Читаем без скачивания Прах Энджелы. Воспоминания - Фрэнк Маккорт

Мне кажется, что Пэдди хорошо ко мне относится из-за изюминки, и я чувствую себя немного виноватым, потому что я не был таким уж щедрым на самом-то деле. Мистер Бенсон, наш преподаватель, сообщил нам, что правительство решило бесплатно кормить нас в обед, так что нам не придется ходить по морозу домой. Он ведет нас в холодный зал в подвале школы, и уборщица Нелли Эйхорн выдает каждому из нас пинту молока и булочку с изюмом. Молоко замерзло, и нам приходится греть бутылочки между ног. Ребята смеются, говорят: мы так все хозяйство себе отморозим, и преподаватель рычит: еще подобные разговоры услышу, и бутылки о затылки ваши погрею. В булочках с изюмом мы все ищем изюм, но Нелли говорит, что его, должно быть, забыли добавить в тесто, и она справится у того человека, который их привозит. Мы ищем изюм изо дня в день, и вот, наконец, я нахожу в своей булочке одну изюминку, и победно поднимаю ее над головой. Мальчики ворчат и жалуются - им тоже хочется. Нелли говорит, что она тут ни при чем. Она еще раз справится у того, кто привез булки. Мальчики принимаются выпрашивать у меня изюминку и предлагают за нее что угодно - глоток молока, карандаши, комиксы. Тоби Мэки обещает, что отдаст мне свою сестру, и мистер Бенсон слышит это, выводит его в коридор и лупит так, что до нас долетают дикие вопли. Я и сам хочу съесть изюминку, но вижу Пэдди Клохесси, который стоит в углу босой, а в комнате холодно и он дрожит как битый пес, а мне побитых собак всегда было жаль, и я подхожу к нему и отдаю изюминку, потому что не знаю что еще могу сделать, и все ребята тут же кричат, что я тупица и болван и горько буду жалеть, и мне самому, едва я отдал изюминку, страшно ее захотелось, но ничего не поделаешь - он тут же пихнул ее себе в рот, проглотил и молча посмотрел на меня, а я мысленно сказал себе: ну какой же ты придурок, отдал зачем-то изюминку.

Мистер Бенсон как-то странно смотрит на меня и молчит, а Нелли Эйхорн говорит: вот молодчина, Фрэнки.

Скоро к нам в класс придет священник, чтобы проэкзаменовать нас на знание катехизиса и всего прочего. Поэтому преподаватель должен показать нам, как принимать Святое Причастие. Он велит нам встать вокруг него и набивает шляпу мелкими обрывками «Лимерик Лидер». Потом отдает шляпу Пэдди Клохесси, становится на колени и велит Пэдди взять один обрывочек газеты и положить ему на язык. Он показывает нам, как надо высунуть язык, принять кусочек бумаги, подержать секундочку, втянуть язык, молитвенно сложить руки, обратить взор к небесам, благоговейно закрыть глаза, подождать, пока бумага растает во рту, проглотить ее, и поблагодарить Господа Бога за дар, за освящающую благодать, за благоухание святости, от нее исходящее. Он высовывает язык, и мы еле сдерживаем смех, потому что язык у него большой и фиолетовый. Он открывает глаза, чтоб узнать, кто там хихикает, но сказать ничего не может, потому что Господь Бог у него все еще на языке, и это священная минута. Он поднимается и велит нам встать на колени, чтобы поупражняться в приеме Святого Причастия. Он ходит по классу, раскладывая обрывки газеты нам на языки, и что-то бормочет на латыни. Некоторые из ребят хихикают, и он рычит: если смех сейчас же не прекратится, вы не Святое Причастие получите, а таинство больных. Кстати, как оно называется, Маккорт?

Елеопомазание больных, сэр.

Верно, Маккорт. Неплохо для янки с грешных берегов Америки.

Он объясняет нам, что язык надо высунуть как можно дальше, чтобы святая гостия не упала на пол. Он говорит, для священника это беда хуже некуда: если гостия соскользнет у тебя с языка, то несчастному священнику придется встать на колени, собственным языком подобрать ее с пола и облизать все вокруг - вдруг она перекатывалась с одного места на другое. Священнику может вонзиться заноза, и язык у него распухнет и станет как репа, так что он задохнется и вовсе умрет.

Он говорит нам, что после Животворящего Креста Господня, Святая Гостия – самая большая святыня на свете, и наше Первое Причастие – самый священный момент в нашей жизни. От мыслей о Первом Причастии наш преподаватель приходит в возбуждение. Он ходит взад и вперед, крутит палкой и говорит нам: вы никогда не должны забывать, что в момент, когда Святое Причастие кладут вам на язык, вы становитесь членами наиславнейшего собрания - Единой, Святой, Римско-католической Апостольской Церкви, в которой вот уже две тысяч лет мужчины, женщины и дети умирают за веру, и нам, ирландцам, по части мучеников стыдиться не приходится. Ибо кто, как не мы, дал миру целый сонм мучеников. Кто, как не мы, подставлял шеи топорам протестантов. Кто шел на эшафот с песнями, будто на пикник, разве не мы, мальчики?

