Читаем без скачивания Литературная Газета 6333 ( № 29 2011) - Литературка Литературная Газета

– И завершая разговор… Вы только что назвали фамилию премьер-министра, а я вспомнил, что десять лет назад вы сделали подряд два фильма о Путине. Скажите, вас не тянет продолжить это документальное исследование и сделать из дилогии трилогию?

– О Путине снимать новую картину сегодня ещё рано. Сейчас он находится в том же статусе, что и в 2000 году. На сегодняшний день он, образно говоря, не поменял своё политическое амплуа. Проследим для начала за тем, как в следующем году он вернётся к власти, вновь станет президентом. И посмотрим на него через 12 лет, когда будет заканчиваться второй срок второго президентского раута Владимира Путина. Тогда, думаю, мне будет очень любопытно снять о нём кино. Но до 2024 года надо ещё дожить…

ПОСЛУЖНОЙ СПИСОК

Виталий Манский родился в 1963 году во Львове. В 1982 году поступил во ВГИК (мастерская Медынского С.Е.). Дебютировал в кинематографе в 1989 году. Автор телепрограмм «Семейные кинохроники» (1995–1997, ОРТ, ВГТРК, «Пятый канал»), «Реальное кино» и «Киноподъём» (1996, ОРТ; с 1999 года – РТР). В 1996–1998 годах – генеральный продюсер телеканала REN-TV. С 1999 года – руководитель службы производства и показа документальных программ на канале РТР, автор и ведущий программы «Реальное кино». С 2004 года – художественный руководитель студии «Вертов. Реальное кино». Президент и продюсер Национальной премии «Лавр» в области неигрового кино и телевидения. Президент фестиваля «Артдокфест». Член Российской киноакадемии «Ника». Член Российской телеакадемии «ТЭФИ». Заместитель председателя КиноСоюза.

Автор более 30 фильмов, в том числе таких известных лент, как «Благодать», «Частные хроники. Монолог», «Горбачёв. После империи», «Ельцин. Другая жизнь», «Путин. Високосный год», «Бродвей. Чёрное море», «Анатомия «Тату», «Наша родина», «Девственность», «Рассвет/Закат. Далай-Лама», «Родина или Смерть»…

Фильмы Манского удостоены более 50 призов на российских и международных кинофестивалях. В том числе: «Серебряный голубь» Лейпцигского фестиваля, приз за режиссуру (Локарно), Prix court metrage vision du reel – Nyon, Golden Spire в Сан-Франциско, Главный приз Huesca Film Festival, диплом «Приз Европы», приз «Новой Европы», учреждённый каналом SAT, премия «Лавр», Национальная премия кинопрессы «Белый слон». Его фильмы неоднократно демонстрировались ведущими телеканалами практически во всех странах Европы, а также в Японии, Австралии, Китае, Канаде…

Статья опубликована :

№31 (6333) (2011-08-03) 1

Прокомментировать>>>

Общая оценка: Оценить: 3,5 Проголосовало: 8 чел. 12345

Комментарии: 04.08.2011 19:41:06 - Stanislav Alexandrovich Krechet пишет:

О чём говорит "рассерженный", понять непросто: длинно и невнятно. Одно угадывается - давайте деньги и отвалите от нас, мастеров... Все вы, мол, неправы!

04.08.2011 13:49:29 - Евгений С пишет:

одноклеточные

Все неодноклеточные давно уже ушли в Интернет или варятся в собственном соку. Единственный способ не потонуть в мутном потоке - это НЕ ходить, НЕ смотреть, НЕ включать, НЕ прикасаться!

Из котлована

ТелевЕдение

Из котлована

ТЕЛЕДИСКУССИЯ

Валерий РОКОТОВ

Наше ТВ любит Андрея Платонова, но очень странной любовью. Оно делает о нём невыносимые фильмы, упорно выставляя писателя жертвой и критиком советской эпохи. Что ни фильм о Платонове – то либеральная страшилка, погружающая во мрак и тоску. Вот и канал «Культура» в цикле «Острова» в очередной раз продемонстрировал эту удивительную любовь. Рассказать о Платонове много и не сказать ничего. Не привлечь к нему интерес, а отбить его напрочь…

Андрей Платонов входил в русскую литературу частями. Сначала его кромсали советские издатели. Потом пришла очередь издателей антисоветских. Этих тоже весь Платонов пугал.

