Читаем без скачивания Убить чужой рукой - Лиза Гарднер

Бобби подумал: с их стороны было глупо называть второго ребенка так же, как и первого. Харрис объяснил ему: первенца они звали Джуниор, а не Джимми, но Бобби все равно полагал, будто в этом есть нечто зловещее.

Шикарный номер Гэньонов впечатлял. Полы из итальянского мрамора, дорогая антикварная мебель и огромные окна — над шелком на портьеры трудилась, должно быть, целая колония шелкопрядов. Дорогой номер — идеальный фон для его высокопоставленных обитателей.

Марианне Гэньон, судя по всему, было за шестьдесят, но для своих лет она выглядела все еще довольно изящной, если не считать легкой сутулости. Гладкие светлые волосы платинового оттенка. Шею трижды обвивала нитка жемчуга (каждая жемчужина величиной с коренной зуб), а на пальце красовался бриллиант размером с мяч для гольфа. Сидевшая в элегантном кресле во французском стиле и наряженная в кремовый шелковый костюм, она практически терялась на фоне драпировки.

Судья Гэньон, наоборот, владычествовал здесь. Он стоял чуть позади своей жены, у ее правого плеча, — высокий, представительный, в черном однобортном костюме, стоившем больше, чем Бобби сумел бы заработать за два месяца. Волосы у него совсем седые, однако время не убавило ему силы. Глаза Гэньона оставались яркими, выражение лица — решительным, а рот — сурово стянутым в нитку. Его легко можно было представить в судейском кресле. И без особого труда — даже в кресле президента.

Бобби вдруг осенило: слабовольный Джимми Гэньон, судя по всему, больше походил на мать, а не на отца.

— А вы не кажетесь таким уж… большим, — заговорила Марианна Гэньон, удивив всех присутствовавших. Она обернулась, чтобы взглянуть на мужа, и Бобби увидел, как подрагивают у нее на коленях руки. — Тебе не кажется, что ему следовало быть… чуть больше? — спросила она судью.

Джеймс сжал ее плечо — что-то вроде молчаливой демонстрации поддержки, которая вывела Бобби из равновесия сильнее, чем дорогая одежда, обстановка и великолепная продуманность мизансцены. Он принялся разглядывать мраморный пол с замысловатым узором серых и розовых линий.

— Хотите выпить? — предложил судья. — Кофе?

— Нет.

— Перекусить?

— Я не собираюсь здесь задерживаться.

Джеймс, кажется, понял и жестом указал на кушетку:

— Садитесь, пожалуйста.

Бобби не очень-то этого хотелось, но он приблизился к кремовой кушетке, осторожно примостился на краешке и положил сжатые в кулаки руки на колени. В отличие от холеных Гэньонов он был в старых джинсах, темно-синем свитере и старой серой рубашке. Он выбрался из постели посреди ночи, чтобы взглянуть на место преступления, а не наносить визиты безутешным родителям. Конечно, Гэньоны это знали, когда посылали за ним Харриса.

— Харрис рассказал нам, что вы встречались с Кэтрин, — произнес Гэньон.

Бобби почувствовал, что это звездный час судьи. Марианна даже не смотрела на него, она беззвучно плакала. Ее лицо, которое она предусмотрительно отвернула в сторону, было залито слезами.

— Мистер Додж?

— Я виделся с Кэтрин, — ответил Бобби. Он по-прежнему смотрел на Марианну и хотел что-нибудь сказать ей. «Мне жаль. Он умер мгновенно. По крайней мере у вас есть внук».

Бобби чувствовал себя идиотом. Теперь он ясно понимал: Джеймс Гэньон поставил ему элементарную ловушку, и Бобби угодил прямо в нее.

— Вы встречались с моей невесткой до того? — требовательно спросил Джеймс.

Бобби заставил себя взглянуть на него. Судья выглядел точь-в-точь как и люди, задававшие ему подобный вопрос в минувшие дни. Бобби твердо ответил:

— Нет.

— Вы уверены?

— Я помню тех, с кем встречаюсь.

Джеймс изогнул бровь.

— Что вы видели в ту ночь, когда Джимми погиб?

Бобби мельком взглянул на Марианну, потом снова на ее мужа.

— Если мы собираемся обсуждать это, то, думаю, вашей жене не следует здесь присутствовать.

— Марианна? — мягко спросил Джеймс, и та снова посмотрела на него. Буквально только что она плакала, теперь Марианна собралась с духом, словно открыв некий источник силы. Она взяла мужа за руку, и они вместе повернулись к Бобби.

— Я хочу остаться, — негромко произнесла она. — Это мой сын, я его родила. И мне следует знать все, что касается его смерти.

Она великолепна, подумал Бобби. Несколькими словами женщина буквально разворотила ему всю душу.

