Читаем без скачивания Киевские ведьмы. Выстрел в Опере - Лада Лузина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Пшел вон! — бесстрашно и грозно громыхнул он на медведя.
Косолапый зарычал, ощерив желтую пасть. Ударил лапой.
Но Мир — а это был именно он, — увернулся от удара так быстро, что Маша только заморгала глазами.
— Беги ко мне!— Мир вильнул к Анне.
Та не заставила себя ждать — она мчалась к спасителю. Тот ухватил ее на ходу, рванул к ограждению. Сидевший на заборе несостоявшийся герой в штанах с …лампасами, принял спасенных девочек Горенко.
Мир феерично перемахнул забор.
И был встречен громогласными аплодисментами.
*****
— Мир, ты — герой! Настоящий герой!
— Оставь. Их все равно бы спасли. Ты читала в статье: у Ахматовой умерла сестра Ия. А эта — Рика. Просто ты так испугалась, и я подумал: лучше вытащить их, чтоб ты не страдала.
— Мир, ты такой молодец! Ты не побоялся!
— Мне нечего бояться, — сказал он. — Кроме одного, — что однажды ты прогонишь меня.
— Я тебя никогда не прогоню!
— Обещаешь?
Он спросил это так серьезно, что у Ковалевой засосало под ложечкой
Его «обещаешь?» было тяжелым, как скрижаль, на которой издал свои первые законы Господь.
И Маша спешно прикусила восторженный язык.
— Обещаешь? — с настойчивостью повторил Красавицкий.
«Что сказать?» — заныло испуганно.
Сказать «Нет», после «я тебя никогда» — было нелогично и подло.
Сказав «Да», она даст вечный обет: жить с Миром, не в любви, так в радости и в горе…
До смерти!
Но Ковалева не собиралась вступать в платонический брак на Царской площади образца 1894 или -5 года.
— Что ты молчишь?
«Почему он любит меня? Он должен был меня разлюбить! Что-то не так было с Дашиной Присухой…»
— Мир, — хмуровато проговорила она, изучая носки темных ботиков, — я обещаю, что найду способ тебя распресовать.
— В смысле?
— Расколдовать. Я найду Отсуху.
— А если не найдешь?
С секунду Маша переминалась с ноги на ногу.
Затем:
— Тогда я буду искать ее до смерти. Я не брошу тебя, до тех пор, пока не смогу тебе помочь! Обещаю, — принесла она страшную клятву.
— Идет! — Он страшно обрадовался. Завертел головой. — Как здесь все-таки здорово. И воздух такой нереальный. Как в деревне! Логично, машин же нет. Вокруг сплошные сады. Не могу поверить, что я — в Киеве. Все такое маленькое — я чувствую себя Гулливером. И лысое. То есть, так мало домов, одни деревья…
Киевица кивнула.
За их спинами прятался сад цветов — Шато-де-Флер.
Слева — на горе проживал окруженный собственным садом Институт Благородный Девиц.
Впереди Машин, омраченный нешуточным обещанием, взор радовал (еще не заслоненный нелепо-уродливой музейной махиной имени Ленина) царственно-белый сад «Владимирская горка».
А чуть правее — здание Купеческого собрания, заслонившее свой крохотный, но самый благоустроенный в Городе сад, посещать который по несколько раз в неделю почитал святым долгом любой «правоверный киевлянин».
— Три дня назад, когда я была здесь, — втоптала Маша в снег любовную тему, — Купеческое собрание только-только построили.
— Три дня назад?
— Ну да, — в 1884 году! А знаешь, почему его построили здесь? Это настоящий анекдот! С Днепра по Крещатику несся такой порыв ветра, что дамам постоянно сдувало шляпки. И Купеческим собранием заткнули дыру от сквозняка. Я читала, в советское время здание решили снести. Но киевский поэт Юрий Рыбчинский пошел к меру, и рассказал ему эту историю, и, таким образом, сохранил Собрание…
— О, боже! Маша! — Мир подскочил, как ребенок. — Ты видишь его? ТРАМВАЙ!
Снизу, по Александровскому спуску карабкался смешной, маленький трамвайчик на стальных, винтообразных рессорах.
— Ну, да, сейчас же 94-й, — обрадовалась студентка-историчка. — Он пошел еще в мае 1892-го. Киевский трамвай был первым в России!
— То есть, их нигде больше не было? — пришел в восторг Мирослав.
— Нигде. Только у нас, — горделиво похвасталась его просветительница, так точно этот, приближающийся к ним, первый электромотор, запустил не военный инженер генерал Струве, а она сама — при чем, собственноручно! –Киевляне жутко гордились свом трамваем. Он был — национальным героем! Трамвай первый сумел преодолеть крутизну киевских гор. Ни омнибус, ни конка, ни локомобиль, не справились… Поначалу генералу Струве тоже не верили. Инженеры писали, что электрический трамвай — химера. Двигать с помощью электричества вагоны можно только на столиках, в виде игрушки.
— Он и похож на игрушку, — Мир неотрывно смотрел на наивный вагончик, сделанный по американскому образцу.
Медленно, но уверенно трамвайчик одолел один из крутейших подъемов, и остановился у кружевной деревянной беседки, оказавшейся павильоном «для господ пассажиров и встречающей публики».
— Вначале, — увлеклась Маша, — киевляне тоже восприняли трамвай, как аттракцион. — Он ездил только от Царской до Контрактовой площади — туда-сюда. Позже его провели по Крещатику… И был такой случай. Один человек постоянно катался на трамвае бесплатно. Когда нужно было покупать билет, он давал кондуктору 100 рублей. А на 100 рублей тогда… то есть сейчас, можно купить… Понятно, что сдачи ему никто дать не мог! Так он и ездил со своей сторублевкою месяц, пока кондуктору это не надоело. Он специально одолжил у кого-то деньги и таки разменя…
Но на «таки разменя» Машин увлеченный и, безусловно, увлекательный анекдот, был безжалостно прерван.
Мир вдруг решительно схватил свою даму за плечи, развернул, прижал к себе. Трамвай исчез из ее поля зрения, а перед взором предстал фасад остроконечной часовни, призванный напоминать о чудесном спасении царя-освободителя… И еще, стоявший за спиной Мира усатый господин, с вытянутым ртом и перевернутой физиономией.
Машины уши вобрали ужасающий крик, многоголосый, единый -заполонивший всю площадь.
Но узнать причину сего публичного отчаяния она не могла — Мир крепко сжимал ее обеими руками, уговаривая:
— Не надо. Не оборачивайся. Тебе не надо смотреть…
Господин за его спиной подобрал потрясенный рот, выудил из кармана пальто небольшую записную книжечку и принялся что-то строчить.
А царь, спасшийся от покушения чудом, все равно был убит — разорван в 1881 году бомбой террориста-народовольца.
— Убила… — вырос из многоголосицы воющий, народный голос. — Машина сатанинская. Человека убила!
Вой взлетел над площадью.
Маша обмякла.
— Мир, — сказала она, переждав. — Отпусти меня. Я не буду смотреть. Я поняла: кто-то попал под трамвай.
******
Катя стояла, сложив руки на груди, и смотрела на семейный портрет в черной раме.