Читаем без скачивания Приговоренный - Леонид Влодавец

Первое, что насторожило, — палка, прислоненная к двери перед уходом, лежала на крыльце. «Ветром повалило», — успокоила себя Вера.

В сенях она повернула выключатель и обомлела.

На полу, который она оставила чистым, подметенным и вымытым, отпечатались следы грязных подошв солидного, явно мужского размера. При этом они вели только в дом, то есть незваный гость, судя по всему, и сейчас находился где-то в комнатах.

Первой и, может быть, самой логичной мыслью было заорать и выскочить из дома, добежать до Надежды и позвать на помощь. Наверно, если бы Вере не пришлось волочь пьянющего мужика, то она именно так и поступила бы. Но ей представилось, что какой-то невменяемый алкаш по случайности забрел к ней домой, а она шум на всю деревню подымет. А если еще вдруг окажется, что это чей-то муж, которого верная жена ждет не дождется дома, как потом ей объяснить, что это не гражданка Авдеева его поила?

«Нет, — решила Вера, — надо сперва разведать, как и что». Потихоньку включив свет в примыкавшей к сеням кухне, она подкралась к двери горницы, в которую вели следы, и прислушалась. Оттуда доносилось тиканье ходиков и тяжкое дыхание спящего человека.

Так и есть. Вера почти успокоилась, осторожненько приоткрыла дверь и при свете лампочки, горевшей в кухне, увидела распростертого на полу человека. Полоса света легла на его небритое мокрое лицо, и…

Глаза его открылись, рука мгновенно вытянулась в сторону Веры, черный зрачок пистолетного дула уставился почти в упор. Хорошо, что она на некоторое время потеряла дар речи. Взвизгни она, закричи — и все было бы кончено.

— Тихо! — сказал незнакомец. — Войди в комнату, закрой дверь и включи свет.

Вера повиновалась как робот. Инстинктом она понимала, что неисполнение грозит смертью и с ней шутить не будут.

При свете она разглядела этого типа как следует. Вся его одежда была измазана глиной вперемешку с частицами мха и торфа. Когда-то эта одежда представляла собой байковую рубашку и джинсы. Левая штанина была распорота по шву, а левый рукав оторван по плечо. Из этого рукава была сделана повязка, просматривавшаяся через распоротую штанину на бедре незваного гостя. Рядом с незнакомцем лежали короткий автомат с перемазанным засохшей грязью брезентовым ремнем, еще один пистолет, огромный нож и чемоданчик-«дипломат». Воспаленные глаза пришельца казались безумными.

— Садись на пол, — приказал он. — Ты кто?

— Вера. — Язык поворачивался слабо и норовил прилипнуть к нёбу.

— Аверьянова?

— Нет, я теперь Авдеева… — Вера не знала, что хуже: соврать или подтвердить.

— Да мне плевать! Ты тети Тони внучка?

— Да.

— Жива бабка?

— Умерла два года тому назад.

— Царствие небесное… Жалко. И ты здесь постоянно живешь?

— На лето приехала.

— Не бойся, — сказал страшный мужик, опуская пистолет. — Если не будешь глупостей делать — проживешь долго. Бинты, йод, марганцовка — есть? Ногу мне перевязать сможешь?

— А вы кто? — Вера все еще была ошеломлена. Иначе она не стала бы задавать этот вопрос. Логично было предположить, что на него не ответят. Однако небритый ответил:

— Я оперативник. Секретное задание выполнял, понимаешь? От ФСБ. Бандиты вот этот чемодан украли, а я отбил. Рискуя жизнью. Видишь, дырку провернули?

— Вам в больницу бы. Надо в район позвонить или в область, вашему начальству. — Черта с два она ему поверила.

— У меня, девушка, начальство в Москве, — усталым голосом произнес гражданин, назвавшийся оперативником. — Я только с ним в контакте. Здесь у вас в области сплошная мафия. Сам прокурор Иванцов куплен. Все здешние воры ему платят. Поэтому чтоб никаких звонков. Все должно быть тихо и спокойно, как завещал товарищ Ленин. Если я помру, то обещай, что доставишь вот этот чемодан на Лубянку. Лично передашь, ясно? Скажешь, от капитана Гладышева. Можешь посмотреть, что там, если хочешь…

Странно, но после этих слов Верочка подумала, что он, может быть, и не врет. А Клык, выдавив из последних сил эти на лету придуманные фразы, вдруг ощутил жуткую слабость во всем теле. Рука с пистолетом опустилась, пальцы разжались, в глазах пошел туман, и «капитан Гладышев» потерял сознание.

МЕЖДУ НЕБОМ И ЗЕМЛЕЙ

Нет, Клык не помер и не провалился во временное небытие, которое оставляет в памяти черный провал. Он угодил в какое-то странное состояние, в какую-то запутанную мешанину из настоящего, прошлого давнего и недавнего, может быть, даже будущего. Где была явь, а где бред, он не мог разобрать. Его то обдавало холодом, то душило жаром. Картинки в мозгу менялись, наплывали одна на другую, исчезали, опять возникали. Неизменным оставалось одно — ощущение тревоги и страха. Такое, будто висишь на тонкой нити между небом и землей и, сделав лишнее резкое движение, оборвешься и полетишь в пропасть.

