Читаем без скачивания Иконописец - Игорь Середенко

— Я знаю о серийниках. Что дальше? — спросил Руперт.

— В кельи, где жил Герман, мы ничего похожего не обнаружили. А предметов, похищенных, было достаточно: брошка, платок, зажигалка и прочее.

— Понятно. Вы не нашли, но ведь это не значит, что их у него не было.

— Конечно. Мы могли их просто не обнаружить. Он мог спрятать их где-то в монастыре, там множество тайных мест.

— А что же, во-вторых? — спросил Руперт.

— Картины. Мы обнаружили восемь огромных полотен. Это были тоже иконы, но их он почему-то не уничтожил. А может, не успел это сделать. Но в разговоре с ним я выяснил, что он не убивал, а лишь рисовал людей. Разумеется, я не поверил ему. Он уверял меня, что рисовал только живых людей. Я и этому не верил, пока…

— Что пока?

— Пока не увидел и не изучил те восемь полотен. Я поднял картотеки преступлений и был ошеломлен.

— Что вы обнаружили?

— На пяти иконах, остальные я не смог проверить, так как база данных огромна, да и времени у меня не было, я обнаружил лица убитых людей.

— Его жертвы? — спросил Руперт.

— В том то и дело, что нет.

— То есть? — удивился Руперт.

— Это были жертвы других преступников, вина которых доказана и не подлежит сомнению. Я проверял. Мне тоже подумалось, что наше правосудие засудило невинных. Но я ошибался. Все заслуженно понесли наказание. Смертная казнь, пожизненное и разные сроки от 10 до 20 лет, в зависимости от решения суда. Преступления были совершены в разных точках страны. Скажите, зачем Герману Кухта понадобилось рисовать людей, пусть даже погибших. Странно, не правда ли?

— Да, есть над чем призадуматься, — ответил Руперт.

— Но, как я уже говорил, суд не слушал меня. Люди возмущались, на меня давили сверху, мое начальство хотело это дело как можно скорее завершить. Уж больно ужасное оно было.

— А что вы можете рассказать об этих восьми иконах? — спросил Руперт.

— Иконах? А, их же похитили. Да, да, они все странным образом исчезли сразу после казни. У Германа была просьба, когда он находился в камере смертников.

— Какая просьба?

— Он попросил, чтобы ему дали иконы и краски.

— Он рисовал в камере?

— Да, наверное. Администрация тюрьмы пошла на это, — ответил Панин. — Помню, что тогда к Герману часто бывший директор тюрьмы бегал. Он ведь погиб. Вы знаете об этом?

— Да, мне рассказал об этом нынешний директор тюрьмы, — ответил Руперт. — Интересно, а о чем они говорили?

— Понятия не имею. Только знаю, что последние дни, что провел Герман в камере смертников, он общался с директором. Зачем и о чем они говорили, я не знаю. Хотя это подозрительно. Обычно директора не позволяют себе общаться со смертниками. Им это ни к чему. Постановление суда все решает. Их доля решена. Но директор, его звали Владимир Лупов, действительно, снизошел к этому заключенному.

— Скажите, что вам удалось выяснить о прошлом Германа Кухта? — спросил Руперт. — Вы сказали, что у него не было родственников.

— Да, его отец и мать умерли своей смертью, — ответил Панин. — А других родных у него не было.

— Но, а прошлое, ведь кто-то должен знать об этом.

— Вы правы. Когда я вел дело, мне на глаза попалась его первая судимость.

— Что, он уже сидел в тюрьме? — удивился Руперт.

— Да, но это было давно, в его юношеские годы. Он тогда отсидел меньше года, затем была амнистия, и его выпустили.

— Что он совершил?

— Я не помню. Но если вы хотите, то я посмотрю старое дело. Кажется, там была кража или подозрение в краже, — ответил Панин.

— Сколько вам нужно времени для этого?

— У меня сейчас есть дела… — он призадумался, а потом ответил. — Ну, скажем, позвоните мне через три дня. Мы с вами встретимся, и я вам расскажу поподробнее.

— Вы могли бы дать мне адрес монастыря, где жил Герман Кухта? — спросил Руперт.

— Да, разумеется, — ответил Панин и достал лист бумаги. Он записал адрес монастыря и свой домашний телефон.

— Вот, пожалуйста, рад был с вами пообщаться. Я немного вспомнил свой английский.

— У вас прекрасные знания языка, — сказал Руперт.

— Спасибо, моя жена работает в Министерстве иностранных дел, ну и меня подучивает в практике, — ответил Панин, приветливо улыбаясь.

Глава 12

Руперт смог договориться о встрече с настоятелем монастыря. Они вместе прогуливались по аллеи, на территории монастыря, и беседовали.

— Я много разговаривал с полицейскими. Здесь много народу побывало, — сказал настоятель. — Всё это отложило нехороший отпечаток на монастыре. Я вас прошу не говорить с монахами. Меня попросил Панин рассказать вам всё, что я знаю о Германе, и я так сделаю, но прошу вас об одном…

— Я понял вас, и сделаю так, как вы хотите, — ответил Руперт.

— Герман Кухта действительно работал и жил у нас.

— Как он к вам попал? — спросил Руперт.

— Лет десять назад, мы искали художника для работы в наших залах. Нам нужны были рисунки на стенах. И к нам обратился Герман. Когда он представил несколько своих работ — это были какие-то иконы, то я сразу понял, что передо мной стоит талантливый человек.

Я не хотел его упустить, тем более что у нас не хватало художника, прежний художник умер. Мы взяли его на работу. Он не был монахом и, по-видимому, не спешил с этим. Я ему дал келью, где он жил, и выделил комнату для его работы. Это была художественная мастерская. Вот она, прямо по аллее.

— Мы можем зайти в неё?

— Да, конечно, — ответил настоятель.

Они вдвоём подошли к небольшому, одноэтажному, простенькому домику — художественной мастерской. Она состояла из одной комнаты. Внутри всё было весьма скромно. Деревянный стол, стул, небольшая скамейка, расположенная у единственная окна. К стенкам прибиты две полки, на них были разложены несколько библий.

— Здесь он и рисовал. Он работал в одиночестве, любил скромность и простоту, — сказал настоятель. — Он говорил, что тишина и простота помогают ему сосредоточиться на его работах. Здесь, на полках, стояли его работы. Большинство из них украшало стены наших зданий.

— Сколько их было?

— Более пятидесяти. Он изображал только людей.

— Скажите, а кто позировал ему?

— Он говорил, что лица приходят в его голову сами. А когда ему нужно было уехать, он отправлялся в город. Может, он там и искал тех, кого потом изображал, с потрясающим мастерством художника, на своих полотнах.

— Иконы были разных размеров?

— Да, маленькие мы размещали…

— Скажите, извиняюсь, что перебил, а большие иконы встречались?

— Хм, да. Их было чуть меньше десяти, восемь или семь. Я не помню, — ответил настоятель. — Их Герман не любил показывать, хоть я и просил его выставить у нас хоть одну перед алтарем. Пусть прихожане порадуются его творениям. Руки у него были от Бога. Это талант с рождения. После его прихода к нам, наш монастырь начало посещать много паломников. Люди рассказывали разные чудеса о его иконах.

— И это было так? — спросил Руперт.

— Истинно так, — ответил настоятель. — Одни говорили, что иконы святые, другие радовались, что им стало везти в жизни. Третьи благодарили иконы за излечение, которое им явилось вскоре после их возвращения домой. Прихожане целой веретеницей стояли в ожидании молитв у икон, сотворенных Германом. Многие, как вы понимаете, приносили вознаграждение монастырю, помогали нам ремонтировать старые постройки. Герман всегда отказывался от вознаграждений в любой форме.

— Чем он мотивировал это?

— Я уже говорил, он ценил лишь покой и простоту. Он боялся, что вознаграждение и богатства испортят его. Он вел весьма простой и уединенный образ жизни.

— Скажите, его работой было лишь рисование или он еще чем-то увлекался? — спросил Руперт.

— Я не знаю другого увлечения Германа. Хотя… как-то раз я проходил мимо его мастерской. Время было позднее, многие монахи готовились ко сну. Я заметил свет в его окне. Я знаю, что он и по ночам мог работать в мастерской, когда почувствовал вдохновение. Я полюбопытствовал и решил войти к нему. Двери у нас не запираются, они не имеют замков. Я тогда забыл постучаться и вошел к нему в мастерскую. Подул ветер, наверное, сквозняк, и свечу задуло, мы оказались в темноте.

— Свечу? — удивился Руперт.

— Да, свечу. Герман не любил электричество и предпочитал достижения прошлого. Он работал при дневном свете, а ночью при свечах, — пояснил настоятель.

— И что вы увидели странного в тот поздний вечер? — спросил Руперт.

— Мне показалось на долю секунды — пока горела свеча, перед тем, как затухнуть от сквозняка, что Герман что-то писал в какую-то небольшую книжку.

— Дневник? — появилась, словно молния, догадка у Руперта.

— Да, возможно, это был его дневник. Я не знаю, что он записывал туда, какие мысли наполняли его разум. Когда свет вновь загорелся, то я не увидел на его столе записной книги. Перо, он пользовался лишь перьями и чернилами, спокойно лежало в чернильнице. Я тогда не предал этому значения. Пусть пишет, даже, если он считает, что это глубоко личное. Ведь у каждого могут быть свои секреты, все мы грешны. Я тогда прочел наставления, но не упомянул о том, что видел, чтобы не быть смешным в его глазах.