— Был вызов, сообщили, мужчина заперся в доме, — как можно более спокойно проговорил он. — Женщина набрала девять-один-один и сказала, что у ее мужа пистолет. Соседи слышали звуки выстрелов. Я занял позицию в доме через улицу и увидел человека…

— Джимми, — поправил судья.

— Человека, — Бобби стоял на своем, — который нервно вышагивал по спальне. Потом я обнаружил, что он вооружен девятимиллиметровым пистолетом.

— Заряженным? — уточнил Гэньон.

— Я не мог этого разглядеть, но, поскольку раньше люди слышали выстрелы, пистолет был заряжен.

— И поставлен на предохранитель?

— Я не видел этого. Но, повторяю, судя по тому, что соседи слышали выстрелы, пистолет был снят с предохранителя.

— Но он мог потом снова поставить его на предохранитель.

— Возможно.

— Стрелять вообще мог кто угодно. Вы ведь не видели, как он стрелял, так?

— Да.

— Вы не видели, как он заряжал пистолет?

— Нет.

— Понятно, — произнес судья. И тут впервые до Бобби дошло: это всего лишь вступление — репетиция слушания дела в суде. Именно так судья станет доказывать, что он, Роберт Дж. Додж, в четверг, 11 ноября 2004 года, совершил предумышленное убийство, застрелил бедного, ни в чем не повинного человека — его любимого сына Джеймса Гэньона-младшего.

Это будет настоящая схватка, и у судьи на руках все козыри.

— Так что именно вы видели? — спросил Гэньон.

— После небольшого перерыва…

— Какого? Минута? Пять минут? Полчаса?

— Приблизительно через семь минут я увидел женщину…

— Кэтрин…

— …и ребенка. Женщина держала ребенка, маленького мальчика, на руках. Потом женщина и мужчина, — Бобби произнес эти слова с ударением, — принялись ссориться.

— По какому поводу?

— Я не слышал.

— Значит, вы понятия не имеете, что они сказали друг другу? А если Кэтрин угрожала Джимми?

— Чем?!

Судья поправился:

— Может быть, она словесно его оскорбляла?

Бобби пожал плечами.

— Она знала, что в доме напротив находитесь вы?

— Понятия не имею.

— Горели прожектора, к дому подъехала «скорая помощь», постоянно прибывали патрульные машины. Вряд ли она не заметила всей этой суматохи.

— Она находилась на четвертом этаже. Когда я только занял позицию, женщина с ребенком сидели на полу за кроватью. Едва ли имеет смысл предполагать, что она знала и чего нет.

— Но вы сказали, будто она сама вызвала полицию.

— Так мне сообщили.

— Значит, она надеялась на помощь.

— В прошлом, когда она звонила в полицию, приезжали двое патрульных, которые стучались в дверь.

— Я знаю, мистер Додж. И потому мне кажется очень любопытным, что на этот раз она упомянула о пистолете. Ведь в таком случае вызывают отряд специального назначения, так?

— Но он и в самом деле держал пистолет в руках. Я лично его видел.

— Да? А вы уверены, что это был настоящий пистолет, а не одна из игрушек Натана или муляж? В конце концов, это могла оказаться зажигалка в форме пистолета.

— Сэр, за последние десять лет я видел сотни пистолетов самых различных моделей. Я отличу настоящее оружие от игрушки, если увижу его. Криминалисты подобрали на месте преступления «беретту».

Судья помрачнел — очевидно, этот ответ ему не понравился, но тут же продолжил:

— Мистер Додж, мой сын действительно нажал на курок?

— Нет, сэр. Я выстрелил первым.

Марианна застонала и откинулась на спинку кресла. Джеймс, наоборот, слабо ухмыльнулся. Он принялся ходить туда-сюда по комнате, вычерчивая пальцем зигзаги в воздухе.

— То есть вы на самом деле почти ничего не знаете о том, что происходило в той комнате в четверг вечером, — так, мистер Додж? Вы не знаете, был ли пистолет заряжен и стоял ли он на предохранителе. Вы видели только как Кэтрин первой начала ссору. Может, даже грозила причинить вред Натану. Джимми в ответ достал из сейфа пистолет, и то лишь в качестве последнего довода, чтобы защитить своего ребенка. Разве дело не могло обстоять именно так?

— Вам лучше спросить у Кэтрин.

— У Кэтрин? Пригласить ее и позволить лгать? Сколько вызовов у вас было за год, мистер Додж?

— Не помню. Около двадцати.

— Вам приходилось использовать оружие?

— Нет.

— И сколько времени в среднем вы проводили на вызове?

— Три часа.

— Понятно. Значит, примерно двадцать раз за год по три часа на вызов, и за все это время вы ни разу не пустили в ход оружие. Вечером в четверг вы провели на месте менее пятнадцати минут и убили моего сына. Существенная разница. Почему вы решили, будто у вас нет другого выбора, кроме как убить моего сына?