Читаем без скачивания Hi-Fi - Ник Хорнби

С Лиз я и не собираюсь быть искренним. Я не скажу ей, что мои звонки – всего лишь попытка вернуть себе контроль над ситуацией, что я сам не знаю, люблю я Лору или нет, и мне этого никак не узнать, пока она живет с кем-то другим. Пускай уж лучше Лиз считает меня занудным косноязычным болваном, до которого все доходит с большим опозданием. Полагаю, в конечном счете мне это не повредит.

16

Я начинаю сначала – с Элисон. По моей просьбе мама находит ее номер в районной телефонной книге.

– Это миссис Эшворт?

– Да, это я.

Мы с миссис Эшворт незнакомы. Мой шестичасовой роман с ее дочерью так и не дошел до той стадии, на которой следует представление родителям.

– Я когда-то был другом Элисон, и мне хотелось бы возобновить знакомство.

– Вам дать ее австралийский адрес?

– М-м… Если она живет там, то да.

Не выйдет у меня по-быстрому простить Элисон. Это займет долгие недели: несколько недель на то, чтобы собраться написать письмо, несколько недель – чтобы дождаться ответа.

Миссис Эшворт дает мне адрес своей дочери, и я спрашиваю, что та делает в Австралии. Оказывается, она замужем за владельцем строительной фирмы, работает медсестрой, у них двое детей, две девочки, ну и так далее. Мне удается сдержаться и не спросить, вспоминала ли она когда-нибудь обо мне. Зато я интересуюсь, как дела у Дэвида – он в Лондоне, работает в аудиторской компании, женат, у него тоже две девочки, и когда же наконец у кого-нибудь в этой семье родится мальчик? Даже двоюродная сестра Элисон и та недавно родила девочку! В нужных местах я издаю восклицания, призванные показать, что все это не укладывается у меня в голове.

– А откуда вы знаете Элисон?

– Я был ее первым парнем.

Миссис Эшворт выразительно молчит, и я на секунду пугаюсь: а что, если последние двадцать лет в семействе Эшвортов меня считали виновным в преступлении на сексуальной почве, которого я не совершал?

– Она вышла замуж за своего первого парня. За Кевина. Она сейчас Элисон Баннистер.

Она вышла замуж за Кевина Баннистера. Таким образом, меня тогда смели силы, о противостоянии которым не могло быть и речи. Потрясающе! Каковы были мои шансы выйти победителем, восстав против рока? Их вообще не было. То есть дело не во мне, не в каких-то моих промашках, и я прямо-таки чувствую, как рассасывается оставленный Элисон Эшворт шрам.

– Если Элисон так говорит, знайте, она лжет. – Я хотел пошутить, но у меня не получилось.

– Прошу прощения?

– Нет, серьезно, кроме шуток, ха-ха, я встречался с ней еще до Кевина. Неделю или около того. – Приходится слегка преувеличить, а то, если бы я сказал правду, она приняла бы меня за сумасшедшего. – Но ведь это тоже считается, разве нет? Мы же все-таки, там, обнимались, ха-ха, целовались.

Я не желаю, чтобы меня вымарывали со скрижалей истории. Я там был. Я сделал свое дело.

– Как, вы сказали, вас зовут?

– Роб. Бобби. Боб. Роберт. Роберт Циммерман. – На, получи!

– Хорошо, Роберт, когда буду с Элисон говорить, обязательно передам, что вы звонили. Но я не уверена, что она вас вспомнит.

Миссис Эшворт, бесспорно, права. Возможно, она вспомнит тот вечер, когда бросила меня ради Кевина, но не вспомнит вечера накануне. Во всем мире только я один, наверное, и помню тот вечер накануне. По-хорошему, мне следовало бы давным-давно о нем забыть, но я вообще все забываю с большим трудом.

Он приходит купить жене на день рождения пластинку с музыкой из сериала «Файрбол XL5»[63] (у меня эта пластинка есть, оригинальная версия, и я ее отдаю за десятку). Он на два или три года меня младше, но изъясняется культурно, одет в костюм и поигрывает автомобильными ключами; эти три обстоятельства по какой-то непонятной причине заставляют меня вдруг почувствовать себя лет на двадцать моложе его, двадцатилетним рядом с ним, мужиком за сорок. И меня вдруг охватывает жгучее желание узнать, что он обо мне думает. Я, разумеется, своего желания никак не выдаю («Вот ваша сдача, вот пластинка, а теперь скажите честно: вы считаете меня никчемным человечишкой?»), но потом еще кучу времени размышляю о том, кем я предстал в его глазах.

