Читаем без скачивания Проклят и прощен - Эльза Вернер

— Вид с террасы на сады — единственный в своем роде, — продолжал Пауль, — да и местоположение деревни в высшей степени живописно. Мне особенно бросилось в глаза, что эта деревня совсем не похожа на другие горные деревушки, где ветхие лачуги так тесно жмутся одна к другой, что между ними и не проберешься. В Верденфельсе, напротив, так просторно, свободно и светло! Управляющий рассказал мне, что когда-то это местечко совершенно выгорело, а затем вновь застроилось.

— Да, тогда оно сгорело дотла, — подтвердил Раймонд, продолжая смотреть на игру огня в камине.

Казалось, он следил за странными образами, появляющимися и исчезающими в огне, мимолетными и дрожащими, как само пламя, и по мере того как рассыпались догорающие головки, перед ним появлялись все новые картины и образы.

— Я смутно припоминаю что-то, — сказал Пауль, и действительно в эту минуту в его голове всплыло воспоминание о катастрофе, о которой он слышал еще мальчиком. — Это, должно быть, было страшное несчастье. Бедные люди потеряли в огне все свое имущество, и, насколько я помню, не обошлось и без человеческой жертвы.

— И не одной, в огне погибли тогда трое.

— Это ужасно! — воскликнул Пауль.

Ему казалось совершенно необъяснимым, чтобы можно было так спокойно говорить о подобном бедствии. Слова Раймонда звучали полнейшим равнодушием, он не пошевелился, не изменил положения, но молодому человеку показалось, что еще никогда он не видел у дяди такого неподвижного и мертвенно-бледного лица, как в эту минуту, когда оно было ярко освещено пламенем камина, а глаза были мрачны и страшны, как самая темная ночь.

Сильный порыв ветра ворвался в каминную трубу и раздул пламя; оно бросилось в сторону, словно простирая свои жгучие объятия к неподвижно сидевшему перед камином человеку. Через мгновение пламя стихло, но его палящее дыхание, вероятно, обожгло руку, опиравшуюся о каминную решетку, так как барон с глухим стоном вскочил с места.

— Тебя обожгло? — озабоченно спросил Пауль. — Могло случиться несчастье. Тебя не очень задело?

Вместо ответа Раймонд отвернулся и изо всей силы нажал кнопку звонка.

— Света! — приказал он вошедшему камердинеру таким резким тоном, какого тот, наверное, никогда не слышал от своего господина.

Камердинер поспешно вышел, а Раймонд быстро подошел к окну и, распахнув его, высунулся из него, как будто ему вдруг стало душно в комнате.

Через несколько минут слуга вернулся с зажженной лампой, сразу осветившей кабинет. Пауль был поражен, он никак не мог себе представить, чтобы легкая физическая боль могла так взволновать человека — ведь огонь мог только слегка коснуться руки. Однако ожог оказался, вероятно, болезненнее, чем можно было думать, потому что когда Верденфельс закрыл окно и отошел от него, он был бледнее обыкновенного, а его лицо выражало тайное страдание. На заботливые расспросы Пауля он ответил коротко и резко:

— Пустяки, все давно прошло. Не беспокойся больше, поговорим о чем-нибудь другом.

Однако сам он не начинал разговора, а принялся ходить взад и вперед по комнате. Пауль инстинктивно угадывал, что здесь скрывается что-то такое, чего он не смел касаться, хотя связь между происшедшим и тем, о чем они говорили, оставалась ему неясной. Он привык к длинным паузам во время разговоров с дядей и обычно относился к ним довольно равнодушно, но на этот раз наступившее молчание показалось ему особенно томительным, и он быстро переменил тему.

— Мне следует еще покаяться тебе, — начал он. — Боюсь, что из-за моего полнейшего незнания здешних условий я сделал шаг, которого ты не одобришь: я был сегодня у верденфельского пастора.

Барон остановился, удивленно и мрачно глядя на племянника.

— У Грегора Вильмута? Как ты попал туда?

— Совершенно случайно. Я полагал, что простая вежливость требует, чтобы я сделал визит священнику, к приходу которого принадлежит наш родовой замок. Я и не подозревал существования совершенно особых отношений, вследствие которых мое посещение возбудило неприятное удивление.

— Тебе объяснили, в чем дело?

— Нет, меня послали за разъяснениями к тебе. Лицо Раймонда еще больше омрачилось, но голос звучал совершенно спокойно, когда он сказал:

— Мне следовало самому ознакомить тебя с обстоятельствами, с которыми тебе рано или поздно придется столкнуться. Да я так и сделал бы, если бы ты при мне упомянул о своем намерении сделать этот визит. Ты не должен больше бывать в доме пастора и лучше всего тебе совершенно не показываться в деревне.

— В Верденфельсе? — с величайшим удивлением спросил Пауль, — в твоей собственной деревне?

— Ты носишь мое имя, а оно там ненавистно. Если ты захочешь посетить опять замок, поезжай прямой дорогой, через замковую гору.

Раймонд снова принялся ходить взад и вперед по комнате и как будто хотел прекратить разговор, но Пауль, найдя новую загадку там, где искал разъяснения, решил не отступать от этой темы.

— Прости, если я задам тебе еще один вопрос, это не простое любопытство, должен же я хоть немного ориентироваться здесь. Этот пастор относится к тебе неприязненно?

— Да, — холодно произнес Раймонд, — мы враги.

— И он, вероятно, воспользовался своим положением, чтобы восстановить против тебя весь приход?

— В этом не было необходимости, но он сделал все возможное, чтобы тлевшая много лет ненависть стала неугасимой.

— Но, Боже мой! — воскликнул Пауль, — что же дает простому деревенскому священнику право вступать в такую борьбу с бароном фон Верденфельсом?

Раймонд пожал плечами.

— Что значит для священника барон фон Верденфельс? И он, как и всякий другой, должен преклониться перед дисциплинарными требованиями духовенства, а если не сделает этого, то ему дадут почувствовать всю силу духовной власти. Ты не знаешь, чем считает здесь себя священник и какую роль он действительно играет в деревне. Влияние Вильмута безгранично и простирается далеко за пределы его прихода. А как он принял тебя?

— Очень холодно, но по всем правилам вежливости. Он был дома не один: у него были в гостях родственницы-соседки.

Барон словно прирос к полу — так быстро он остановился.

— Родственницы? Из Розенберга?

— Да! Две дамы: молодая женщина и ее сестра.

— Я знаю — Анна Вильмут.

— Ты хочешь сказать: Анна фон Гертенштейн?

— Да, госпожа президентша фон Гертенштейн; я все забываю это.

Слова звучали ледяной холодностью, но в них слышалось презрение. Пауль испугался, увидев подтверждение своих опасений: Анна Гертенштейн была включена в круг враждебности, которая распространялась на самого Вильмута.