Читаем без скачивания Уникальный роман - Милорад Павич

Несколько дней назад я побывал у доктора Арнольда Макинтоша, врача покойной Лемпицкой. Мы сели поговорить о ней, точнее, говорил он, а я его внимательно слушал, не задавая никаких вопросов. У него под носом были усы, похожие на галстук-бабочку. Он рассказывал обо всем, кроме состояния ее здоровья.

– Госпожа Лемпицка обожала воду. Пила она исключительно «Перье» или греческую воду «Лутраки». Объездила всю Северную Африку в поисках хорошей «спа-терапии». Кроме культа воды она отличалась и другими особенностями. Любила есть водоросли и моллюсков, а особой ее страстью были редкие камни. Минералы, кристаллы, сталактиты. Не знаю, коллекционировала ли она их, но разбиралась хорошо, купила себе китайский справочник XII века «Каталог камней», а однажды показала мне кольцо с зеленой яшмой, которая, как она верила, «видит будущее». Камни настолько стары, что несомненно видят дальше, чем мы, причем и в ту и в другую сторону, – вот что она как-то сказала мне…

Прощаясь с врачом Лемпицкой, я заметил, что его глаза светятся как стеклянные камешки.

После того как Эрлангена за примерное поведение выпустили на свободу, с тем что остаток заключения будет условным, я навестил его. Мой визит не доставил ему удовольствия, но он постарался скрыть это. Кроме того, не будем забывать, что все люди делятся на тех, у кого есть дар быть хозяином, и тех, у кого есть дар быть гостем. Эрланген явно принадлежал ко второй категории. Мы выпили понемногу, я спросил его, играет ли он на фортепиано, которое стояло в углу комнаты, в ответ он поднял крышку инструмента, сел за него и продемонстрировал мне, что звука в нем нет, а есть только записанные звучания всех букв алфавита. Причем в нескольких регистрах – словно их произносит женщина, старик, ребенок, мужчина с очень глубоким голосом и т. д. Говоря другими словами, это было фортепиано, которое не играет, а говорит. Отвернувшись от этой бессмысленной вещи, я спросил Эрлангена:

– Вы можете сказать мне, откуда у госпожи Лемпицкой револьвер Дистели?

Вместо ответа он пробренчал мне на говорящем фортепиано следующее:

– Ты – это страх, вставший на задние ноги и отпустивший пейсы и бороду. Между стезями глазными растет у тебя мрак, а между зубами – смех, но ты запоминаешь его все хуже. Носишь душу в носу, а тебя учат чихать…

Сегодня вечером в этом дневнике я снова вернусь к вопросу о свидетеле в деле Маркезины Лемпицкой. Я встретился в одном ресторане (как уже упоминал в одной из записей) с мадемуазель Андросович, сестрой покойной Лемпицкой. Мадемуазель Андросович появилась на высоких каблуках в виде перевернутых Эйфелевых башен и заказала карпа, приготовленного на меду.

– Скажите, ваша сестра любила гонки? – Я решил сразу перейти в наступление.

– Да. Скачки. Мы с ней состязались в этом еще девочками – кто раньше кончит. Маркезина, которая тогда еще не носила фамилии Лемпицка, была быстрее, а потом, позже, она могла с одним и тем же мужчиной кончить до семи раз подряд. У нее никогда не было менструации, должно быть, поэтому не было и детей. Вместо периода полового созревания у нее сразу начался климакс… В детстве мы жили в Вене. Как-то раз она повела на кладбище одного из соседских мальчишек и там, на колокольне, научила его, каким образом лишить ее невинности. Она назвала это своим мистическим венчанием. Я в школе на уроке левой рукой дрочила под партой моему соседу, а правой, на парте, решала математические уравнения. Но ничего мне не помогало. Пока я делала это, он все равно смотрел на Маркезину, которая сидела за соседней партой. Да на нее все смотрели. Просто вся школа кончала, глядя на мою сестру, включая и учителей, и даже некоторых учительниц. Вот и вы здесь хотите говорить только о Лемпицкой, хотя на ужин-то пригласили меня…

– Но, дорогая мадемуазель Андросович, я просто собирался и сегодня, здесь, еще раз выразить вам свое соболезнование по случаю смерти вашей сестры, а вопрос о скачках, конских скачках, задал просто так, для разговора…

– Нет, она не любила скачек. На скачки ее водил Дистели. Он ей вполне подходил, потому что был уже в летах и не набрасывался на нее по два раза в день, как ее первый муж… Правда, чаще они ходили на собачьи бега. Она любила спариваться с борзым кобелем Дистели. Собственно, она его этому и обучила как-то вечером, когда Дистели не мог, а ей очень хотелось. Дистели на них смотрел-смотрел, а потом и у него самого встало… Но, поверьте мне, миф о Маркезине как о секс-бомбе выдуман и раздут. Каждая вторая женщина – это секс-бомба. У сестры я научилась только одной-единственной вещи.