Ранний Платонов опасен для «либерализма» или того, что этим словом у нас называют. Эти тексты показывают: он красный. В нём горит мечта, отказ от которой равнозначен самоуничтожению. Читая раннюю публицистику, понимаешь, что мрачные сатиры 1927–1931 годов – это карикатуры красного писателя, увидевшего, как гибнет его мечта. Платонов увидел, что коммунизм несёт в себе вирус, который великую идею обращает в безумие. Коммунизм, сжатый до лозунгов, пробуждает в русском человеке не волю к жизни, а волю к смерти, к разрушению без созидания. Он ведёт его в Чевенгур, в мёртвую степь, к концу истории и концу человеческой жизни. Именно в этом смысл сатиры Платонова, а не в пародии на коммунизм вообще. Для Платонова коммунизм возможен и нужен. Он отвечает русскому характеру и русскому духу. Но его необходимо соединить с традицией, состраданием и полнотой знания. Иначе жди беды, которую сотворят прекрасные люди.

Поздний Платонов для либералов ещё опаснее. Поздний Платонов – это человек, который выбрался из котлована, из чёрной пропасти отрицания. Это человек, который в нужде, горе, гонениях не утратил веры, а стал создавать новый храм. Народ, не оторванный от земли, «почти сплошь святой», стал для него новой надеждой. Народ, победивший в великой войне, стал богом, в которого он уверовал. Он должен был выдвинуть из себя новых, образованных, одухотворённых людей, которые вырвут человечество из тисков равнодушия и апатии и наполнят жизнь смыслом.

Совсем неслучайно до сих пор нет полного собрания сочинений писателя. Оно однозначно покажет: либералы пролетают мимо Платонова. Он им не брат и, разумеется, не товарищ. Он не созвучен ни их весёлой издёвке, ни их глухой ненависти. Он со страной, с её чудаками и неиссякающими надеждами.

Либералам нужен Платонов как дубина для социальных мечтателей. Пригрезилось что-то, забрезжила какая-то даль, долбанули Платоновым: ткнули носом в «Чевенгур» с «Котлованом». Им нет дела до метаний его души.

Что отстаивают либералы, указывая на карикатуры Платонова? Историческую правду? Они к ней глухи. Гуманизм? Они показали себя «великими гуманистами», оправдывая жертвы во имя торжества «демократии» (а на деле – звериного социал-дарвинизма). Тупо понимаемый Платонов-сатирик, оторванный от всего его творчества, даёт им право проклясть советское прошлое, представив его огромной исторической ямой. Такой вывод вселяет в душу комфорт. Ради этого и выхолащивается Платонов. Либералы говорят себе и другим: взгляни на эти карикатуры, ужаснись и думать забудь о каких-то там идеалах. Вот к чему приводят мечты. В нашем мире не может быть равенства, справедливости, братства. А потому расслабься и живи в своё удовольствие. Занимайся только собой.

Вот философия, которая строится на фундаменте платоновского гротеска, – абсолютного скотского равнодушия. Того самого равнодушия, которое позволит элите сделать с обществом всё, что ей вздумается.

Как это соотносится с философией самого Платонова? Никак. Для него нет жизни вне солидарности и движения в земной рай. Он хилиаст очевидный.

Что видим мы, внимательно, без пропусков читая Платонова? Мы видим, что в середине 20-х начинается война между его верой и его даром. Вера слабеет под ударами, которые наносит реальность, а дар растёт. И дар начинает топтать веру, делая её предметом пародии.

Творчество – это лучшее оружие самозащиты. Платонов защищается творчеством, создавая не только оригинальные произведения, но и свой оригинальный язык. Язык этот оказывается самодостаточен. Это зверь, который требует пищи. Какой пищи? Веры! Другой ему уже мало. Именно поэтому на все лады начинают склоняться в платоновских повестях слова «социализм» и «коммунизм». Автор становится заложником своего особого языка. И не видеть этого живому, влюблённому в Платонова читателю невозможно.

«Чевенгур» создаётся тогда, когда красная вера ещё жива. Платонов рисует антиутопию, которая указывает на нечто важное и содержит очевидную надежду на диалог с властью. Роман призывает вглядеться в русскую душу, в её парадоксальность и непонятность себе самой. Он говорит, что там, в этой душе, бродят разные энергии, включая и те, что, освободившись, не двинут историю вдаль, а её кончат. И весь мир заодно.

Известно, что «Чевенгур» был набран, но рассыпан по указанию цензоров. Разговор с властью не состоялся. Не нужен ей оказался никакой диалог. Так это расценил Платонов и сделал вывод: путь, по которому шагает страна, путь под примитивными лозунгами, в сторону упрощения, будет продолжен. А значит, впереди яма, могила, пропасть. Не построится никогда великий Дом будущего.

Вот поэтому и явился на свет «Котлован», который был уже безнадёжен. Он стал не только мрачной метафорой, а ямой для самого автора, его концом как писателя. После «Котлована» писать уже было незачем – всё оборачивалось повтором. Это было великое дно, которого Платонов достиг.