Читаем без скачивания Жрец смерти - Антон Леонтьев

Несколько мгновений я была уверена, что он – один из сопровождающих лиц, что вот-вот из автомобиля выйдет та самая красавица с печальным взглядом. Но ничего подобного, естественно, не произошло.

Плешивый субъект покрутил головой, осматривая гипсовых львов перед входом, а потом быстро поднялся по ступенькам. Обвел взглядом всех воспитанниц, собравшихся в холле, затем засунул скрюченный палец за ворот, поправил узел галстука и произнес визгливым, каким-то козлиным голосом:

– Почему не приветствуете своего нового директора? Непорядок! Вижу, вы совершенно не знакомы с дисциплиной. Ничего, я это быстро поправлю!

Одна из наших девочек поднесла ему приготовленный хлеб с солью, но новый директор отшатнулся от каравая и, с ненавистью взглянув на державшую сей знак внимания воспитанницу, проблеял:

– Почему острижена не по уставу? Думаете, вам все дозволено? Как бы не так! И почему вы не на занятиях? Кто позволил прогуливать уроки?

Вперед выступила одна из наших учительниц, которая попыталась объяснить новому директору, что мы все рады его видеть, поэтому собрались, дабы выразить наш восторг по поводу его прибытия. Но тот, даже не выслушав пожилую женщину до конца, прервал ее на полуслове и заявил:

– Не несите бреда! Прямо я вас не знаю! Никто не бывает рад приезду нового начальника, все это не более чем дешевый фарс. Не люблю такого, не люблю! Немедленно возобновите занятия. И где мой кабинет?

И каждая из нас, вплоть до самой младшей девочки, поняла, что прежние благостные времена закончились. Потому что вместо нашего доброго директора нам прислали сущего тирана и самодура.

С первого же дня новый начальник, у которого и имечко-то было такое, что язык сломаешь – Геннадий Януарьевич, – принялся муштровать и перевоспитывать нас, по его мнению, разленившихся во время эры его предшественника, о котором он всегда отзывался с легким оттенком пренебрежения.

Отчего-то нового директора мы сразу окрестили Автогеном. Уж не знаю, отчего именно, видимо, потому, что уменьшительно-ласкательное имя от Геннадия было Гена, а там уже и до Автогена недалеко. Но я сама слышала, причем не раз и не два, как даже наши воспитатели называли его так – за глаза, конечно. И все же прознав, какую кличку ему дали, Автоген под страхом многодневного пребывания в карцере запретил употреблять это слово.

Это, однако, не мешало нам на переменах проноситься мимо его кабинета и утробно гудеть:

– Автоген Автогеныч! Автоген Автогеныч! Поддай огоньку!

Вначале директор выносился из двери, пытаясь поймать того, кто кричал обидное прозвище, но, конечно же, поздно. Кстати, воспитатели нас в наших шалостях поощряли, вернее, никогда не мешали нам предаваться детским глупостям и дразнить всемогущего директора.

Однако Автоген быстро положил этому конец, схватив после одной из таких выходок первую попавшуюся девочку, причем самую безобидную. Он долго крутил ей ухо, а потом самолично отволок в карцер, где несчастная провела неделю.

Затем Автоген построил всех в холле, а сам же вещал с лестницы, таким образом возвышаясь над нами, как император в Древнем Риме при параде в Колизее во время дефиле взятых в плен варваров.

– Я не потерплю дискредитации власти в моем лице! – блеял Автоген. В другое время мы бы обменивались понимающими улыбками, но в тот раз было не до улыбок. – Вы здесь совсем распустились и устроили мне настоящую Фронду. Понимаю, ведь для вас я чужак!

Директор кашлянул, быстро поправил свои жидкие волосики и продолжил:

– Но я не позволю издеваться над собой, а тем самым над властью! То, что преподавательский состав на стороне учеников, меня, собственно, не особенно удивляет.

Мужчина снова кашлянул и перешел к главному:

– Отныне наказанию будут подвергаться не только те, кто является зачинщиком или исполнителем какой-либо гадости, направленной против меня лично. А любая из вас! Если вы не хотите выдавать истинного виновника, ничего, в карцер отправится кто-то другой! И посмотрим, надолго ли вас хватит! Думаю, никому не захочется отдуваться за чужие провинности. И учтите – те, кто будет сотрудничать со мной, получат особые льготы. И им никогда не придется сидеть в карцере. А вот остальным…

Тут его взгляд остановился на мне. Надо сказать, Автоген в особенности невзлюбил меня, сразу поняв, что для многих я являюсь, так сказать, авторитетом, а значит, таким образом, по мнению директора, подрываю его собственные позиции.

