Читаем без скачивания Приговоренный - Леонид Влодавец

— Бабка твоя рассказала. Это ведь мой дом был раньше, я его тете Тоне продал, когда у нее пожар случился.

— Надо же! — У Веры исчезли всякие сомнения насчет искренности «капитана Гладышева». Она не раз спрашивала бабушку, как же звали того благодетеля, что взял с нее за дом, стоивший по тем временам уже тысяч триста, всего двести рублей. А бабушка все отмалчивалась, говорила просто: «Добрый человек продал, какая тебе разница, как его звали?» Небось знала что-нибудь, но молчала.

— Ты не ахай, — Клык боялся, что опять потеряет сознание и, может, даже насовсем, — ты слушай. Тебе написать надо будет. Чтоб всех их уделать. Собирайся и езжай сейчас же!

Вера растерялась.

— Вы же можете… — слово «умереть» она произнести не решилась, но Клык и так все правильно понял.

— Все могут. Если ты тут проторчишь, то тоже сможешь. Живой не оставят. Пропадешь ни за что ни

про что и мне не поможешь. А мне обидно будет, если эта штука опять к ним вернется.

— До вечера автобуса все равно не будет, — вспомнила Вера. — На утренний я уже опоздала. Не успею дойти до Лутохина.

— Ладно, жди до вечера. Смотри только за улицей. Если подъедет какая-нибудь машина, бери «дипломат» и беги куда-нибудь прячься. А я еще постреляю немного…

Вера поглядела на Клыка, пытаясь уловить, бредит он или находится в здравом уме. Определить это было трудно.

Клык был вменяем, но уж больно хреново себя чувствовал. Температура явно поднималась, башка болела и трясло всего мелкой дрожью. Так чуть-чуть еще помаешься и, пожалуй, застрелиться не сумеешь…

Он откинулся на подушку и еще раз повторил:

— Была бы твоя бабка жива, помогла бы. Она травы знала, у нее их когда-то много было насушено.

— Знаете, — вдруг вспомнила Вера, — а ведь от нее сундучок оставался. Там были тетрадки какие-то, баночки… Он на чердаке стоит.

— Брось ты, — отмахнулся Клык, — не разберешься все равно…

Но Вера уже побежала в сени и по приставной лестнице взобралась на чердак.

Там было полно всякого хлама. Какие-то изгрызенные молью пальто и пиджаки, ломаные лавки и стулья, чемоданы с продавленными боками. Среди всех этих завалов Вере не сразу удалось обнаружить не очень большой, но тяжелый сундучок. Когда в прошлом году они с Надеждой перетаскивали его на чердак, то немало попыхтели.

Крышка открылась с лязгом, в нос полезла пылища, Вера раза три чихнула. Да, тот самый. Почти единственная вещь, которую бабушка смогла спасти из горящего дома. Как она его вытащила? Одна или кто-то помог? И зачем она старалась спасти его в первую очередь, ведь вряд ли сундучок был самой необходимой вещью?

В сундучке обнаружилась небольшая пачка тетрадок, перевязанная шпагатом, стопка писем, стянутых резинкой, несколько плотных конвертов, в которых шуршали сушеные травы, а также с десяток баночек, скляночек и пузырьков с какими-то растворами или настоями. На каждом из них была наклеена аккуратно вырезанная квадратная бумажка с номерком. Были номерки и на конвертах с сушеными травами. Все как в аптеке.

Когда-то давно, еще в те времена, когда отец с матерью не разошлись, бабушка предлагала Верочке обучиться всем этим травяным секретам. Но Верочке было неохота этим заниматься. Она не собиралась становиться врачом и не любила даже вспоминать о болезнях, тем более что была вполне здоровой девицей и презирала всех баб, которые любят лечиться или интересоваться всякими лекарствами. Кто ж знал, что это может понадобиться?

Убедившись, что внучка под всеми предлогами отказывается обучаться народной медицине, баба Тоня только повздыхала и сказала:

— Ладно. Видно, дура ты еще. Придется мне записать все, чтоб, ежели понадобится, могла разобрать, что и как.

И позже Вера не раз видела, как бабушка записывает что-то в черную 96-листовую общую тетрадь. «Бабушка у нас чернокнижница!» — пошучивал отец, а Антонина Петровна на полном серьезе возражала, что она черной магией не занимается, а пользуется только травами, которые и настоящей медициной признаны лечебными. Правда, составляет из них особые комбинации, смешивая их в определенных опытным путем пропорциях.

В пачке, перевязанной шпагатом, были три коричневые и четыре черные тетради. Развязав ее, Вера взялась просматривать их…

Клык в это время лежал пластом, сунув под подушку руку с заряженным «Макаровым». Несколько раз, когда боль в ране и жар становились нестерпимыми, ему хотелось выстрелить в себя. Он даже пытался приставить ствол к виску или ко лбу, но едва холодная вороненая сталь касалась кожи, его охватывала злая, инстинктивная жажда жизни, страх перед пустотой и тьмой… Не мог — не так-то просто себя убить.