Вначале — хотя Клык и сомневался после — ему пригрезилась камера. Та самая, смертуганская, где он ждал вышки. И туда, в эту камеру, заявились товарищи Ворожцов, Кузьмин и Дерюгин, то есть Трепло с Правым и Левым, взяли Клыка под руки и повели в темноту. Он не хотел идти, но упираться не мог — сил не было. И там, в этой темноте, то и дело проглядывали какие-то фрагменты подвала, где его содержали накануне похода на болото, решетки, лестницы и так далее. Пока в конце концов Клык не уперся носом в стену и не услышал сзади звук передернутого затвора. Потом была яркая вспышка и головная боль такой силы, будто череп вместе с мозгами разлетался на куски. И вроде бы Клык знал, что это сон, но почему-то все явью казалось.

После стало светло, и Клык увидел, что лежит голышом на клеенке и какая-то девушка смывает с него грязь. Может, это и было наяву, но не верилось.

Свет померк. Клык очутился на островке посреди болота, между тремя деревцами и пнем, там, где была зарыта нычка. Охотничьим ножом Трепла он раскапывал яму, чтобы вытащить «дипломат», запаянный в полиэтиленовый мешок. Именно так все было наяву, днем, когда он решил выкопать нычку и пробираться с ней в Марфутки. Только вот сейчас в эту «видеозапись» вклеился новый кадр. Будто из-под вытащенного на свет божий дипломата выползла здоровенная гадюка и кусанула Клыка как раз в раненое бедро.

Опять он увидел лампочку, себя на клеенке и все ту же девушку, которая промывала ему рану шипучей марганцовкой и сыпала на нее белый порошок. Он вспомнил, что эта девушка — Вера Авдеева, внучка старушки-погорелицы Аверьяновой, которой он продал за бесценок дедовский дом. Мог бы и подарить, но Антонина Петровна за так брать отказалась, пришлось взять с нее двести рублей образца 1992 года.

Потом вновь появилось болото. Клык увидел, как он, опираясь на рогульку, сгибаясь под не шибко большой тяжестью «дипломата» и автомата, ковыляет по тропинке через топь в час, как говорится, по чайной ложке. Да, так оно и было. Он часа два шел до края болота, а когда вышел, то упал в полном изнеможении и пролежал еще полчаса. И лишь потом сменил насквозь пропитанную грязью повязку.

Но тут благодаря прихоти разума, охваченного бредом, Клык вновь оказался на островке. Его аж скрутило от досады! Он снова копал замшелую почву, выцарапывал грунт, вытаскивал пакет с «дипломатом». А потом надо было опять идти через болото, туда, на сухое место… Так хотелось пить, но кругом не было чистой воды, одна грязь и муть.

Стон вырвался из груди, глаза открылись. Клык лежал на постели, укрытый одеялом, на лбу его оказалась мокрая тряпка-компресс. И девушка Вера подала ему чистую колодезную воду — вот уж точно: «Вкус, знакомый с детства!» Это был ИХ колодец, гладышевский, дедовский, материнский. И вода в нем была особая, такой ни у кого ни в Марфутках, ни во всем Лутохине не имелось. Сладкая, без хлорки, холодная, живая… Как в сказках бабушки.

Клык блаженно зажмурился, пробормотал: «Спасибо, Вера!» — и вновь забылся.

Возник откуда-то про прелый, душный, запыленный вагон поезда, того самого, «пятьсот веселого» дополнительного, и Клык, вольный, не осужденный и не подследственный, шел мимо отсеков не то плацкартного, не то общего вагона, мимо полок, заваленных узлами, сумками и чемоданами. Он возвращался из вагона-ресторана, где славно порубал свиного шашлычка, размочив его в желудке культурным и дорогим грузинским вином. А следующий был купейный, там по коридору бегали ребятишки в трусиках, верещали и хихикали. Отчего им всегда весело? И Клыку, вовсе не пьяному, тоже стало весело. Наверно, оттого, что был жив-здоров, при ксиве и деньгах. Потому что в тысяче километров от тех мест, по которым катился поезд, Клык очень клево снял остатки в одном продмаге и тихо ушел без жертв и разрушений с обеих сторон. За пять минут до приезда инкассаторов.

Он всего-то хотел сцапать одного прыткого пацанишку, который с разгона боднул его головенкой в живот. Просто чтоб пошутить. И пацаненок, когда дядька потянул к нему лапы, не очень испугался, а только завизжал и бросился наутек, вроде бы играя в салочки. Шнырь! — и заскочил в купе. В нем дверь была не заперта. Клык даже заходить туда не собирался — только заглянуть, сделать страшную рожу, подмигнуть пацаненку и пойти дальше. Ну а если у этого детеныша мамочка приятная, то культурно с ней познакомиться.