Читаем без скачивания Сокровища Кряжа Подлунного - Иван Сибирцев

— Проходи, проходи. Боб, — досадливо морщась, ответил Ботсос каким-то чужим, незнакомым голосом.

— И верно, проходи, Боб, — посоветовал боцман, — чего докучать человеку вопросами! Не видишь разве, господин старший помощник болен. У него лихорадка, и глаза болят.

Старший помощник капитана Кицос Ботсос оглянулся на грузчиков, кативших в трюмы «Ахилла» бочки с оливковым маслом, и вдруг засмеялся коротким, булькающим смешком.

— Осторожнее, осторожнее, ребята! Не разбейте бочки. Это дело стоит больших денег.

Теперь Боб готов был поклясться, что почувствовал гнетущее беспокойство именно с этого момента, когда увидел Ботсоса, точнее услышал его изменившийся, должно быть от болезни, голос, и этот булькающий, точно всхлип, смешок. Но как ни напрягал Боб свою мысль, он так и не мог сообразить, что именно встревожило его.

Однако Боб недаром считался упорным парнем. И шаг за шагом двигаясь в глубь своей жизни, он все же воскресил в памяти события, полузабытые, давние, и снова, как в те, теперь уже далекие дни, болью и ужасом сжалось сердце.

…Боб родился вдали от этих мест на берегу широкой реки, медленно несущей свои тяжелые зеленоватые воды мимо крутых, поросших вечнозелеными лесами берегов. На крохотной полянке, между увитых лианами деревьев, вдали от больших дорог, притаились легкие бамбуковые хижины деревушки, где жил Боб.

Впрочем, тогда мальчика звали не Бобом, у него было другое имя — певучее и длинное — Уиллиани. Так называла его курчавая чернолицая мама. Да у мальчика были и мать, и веселый, сильный тоже чернолицый, отец.

Они очень любили маленького Уиллиани и хотя в хижине далеко не всегда имелась мука, но для мальчика все-таки всякий раз находилась и маисовая лепешка, и горсть сладких фиников.

Бедные, но веселые люди обитали в хижинах этой затерянной в джунглях деревушки. С великим трудом раскорчевывая тропический лес, отвоевывали они у деревьев крохотные клочки земли, мотыжили ее, бросали в нее зерна и с надеждой глядели, как зеленеют первые всходы.

Люди жили в постоянном страхе перед голодом, который мог в любой момент обрушиться на деревню, но не теряли бодрости духа. Вечерами, когда в темноте из черных джунглей доносилось рычание зверей и нельзя уже было больше работать в поле, жители селения разжигали на поляне большой костер. Огонь отгонял от деревни темноту и хищников. Под удары барабанов, под стон и свист самодельных дудок начинались танцы и песни у костра, и музыка далеко разносилась над таинственным и враждебным ночным лесом.

Так шло детство Уиллиани. Когда мальчику минуло десятое лето, он впервые увидел белых людей. Они жили не в бамбуковой, а в брезентовой хижине, носили на глазах темные очки и где-то в джунглях, должно быть, имели свои поля, потому что каждое утро с восходом солнца уходили в лес. Только в руках у них были не деревянные мотыги, а насаженные на палки заостренные с двух концов железки — кирки, как они их называли и, наверное, очень дорогие ящики, потому что белые люди никого к ним не подпускали.

Отец, который тоже стал ходить в лес вместе с белыми людьми, говорил, что пришельцы не мотыжат поля, а занимаются совсем никчемным делом: собирают какие-то красноватые камни.

Потом белые люди ушли, но когда миновала пора дождей, опять вернулись в деревню. Вместе с ними появилось много других белых людей. Они привезли невиданные в этих местах машины, которые, как стадо диких слонов, ворвались в лес, и деревья трещали и рушились под напором их широких холодных стальных лбов. А потом по новой дороге в лес шли другие машины, стальными ковшами доставали они из глубокой ямы красные камни и с грохотом сбрасывали их в железные ящики — самосвалы, которые с сердитым фырканьем стадами бегали по новой дороге.

Теперь уже вокруг деревушки не шумел лес. Рядом с бамбуковыми хижинами появились домики, которые можно было, как игрушки, собирать и разбирать. И домиков этих становилось все больше. Возле глубокой ямы откуда машины ковшами черпали красный камень белые люди строили свои каменные хижины, которые были куда выше самых высоких деревьев.

Так прошли еще два лета. Белые люди, которые жили теперь в городке, говорили, что весь красный камень в этой земле и каменные хижины, в которых громче, чем звери в джунглях, рычали машины, и весь городок — все это принадлежит очень богатому человеку по имени Герроу. Никто в селении никогда не видел этого человека. Белые люди рассказывали, что Герроу живет далеко-далеко от этих мест в городе, таком большом, что в нем можно было бы поместить десять тысяч таких городков, как их. Еще говорили, что у Герроу есть сотни ям, где роют красный камень, что золото, которым он владеет, не поместить и в самой просторной хижине. Пастор в церкви, которая появилась теперь в деревне, заставлял людей молиться за здоровье Герроу, который дал неграм работу и спас их от голодной смерти. Вместе со всеми за здоровье далекого господина молился и подросший Уиллиани.

Отец и мать Уиллиани тоже молились за здоровье далекого господина. Теперь и они работали в глубокой яме со стенами из красного камня.

Однажды Уиллиани, проснувшись утром, обнаружил, что отец и мать, должно быть, заторопившись, забыли завтрак, который обычно брали с собой в яму. Мальчик решил отнести им еду. На обратном пути Уиллиани зашел в уцелевший еще на окраине городка лес. Здесь, на берегу реки, была глубокая пещера, в которой часто бывал мальчик со своими приятелями.

Сейчас, направляясь к пещере, Уиллиани заметил, что к ней ведут четко отпечатанные на мокром песке следы недетских ног.

Бесшумно подкравшись к пещере, Уиллиани осторожно заглянул в известную только ему одному узкую трещину в стене.

В пещере стояли двое белых людей. Один был высок ростом и, наверное, являлся начальником, потому что другой белый человек слушал его с почтительным вниманием. Высокий, лица которого Уиллиани не мог разглядеть, так как человек стоял спиной к трещине, говорил негромким, чуть хрипловатым голосом.

— Вы хорошо сработали, Джонни. Шеф будет очень доволен. Это дело стоит больших денег. — Он взглянул на часы и добавил. — Осталось две минуты, и старик Герроу получит здоровый сюрприз, а наш Гюпон сорвет здоровый куш. — Он умолк и засмеялся от удовольствия, коротко, с бульканьем, словно всхлипывая.

Собеседник высокого в ответ громко и раскатисто расхохотался. Они притихли. Мальчику, внимательно смотревшему на этих людей, почему-то стало страшно.

Прошла еще минута, и вдруг качнулась и поднялась к небу земля, взметнулось пламя, и тяжелый раскат грома потряс и лес, и реку, и все вокруг. Налетевший вихрь, как песчинку поднял Уиллиани и швырнул его в воду.