СОМНЕНИЯ

— Чайку принеси, пожалуйста! — велел Иванцов секретарше. — С лимоном, если можно.

Найденов посмотрел на часы. Время было в аккурат «файф о’клок*. Рабочий день кончался, и по старой английской традиции, прописавшейся в российских конторах еще с советских времен, был час чаепития.

— Ну, чем порадуешь, Валерий Петрович? Вроде бы считалось, что «уазик» уже забирать можно. Супруга поехала, а ей от ворот поворот. Где ты был, гражданин начальник?

— Семеныч, это ж чужая епархия. Звоню Сергачеву, в ихнее ГАИ — говорит: нет проблем. Пусть забирает, только заплатит. Все, звоню Ольге Михайловне, радую. Проходит час — звонок. Сергачев спрашивает, выехала ли хозяйка за «уазиком». Говорю: выехала. Он вздыхает и охает: зря, мол, прокатится. «Как так зря?» — спрашиваю. «А так, — отвечает, — Мирошин из УВД запретил отдавать, пока его сыскари там все не осмотрят и не изучат. Отпечатки там, еще что-то». Очень долго мялся, но сказал, что вроде бы какой-то дока углядел на правом переднем сиденье следы ружейной смазки. Теперь из этого высосать что-то хотят.

— Обрадовал, нечего сказать… Ольга уж на что интеллигентная женщина, а вся изматерилась. Ты с Мирошиным связывался?

— Само собой. Он-то сам в принципе не против, а вот Греков…

— Что, Греков уже подключился? Ну, прохиндей!

— Конечно. Ему же с ходу доложили, как только узнали, что машина вашей жене принадлежит. Уцепился только так. Как я понял, у них на той неделе такой же «уазик» светился по делу об убийстве некоего Крикунова по кличке Борода. Расстреляли из автомата 5,45 на выходе из ресторана.

— Понятно. Решил, значит, мой коллега с этой стороны подкопаться… Ну, крот очкастый! Ладно, пусть копает, если не лень. Что тебе друзья из столиц пишут?

— Процесс, как говорил один гражданин бывшего СССР, пошел. В Москве на Курском задержали троих похожих. Ваш парень туда уже вылетел, через часок сможет их посмотреть, опознать и так далее. Среди изъятого криминала порядочно, но того, что ищем, не имеется. Либо уже сбагрили, либо пока припрятали, либо…

— …Это вовсе не те? — продолжил за Найденова прокурор.

— Не исключено, — развел руками полковник, — мне отсюда не видно, тем более что карточки передавали по нашим отечественным средствам связи, и в каком виде они дошли до столицы, только Бог знает.

— Надо было тех задержанных сфотографировать и переслать нам карточки, — проворчал Иванцов. — Не очень мне хочется, чтоб ребята лишний раз туда-сюда мотались. Это нездоровое внимание вызывает. И дополнительные расходы.

— Тут есть еще одна версия, — усмехнулся Найденов. — Лукашкин из Сидоровского РОВД доложил, что его соседи из Бугровского района задержали каких-то четырех по подозрению в причастности к угону «уазика». Подростки какие-то. Клянутся и божатся, что не угоняли. Но там, говорят, есть прямые улики.

— Какие? — На лице Иванцова отразилось нешуточное беспокойство.

— Не объясняют. Мол, примете дело к производству, тогда все и получите.

— А что, разве Хлопотов его еще не взял? Ну, сукин сын! Я ему сейчас дам дрозда!

— Не стоит, Виктор Семеныч, не дергай его зря. Там Лукашкин, козел, ни мычит, ни телится. Он еще вчера ныл: «Валерий Петрович, пусть бугровские это дело ведут, у меня и так висяков полно. А тут прямой резон отмотаться». Я крепко его тряханул, прочистил мозги, он уже работает. И машину сегодня к вечеру вернем.

— Лукашкина ты до какой степени в курс дела ввел?

— До минимально необходимой, Семеныч. Конечно, насчет «дипломата» с начинкой промолчал. Тем более что ребята могли для начинки другую упаковку придумать.

— Тоже верно.

Явилась секретарша с чайным подносом, пришлось прерваться.

Когда она скромно удалилась, продолжили.

— А вообще-то, Семеныч, — сказал Найденов, отхлебывая чай, — уровень доверия у нас с тобой неважный получается. Темноты в этом деле много. По-моему, ты дружбу со мной как-то недооцениваешь. Я, конечно, понимаю, что иногда поберечься надо, но все же и перестраховываться не стоит. Особенно с хорошими друзьями.