– ?

– Она научила меня одному стихотворению, которое дорогого стоит.

– ?

– Сейчас я тебе его не открою. Когда декламируешь его, то движения языка сочетаются таким образом и в такой последовательности, что при оральном сношении с женщиной вызывают у нее климакс. Впрочем, парни, которые побывали в постели и с Маркезиной, и со мной, говорят, что мы почти не отличаемся друг от друга и что я в одной из фаз даже лучше ее… Но составить мнение об этом мы предоставим самому господину старшему следователю, хотя, думается мне, с Лемпицкой вы не спали. Ведь так, да?

Убийство на ипподроме в ходе следствия оказалось как бы в тени двойного убийства на вилле Эрлангена. При обыске квартиры покойного Исайи Круза, директора букмекерской конторы на ипподроме, нам стало известно, что его жена живет отдельно, в своем доме, а сам Круз бывает то здесь, то там – и в квартире, и в доме жены.

Его квартира представляла собой обычное мужское логово, и там мы обнаружили лишь две достойные внимания вещи. Черный мужской веер из Кореи и тоненькую женскую трубку из латуни с сидящей на ней металлической бабочкой. Казалось, что две эти вещицы не могли принадлежать ни Крузу, ни его квартире. Или же они принадлежали к какому-то неизвестному нам периоду его жизни. Не воевал ли он в Корее? Если да, то с кем? Может, с кем-то, кто позже решил свести с ним счеты?

После визита, который я нанес Клозевицу несколько вечеров назад, я получил из «Symptom House» в подарок индийскую карту неба с созвездием, в котором находятся мои сны, перемешанные с миллиардами других снов из знака «Рыбы» от древнейших до будущих.

На карте был Млечный Путь, и в нем – одна из четырех рыб моего зодиакального знака. В эту рыбу или в двух птиц над ней выпущена стрела, но она ни в кого не попала и, вероятно, будет вечно лететь над рыбой. Между этой и второй рыбой моего знака находятся две мужские и одна женская фигуры. Женщина молода, с красивой обнаженной грудью, над которой она держит солнечный зонтик. В коротких белых широких шароварах из прозрачной индийской ткани она сидит, скрестив ноги, похожие на два прекрасно изваянных музыкальных инструмента. Мужчина рядом с ней развел в стороны руки, и под его правой рукой находится вторая рыба моего знака. Этот мужчина одет в желтый хитон и красные носки, на лбу у него нарисован кружок. Вокруг талии цепь, которая спереди спускается вниз, раздваивается и таким образом сковывает и его ноги. Две остальные рыбы моего знака действительно находятся «на суше» – вдалеке от Млечного Пути.

По другую сторону девушки под солнечным зонтом (который защищает ее от слишком яркого света звезд, поэтому, может быть, лучше назвать его «звездным зонтом») стоит мужчина в фиолетовом, под шапкой с черным султаном. Левой рукой он касается огромной змеи, которая приподняла голову и смотрит в соседнее созвездие, на мужчину, который собирает звезды и складывает их в сетку, похожую на сачок для бабочек. Там лежит уже восемь звезд, а девятую он как раз срывает.

В коротеньком письмеце от Клозевица, приложенном к карте неба, написано следующее: «Так выглядит место пребывания наших снов».

Три фигуры: двое мужчин и одна женщина! Ровно то же, что и в моем расследовании «Дистели – Круз – Лемпицка». И еще кто-то, кто собирает звезды. А может быть, сны?

Сегодня ночью мне не спится и не хочется ничего писать в этой проклятой тетради. Чернила пересыхают, душа моя потерялась где-то, может, на лыжной прогулке, а я держу больные ноги в тазике с подсоленным вином. Лежу на дне своих мыслей, как на дне прекрасного голубого Дуная. И с ужасом смотрю, как кольцо на руке мадемуазель Софии Андросович, которая спит в моей постели, крутится на ее пальце само собой.

Когда я дополнительно обратился к вопросу о свидетелях в деле Лемпицкой, то сделал это потому, что следствие заняло по отношению к ним какую-то вялую позицию. Взять хотя бы Клозевица. Поэтому я решил посетить «Symptom House» еще раз. В «храме» меня встретила мадемуазель Сандра. Мне не удалось заглянуть в зеркало, но показалось, что во время нашего разговора там промелькнули наголо обритая голова и бровь с серьгой, принадлежавшие Алексе Клозевицу. Обезоруженный невинным взглядом Сандры и ее темно-синими волосами, скрепленными под подбородком камеей, словно это шаль, я механически задал вопрос, который интересовал меня больше всего: