Читаем без скачивания Сокровища Кряжа Подлунного - Иван Сибирцев

С каждой секундой нарастает сила тока, поступающего в сосуд, с каждой секундой нарастает температура плазмы. Счет уже идет на сотни тысяч ампер и десятки миллионов градусов… И вот уже взоры людей прикованы к счетчикам нейтронов, не оживут ли они, не возвестят ли о начавшейся в плазме цепной реакции синтеза.

Секунда, другая… И ослепительная вспышка озаряет экран телевизофона… Это значит, что сосуд расплавился, взорвался, сгорел. Это значит, что еще один материал оказался недостойным высокой чести стать оболочкой Земного Солнца.

И вот уже бесстрастный робот входит в испытательную камеру, чтобы вынести из нее жалкие остатки установки, очистить место для новой, которая очень скоро вновь появится здесь. Ведь люди, хмуро и молчаливо уходящие сейчас с пульта управления, очень скоро вернутся сюда, чтобы снова и снова пытаться вырвать у Солнца его величайшую тайну.

И снова вносили роботы сосуды солнечного газа в испытательные камеры, и новые горькие записи появлялись на страницах лабораторных журналов.

В разгар «штурма Солнца», как называли свою работу сотрудники института, в Обручевске вновь появился Михаил Павлович Стогов. Как бы помолодевший и какой-то удивительно бодрый, он поспевал всюду. Его видели у прессов и плавильных печей, от его зоркого глаза не укрывалась ни неточность в дозировке компонентов, ни внезапный каприз всегда послушного автоматического наблюдателя. Повеселел загрустивший было Виктор Васильевич, все чаще теперь играли улыбки на лицах утомленных бесконечными неудачами сотрудников института.

Небывало ранняя бурная и спорая весна бушевала в те дни над Крутогорском. Еще неделю назад стыла Земля в объятиях ярых ветров, лютовали морозы и, казалось, не будет конца злой бесконечной зиме. Но вот, вначале робко, чуть слышно, а потом все увереннее, тверже дохнули в лицо иные ветры, рожденные где-то за тысячи верст, в знойных азиатских степях. И под их напором умолкли, сдались морозные вихри, потемнел, растрескался залежавшийся снеговой панцирь, а там уже звон первого ручья возвестил о наступлении долгожданной весны. И Солнце, что день ото дня становилось щедрее, ярче, словно торопило людей что же вы медлите, смелее вперед! Я жажду видеть моего земного собрата!

В один из таких по-весеннему ярких и бодрящих дней в Обручевском институте возникла мысль попробовать ввести в стеновой материал будущего термоядерного реактора в качестве дополнительного компонента завоевавший широкую известность стогнин. Предложение об этом Виктора Васильевича Булавина показалось многим неожиданным. Даже Стогов не скрывал недоумения. Ведь стогнин славился своей непроницаемостью для радиации во время трагических событий на Незримом он проявил стойкость к сильнейшей взрывной волне, но до сих пор никто не считал стогннн тугоплавким материалом, а сейчас от него требовалась способность выдерживать сверхвысокие температуры. Но слишком велико было желание скорее обрести власть над звездным пламенем, и проект Булавина был принят.

В спорах, сомнениях и тревогах прошло несколько дней, и вот уже появились в журнале записи о данных первых лабораторных анализов нового материала. «Внешний вид — серебристый с металлическим отливом, напоминает алюминий. Удельный вес — единица. Температура плавления — один миллион градусов. Способность выдерживать давление — 100 тысяч килограммов на квадратный сантиметр поверхности…»

До сих пор мировая техника не имела в своем распоряжении материала с такими характеристиками. Данные анализов буквально потрясали исследователей, снова и снова проверялись результаты экспериментов, цифры оставались неизменными.

…Настал, наконец, день, когда собравшиеся у экрана телевизофона ученые увидели, как послушный приказам электронного мозга робот бережно спустил на бетонный фундамент испытательной камеры серебристую баранку миниатюрного реактора.

В напряженной тишине особенно четко и торжественно звучали слова команд. И хотя безотказные автоматы исполняли приказы в считанные доли секунды, вечностью казались они наблюдателям.

Вот сила тока, нагревающего плазму, достигла миллиона ампер. Критическая точка. Обычно реакторы не выдерживали дальнейших нагрузок…

Два миллиона ампер, три миллиона. Электронный термометр показывает небывалую еще на Земле температуру плазмы — сто миллионов градусов. Сто двадцать. Затихли наблюдатели. По-прежнему неподвижна, спокойна серебристая баранка. И даже не верится, что в ней сейчас вьется тонкий и слабый пока еще жгутик неугасимого звездного пламени.

Еще секунда, и заработали счетчики нейтронов.

— Товарищи, — каким-то чужим глуховатым голосом негромко сказал Булавин! — Товарищи! В установке началась цепная термоядерная реакция!

Стоявшие рядом с академиком люди не проронили ни слова. Да и какими словами могли они выразить свои чувства. Тысячи лет шел человек от пещерного костра к свету и щедрому теплу своего, немеркнущего земного светила. Одаривший Землю огнем, Прометей зажег в людских сердцах неугасимое пламя, великую мечту о земных рукотворных звездах. И вот сейчас, в нескольких сотнях метров от этих утомленных многомесячными поисками людей, ничем не напоминавших бессмертного героя древности, в прочном сосуде бился, дышал, жил похищенный их трудом и разумом осколок жаркого Солнца. Второе в истории человека похищение небесного огня свершилось. Оно было совершено советскими людьми и для людей.

Но неукротим человек в своем стремлении к счастью, свету и истине. И потому вечером этого памятного дня Булавин говорил понимающе улыбавшемуся Михаилу Павловичу:

— Сделан первый шаг. Солнцелит, как вы назвали новый материал, дал нам лишь ключ к решению проблемы. В нашем уравнении еще много неизвестных. Надо искать конструкцию реактора. Мне кажется очень многообещающей кольцеобразная форма. Надо найти условия, в которых, полностью исключив воздействие Солнца, мы могли бы установить влияние нашего будущего земного светила на важнейшие биологические процессы в растительном и животном мире. Только ответив на эти вопросы, мы сможем поставить на службу людям сокровища пика Великой Мечты, зажечь над Крутогорьем Земное Солнце. Словом, работать и работать, друг мой, вперед и дальше.

Глава шестая

ПОД ОКЕАНСКИМИ ЗВЕЗДАМИ

Ясным майским днем серо-синие воды центральной Атлантики бороздила быстроходная атомная яхта «Индиана».

Даже самый придирчивый знаток и ценитель кораблей пришел бы в восторг при взгляде на «Индиану». Чувство восхищения вызывали строгая линия форштевня, чем-то неуловимо напоминавшая гордую лебединую шею, чуть отклоненные назад мачты, как бы подчеркивавшие стремительную динамичность корпуса. Очертания палуб, центральной рубки, контуры поджарых, словно втянутых внутрь, бортов были настолько легки, так гармонировали друг с другом, что вся яхта казалась изящной игрушкой, а не крупным океанским судном.