Мы, сэр.

Что мы делали, мальчики?

Подставляли шеи топорам протестантов, сэр.

И?

Шли на эшафот с песнями, сэр.

Будто?

На пикник, сэр.

Он говорит, что быть может, в этом классе есть будущий священник или мученик за веру, хотя он сильно в этом сомневается, потому что мы самое ленивое сборище неучей, которое он когда-либо имел несчастье обучать.

Но всякая тварь для чего-то нужна, говорит он, и даже о таком отродье, как вы, у Господа Бога, несомненно, есть замысел. Разумеется, Господь неспроста послал в этот мир босоногого Клохесси, и Куигли, которого распирает от вопросов, и погрязшего во грехах Маккорта из Америки. И помните, мальчики, что Господь Бог не для того Сына Своего Единородного послал на крест, чтобы в день Первого Причастия вы тут расхаживали, загребая денежки. Господь Наш умер для того, чтобы вас искупить. Дар веры – это уже сокровище. Слышите?

Слышим, сэр.

Сокровище – это что?

Дар веры, сэр.

Хорошо. Марш по домам.

Поздно вечером мы втроем - Мики, Мэлаки и я - сидим на пригорке под фонарным столбом и читаем. В семье Моллой отец, как у нас, пропивает пособие или зарплату, и на свечи или керосин для лампы не остается ни гроша. Мики читает книги, а мы с братом читаем комиксы. Отец Мики, Питер, берет в Библиотеке Карнеги книги, чтобы не скучать в отсутствие пивных состязаний или в отсутствие миссис Моллой - когда ее увозят в психушку, а он остается присматривать за детьми. Он разрешает Мики читать все, что ему захочется, и сейчас Мики читает книгу про Кухулина, и так о нем рассказывает, будто все про него знает. Мне хочется сказать ему, что я знал про Кухулина, когда мне было всего только три, что я видел Кухулина в Дублине, и вообще, для Кухулина плевое дело навестить меня во сне. Я хочу, чтобы Мики умолк, потому что Кухулин мой – притом уже давно, с тех пор, как я был еще маленький, - но я не могу ничего поделать, потому что Мики читает нам сказку, которой я раньше не слышал – скабрезную историю, которую я ни отцу, ни матери никогда не смогу рассказать, - легенду о том, как Эмер стала женой Кухулина.

Кухулин рос и взрослел, и вскоре ему исполнился двадцать один год. Он был одинок и захотел жениться, что обернулось потом против него, говорит Мики, и в конце концов, его и погубило. В Ирландии все женщины сходили с ума по Кухулину и мечтали выйти за него замуж. Вот и отлично, сказал он, я бы взял в жены всех женщин Ирландии. Если он мог одолеть всех мужчин Ирландии, почему бы не взять в жены всех женщин? Но король, Конор Макнесса, сказал ему: тебе-то, Ку, хорошо, но мужи ирландские не желают коротать темные ночи в одиночестве. И король решил выбрать жену Кухулину, устроив состязание по писанию. Все женщины Ирландии собрались на равнине Мурхевна, чтобы узнать, кто писает дольше всех, и победила Эмер. Она стала чемпионкой Ирландии по писанию и вышла замуж за Кухулина, вот почему по сей день ее зовут Эмер – Большой Мочевой Пузырь.

Мики и Мэлаки смеются над сказкой, хотя вряд ли Мэлаки все понял. Он маленький, до Первого Причастия ему еще далеко, и он смеется просто над словом «писать». И тут Мики мне говорит, что, выслушав историю, в которой было это слово, я совершил грех, и мне перед Первым Причастием придется рассказать об этом священнику. А верно ведь, говорит Мэлаки. «Писать» - плохое слово, и рассказать священнику надо, ведь это грешное слово.

Я не знаю что мне делать. Разве можно священнику на Первой Исповеди сообщить нечто столь ужасное? Все ребята знают в чем будут каяться, чтобы приступить потом к Первому Причастию, пойти на Коллекцию, сходить в «Лирик Синема» на Джеймса Кэгни и наесться пирожных и конфет. Преподаватель помог нам разобраться с грехами, и у всех грехи одинаковые. Я ударил брата. Я соврал. Украл пенни у мамы из кошелька. Не слушался родителей, съел сосиску в пятницу.

Но теперь у меня грех, которого нет больше ни у кого, и священника он так потрясет, что меня вышвырнут из исповедальни и потащат на улицу, а там все узнают что я слушал сказку о жене Кухулина, которая стала чемпионкой Ирландии по писанию. И тогда я не смогу приступить к Первому Причастию, и мамы будут поднимать на руки своих детишек, и, тыча в меня пальцем, говорить: вот он, смотрите – как Мики Моллой, не принял Первое Причастие, ходит тут бродит во грехах, и денег не собрал, и не сходил в кино на Джеймса Кэгни.