Он женат, что уже настораживает, и ключи у него такие, которыми можно доверительно так позвякивать, а это означает, что он ездит не абы на чем, а на БМВ, или на «бэтмобиле», или на чем-нибудь гоночном, и работает в таком месте, куда надо являться в костюме, и костюм у него, на мой ненаметанный взгляд, весьма дорогой. Я сегодня приоделся получше, чем обычно: на мне новые черные джинсы, а не потертые голубые, и рубашка-поло с длинными рукавами, которую я даже погладил, – но и при всем при этом я явно не тяну на солидного мужчину, занятого солидной работой. Хочу ли я быть похожим на него? Пожалуй, нет, не думаю. Но я снова погружаюсь в беспокойные размышления про музыку, про то, нравится она мне, потому что я несчастен, или я несчастен потому, что она мне нравится. Знал бы я ответ, мне бы легче было понять, воспринимал ли он ее когда-либо всерьез, сидел ли хоть раз в окружении тысяч и тысяч песен про… про… (давай же, произнеси это слово)… ну хорошо, про любовь. Скорее всего, нет. То же самое, по-видимому, можно сказать про Дугласа Хёрда и директора Английского банка, про Дэвида Оуэна и Николаса Уитчелла, про Кейт Эйди[64] и уйму других известных людей, которых я должен был бы знать, но не знаю, поскольку они никогда не играли с «Букер Ти энд Эм-Джис». Судя по тому, как эти люди выглядят, они за всю свою жизнь навряд ли выкроили время послушать первую сторону «Greatest Hits» Эла Грина, не говоря уж об остальных его вещах (на одной «Хай рекордз» десять альбомов, хотя Уилли Митчелл продюсировал только девять из них); они слишком заняты установлением процентных ставок и наведением порядка в бывшей Югославии, и им недосуг слушать «Sha La La (Make Me Happy)».

Они, конечно, обставят меня в том, что касается общепринятых представлений о серьезности (хотя, как известно, «Al Green Explores Your Mind» – серьезней некуда), но я, по идее, обязан найти достойный ответ, когда дело дойдет до душевных материй. «Кейт, – должен был бы сказать я, – то, что ты каждый раз сломя голову несешься в зону военных конфликтов, это, допустим, правильно. Но как насчет того единственного, что действительно имеет значение? Ты, детка, понимаешь, о чем я». Затем я мог бы исцелить ее душевные раны, прибегнув к знаниям, которыми снабдил меня мой Колледж музыкальной науки. Однако ничего такого не получится. Я абсолютно не осведомлен о личной жизни Кейт Эйди, но разве может она у нее складываться хуже, чем у меня? Я вот уже почти тридцать лет слушаю, что мне поют про разбитые сердца, и, спрашивается, сильно мне это помогло? Да ни черта не помогло.

Так, может, все эти мои мысли о том, что музыка, если наслушаться ее так, как наслушался я, сильно осложняет жизнь… может, в них все же что-то есть? Дэвид Оуэн, он женат, да? Он сначала позаботился об этом, а потом стал крутым дипломатом. Парень, который пришел сегодня в магазин в костюме и с ключами от автомобиля, тоже сначала женился, а теперь он, ну не знаю, бизнесмен. Что до меня, то я не женат – а в настоящий момент не женат так, что неженатее некуда, – и являюсь владельцем загибающегося музыкального магазина. Похоже, поставив на первое место музыку (то же, по-моему, верно в отношении литературы, кино, театра – всего, что заставляет человека переживать), уже невозможно разобраться с личной жизнью, начать относиться к ней как к чему-то окончательно оформленному. Волей-неволей ворошишь ее и не даешь застыть, волей-неволей теребишь и распутываешь ее, пока она вовсе не распадается, и тогда приходится все начинать по новой. Может быть, все мы – те, кто изо дня в день вбирает в себя чужие эмоции, – живем под слишком высоким напряжением и в результате теряем способность просто быть довольными: нам подавай либо несчастье, либо восторженное, до поросячьего визга, счастье, но обоих этих состояний очень трудно достичь в рамках стабильных и прочных отношений. То есть, может быть, на Эле Грине лежит даже более тяжкая ответственность, чем я возлагал на него до сих пор.

Песенки подталкивают меня влюбиться – это без всякого сомнения. Я слушаю какую-нибудь новую для себя вещь, и вот вдруг звучат пронимающие до мозга костей аккорды, и я, не успев оглянуться, уже ищу девушку и, по-прежнему так и не успев оглянуться, нахожу ее. Я влюбился в Рози, это которая с синхронными оргазмами, прежде запав на одну из песен «Ковбой Джанкис»: я ее крутил, и крутил, и крутил, пока не погрузился в мечтательность и не испытал необходимости в той, о ком можно было бы помечтать, и тогда появилась она, и… короче, ничем хорошим это не кончилось.

17

С Пенни все совсем просто. Нет, не в том смысле просто (было бы в том, мне не пришлось бы встречаться с ней и разговаривать про палки и про Криса Томсона, потому что тогда я бы сам первый кинул ей палку, а ему не о чем было бы горланить тем утром в классе); я имею в виду, связаться с ней не стоит мне никакого труда. Наши матери достаточно часто видятся, и не так давно моя мать дала мне ее номер и посоветовала позвонить, а мать Пенни сообщила ей мои координаты. Ни я, ни она звонить не стали, но телефончик я сохранил. Она удивляется, услышав меня – какое-то время молчит, соображая, что бы значило названное мной имя, затем, сообразив, смеется, – но неудовольствия, как мне кажется, не испытывает, и мы договариваемся сначала пойти в кино на китайский фильм – ей надо посмотреть его по работе, – а потом где-нибудь поужинать.