– А вот остальным придется несладко! Ибо все вы растете без родителей, воспитываетесь за счет государства. И забывать это не следует! Все же здесь, в детском доме, вы оказались не без причины. И я не допущу, чтобы вы стали малолетними преступницами! Хотя некоторые из вас уже таковыми являются.

И его взгляд снова задержался на мне.

Я не восприняла слова директора всерьез, потому что была уверена – все воспитанницы нашего детского дома дружные и сплоченные и никакие глупые воззвания и драконовские меры ничего не изменят.

Как оказалось, я ошибалась. Потому что Автоген хоть и был мерзкой и подлой душонкой, проявил себя хитрым стратегом. Первой не выдержала Виолетта Андреевна. Старая дева хоть и была грымзой, однако все к ее причудам давно привыкли и никто ее, в сущности, не боялся.

У нее состоялся серьезный разговор с Автогеном, после чего секретарша подала заявление по собственному желанию. В действительности же директор принудил ее уйти, пригрозив, что в противном случае уволит по статье. Помню, что Виолетта Андреевна покинула детский дом вся в слезах. Вскоре стало известно, что у нее случился сердечный приступ и она умерла.

Но Автоген ничуть не считал себя ответственным за кончину женщины. Вместо Виолетты Андреевны в приемной появилась противная приземистая особа, вечно ходившая в растянутом оранжевом свитере, отчего ее сразу окрестили Морковкой. Морковка была предана Автогену так же, как Виолетта Андреевна была предана предыдущему директору. И обладала поразительным нюхом и острым слухом. Это привело к тому, что никто больше не смел сплетничать об Автогене, и в нашем детском доме наступили суровые времена.

Если по коридору шествовала Морковка, все тотчас жались к стене и опускали взгляд. Хуже всего было, когда она указывала пальцем на одну из нас и ласковым голосом, от чего становилось еще страшнее, говорила:

– Деточка, зайди-ка ко мне в кабинет, я хочу с тобой поговорить!

Морковка с ведома и по приказанию Автогена стала вербовать девочек, привлекая их на свою сторону и делая из них стукачек. Я не могла поверить, что ее тактика возымеет успех. Потому что знала – у каждой из нас имелись свои слабости, однако никто из нас не был плохим человеком.

Но Морковка с Автогеном обладали большими талантами в области вербовки агентов. Они обрабатывали свои жертвы до тех пор, пока те не ломались и не переходили на их сторону. Ибо свои слабые места, повторяю, были у всех, и ключик можно было подобрать к каждой из нас.

Очень тяжело было наблюдать за тем, как в кабинет к Морковке потянулись первые добровольцы. Сначала мои подруги пытались оправдать это тем, что против силы не попрешь и надо найти возможность общаться с новой властью в детском доме. А потом я узнала, что Морковка попросту подкупала девочек – одним вдруг начинали ставить более высокие оценки, другие получали возможность работать в столовой, что у нас всегда считалось престижным.

В течение трех месяцев наш детский дом разительно переменился. И я поняла: так, как раньше, здесь уже никогда не будет. На переменах никто больше не кричал, не веселился, не играл во дворе, все затравленно смотрели друг на друга, боясь, что о нарушении устава очередная шпионка донесет Морковке.

Однако осталась все же небольшая группка тех, кто не желал мириться с новой властью. И возглавляла эту группу, конечно, я – кто же еще. Но с каждым днем нас становилось все меньше и меньше. За то, что я откровенно издевалась над Автогеном и ставила под сомнение авторитет Морковки, я раз за разом оказывалась в карцере.

Там же побывали и некоторые из моих подруг. Причем, как и обещал Автоген, их отправляли туда просто так, без причины. И девчонки рано или поздно переходили на его сторону. Ведь никому не хотелось сидеть в карцере просто так!

Я же сидела за дело, поэтому и думать не хотела о том, чтобы подчиниться воле плешивого диктатора. И, странно, лежа на железной койке без матраса (таково было распоряжение Автогена), я думала о том, что было бы неплохо, если бы он, скажем, вдруг исчез. Сменил место работы. Рассчитался. Уехал. Или, например, умер.

Но умирать Автоген не собирался.

Как-то он вызвал меня к себе, чего раньше не делал, потому что сразу понял – разговорами на меня не повлиять. И вот – такая неожиданность.

Дело было уже вечером, после отбоя. Автоген восседал за своим письменным столом и вертел что-то в руках. Я с гордо поднятой головой вошла к нему в кабинет – и обомлела. Потому что он держал фотографию той самой красивой женщины, относительно которой я была уверена: это моя мама. Как директор ее нашел? Видимо, одна из так называемых подруг, став предательницей, выдала мой тайник.