либо если я раздета, то и ты тоже.

И словно для того, что опровергнуть её слова, Николс скользнул в сторону своего господина и помог ему облачиться в великолепный халат зелёного шёлка с подкладкой винного цвета.

Не отводя взгляда от Оливии, Лайл отсутствующе принял услуги своего камердинера и жестом отослал его. Николс исчез так же тактично, как и появился. Как человек вроде Лайла может удерживать такого превосходного и опытного камердинера оставалось для Оливии такой же загадкой, как и маленькие картинки и завитушки, которые Лайл рисовал ей в письмах, чтобы проиллюстрировать тот или иной момент.

Элегантный халат, должно быть, дело рук камердинера. Лайл не из тех людей, которые заботятся об одежде. Оливия всегда полагала, что одевать его должно быть занятием неблагодарным. Однако камердинер оставался с ним и мужественно терпел лишения в Египте.

Она ощутила укол зависти, которую быстро подавила. Что завидного в том, чтобы вести жизнь невидимки?

В то же время, пока Бэйли занималась истеричной женой, только Оливия оставалась практически голой.

— Это были чрезвычайные обстоятельства, — сказала она. — Нельзя ждать, чтобы прилично одеться, когда кто-то нуждается в помощи.

Она жестом указала на женщину, которая сморкалась в то, что выглядело, как один из носовых платочков Оливии.

— Женщина была в беде, — продолжила Оливия. — Что бы ты хотел от меня?

Лайл покачал головой. Свет, льющийся из канделябра позади него, придавал расплывчатый блеск его солнечным волосам, наподобие нимба — как будто его ангельский облик нуждается в подобном усилении.

Девушка перевела взгляд ниже, чтобы удержаться от искушения запустить пальцы в его взъерошенные со сна волосы. Вместо этого она глянула на пояс его халата, но это лишь напомнило ей о подтянутой талии, за которую она держалась несколькими часами ранее. Оливия не знала, куда ей смотреть.

— Я бы хотел, чтобы ты подумала, — сказал Перегрин.

— Нет, — возразила она. — Ты бы хотел, чтобы я тихо сидела в ожидании мужчины, который придёт, чтобы подумать за меня.

— Даже мне известно, что напрасно ждать от тебя, что ты станешь тихо сидеть. — Проговорил он. — Я думал, что ты не будешь ввязываться в супружеские перебранки. Ты никогда не слушаешь, что тебе говорит твой приёмный отец? Разве это не одно из его правил?

Оливия отчаянно осознавала, что его голые ноги находятся в нескольких дюймах от её ног.

— Думаю, он также учил тебя правилу относительно споров с леди.

— Благодарю за напоминание, — сказал он. — Ты импульсивна до самоубийственной степени и всегда была такой. Напрасная трата времени спорить с тобой в любое время, и в особенности в холодном коридоре посреди ночи.

— На тебе же тёплый халат, — заметила Оливия. — А я не чувствую холода.

Взгляд Перегрина упал на её грудь. Она не стала делать то же самое. Ей это не требовалось. Она сама сознавала состояние своих сосков.

— Некоторые части тебя его чувствует, — произнёс Лайл. — Но ты начнёшь спорить и об этом тоже, а с меня достаточно.

Он повернулся и зашагал по коридору.

Оливия некоторое время стояла, наблюдая, как он от неё уходит.

Лайл всегда уходил… или уезжал… или уплывал к своим приключениям. К своей возлюбленной — Египту. Он возвращался оттуда ровно настолько, чтобы лишить её равновесия. На время она получила назад своего друга и союзника, но после его отъезда она останется в ещё большей тревоге и досаде. Она станет ждать его писем, чтобы разделить его жизнь, а он — ох, он напрочь забыл бы о ней, не пиши она ему постоянно, напоминая о себе.

Оливия сжала кулаки и пошла за ним.

Лайл вошёл в комнату, закрыл за собой дверь и с закрытыми глазами прислонился к ней.

Боги! О, боги! Полуобнажённая Оливия.

Стоящая в коридоре гостиницы на всеобщем обозрении. Супруг Элспет наверняка нагляделся вдосталь: груди Оливии во всей красе под этой жалкой пародией на ночную сорочку.

Член Лайла тоже встал по стойке смирно, как будто уже не растратил достаточно энергии на то же самое.

— Иди вниз и принеси мне стакан бренди, — сказал он Николсу. — Нет, лучше бутылку. Три бутылки.

— Я мог бы приготовить вам поссет [11], сэр, — предложил Николс. — Очень успокаивает после такого напряжения.

— Я не хочу успокаиваться, — проговорил Лайл. — Я хочу забыться. Эти проклятые женщины.

— Да, сэр.

Камердинер вышел.

Дверь едва закрылась за ним, когда прозвучал стук.

— Уходи прочь, — ответил Лайл. — Кто бы ты ни был.

— Я не уйду. Как ты смеешь разворачиваться ко мне спиной? Как смеешь меня отчитывать, и мне приказывать, и…

Перегрин рывком распахнул дверь.

Там стояла Оливия, все также неподобающе одетая, с рукой занесённой, чтобы снова постучать.

— Иди к себе в комнату, — сказал Лайл. — Что, чёрт побери, с тобой?

— Ты, — ответила она. — Тебя не бывает годами. Ты приезжаешь ненадолго и потом уезжаешь.

Оливия делала широкие жесты, которые заставили муслин туго натянуться на груди.

— У тебя нет права приказывать мне или вмешиваться. Как ты взял на себя труд указать, ты мне не брат. Ты никак не связан со мною. У тебя на меня нет никаких прав.

Ещё более драматичная жестикуляция. Волосы в буйном беспорядке свисали ей на плечи. Одна из лент на лифе начала развязываться.

— Если я пожелаю впустить десяток женщин в свою комнату, ты не имеешь права меня останавливать, — продолжала негодовать она. — Если я захочу впустить десятерых мужчин к себе в комнату, ты меня не остановишь. Я не твоя собственность, и ты не будешь мне приказывать. Я отказываюсь подвергаться осуждению за то, что поступаю так, как считаю правильным. Отказываюсь!

Оливия запнулась, вскрикнув, поскольку Перегрин ухватил её за руку, молотившую воздух, втащил в комнату и захлопнул дверь.

Девушка оттолкнула его.

Лайл отпустил её и отступил назад.

— Всё это очень раздражает, — проговорил он.

— Соглашусь с тобой, — ответила Оливия. — Я совершенно забыла, каким противным ты бываешь.

— А я совершенно позабыл, что ты теряешь всякое чувство меры, так же как и представление о том, где ты находишься, когда на тебя находит… одно из твоих настроений.

— Это не настроение, тупица!

— Мне безразлично, как ты его называешь, — сказал Лайл. — Ты не можешь разгуливать, едва одетая, устраивая публичные сцены. Не будь тот бедняга столь очарован своей темпераментной супругой, или будь это иной тип мужчины, либо было бы двое, когда ты открыла дверь, последствия могли быть… Нет, я отказываюсь даже думать о них. Дьявол тебя разбери, почему ты никогда не думаешь прежде, чем действовать? Разве ты никогда не останавливаешься, хоть на секунду, чтобы поразмыслить о том, что может произойти?