Читаем без скачивания Hi-Fi - Ник Хорнби

Что-то тут не то, но я не могу сообразить, что и где именно.

– Сама-то как?

– Хорошо. Просто великолепно. Хорошая работа, симпатичные друзья, симпатичная квартира, ну ты понимаешь. Колледж и то время – теперь мне кажется, что это было когда-то давным-давно. Помнишь, сидя в баре, мы гадали, как у каждого из нас сложится дальнейшая жизнь?

В упор не помню.

– Ну так меня моя жизнь вполне устраивает, и я рада, что тебя устраивает твоя.

Я не говорил, что меня устраивает моя жизнь. Я сказал только, что у меня все замечательно, то есть я не простужен, давненько не попадал в автомобильные аварии и в данный момент не отбываю условного тюремного срока, но что толку спорить?

– У тебя есть, ну там, дети и все такое, что у всех бывает?

– Нет. Я, разумеется, могла бы их завести, если бы захотела, но пока не хочу. Я еще слишком молода, а они…

– Молода?

– Ну да, молода, конечно, – она раздраженно смеется, как будто имеет дело с идиотом, каковым я, возможно, и являюсь, но только не в том смысле, в каком думает она, – а они слишком… как бы это сказать, обременительны. Да, именно это слово я и пыталась припомнить.

Я ничего не придумываю. Она так и изъясняется – словно бы никто никогда за всю историю человечества не говорил на эту тему.

– Да-да. Я тебя понимаю.

Я только что поддел Чарли. Чарли! Чарли Николсон! Это невероятно. Чуть не каждый день на протяжении последних лет десяти я думал о Чарли и списывал на нее – или уж во всяком случае, на наш с ней разрыв – большую часть своих жизненных неудач. Как то: если бы не она, я не бросил бы колледж; я не пошел бы торговать пластинками; я не впрягся бы в свой магазин; моя личная жизнь не обернулась бы чередой провалов. Эта женщина разбила мне сердце, поломала мою жизнь, эта женщина несет единоличную ответственность за то, что я превратился в нищего бесперспективного неудачника, эта женщина добрых пять лет снилась мне из ночи в ночь, и вот теперь я посмеялся над ней. Есть повод восхититься собой. Есть повод снять перед самим собой шляпу и сказать: «Ну и силен же ты, Роб».

– А вообще, ты того или не того?

– Извини?

Приятно слышать, что она по-прежнему говорит вещи, понятные только ей самой. Когда-то мне это нравилось и пробуждало зависть – я всегда был не способен родить ничего, что звучало бы хоть сколько-нибудь загадочно.

– Нет, это ты меня извини. Когда звонят приятели, с которыми давно утрачена связь, ты, как бы получше сказать… теряешься. А в последнее время таких звонков стало многовато. Помнишь Марко, я встречалась с ним после тебя?

– М-м… Да-да, что-то припоминаю.

Сейчас я узнаю нечто абсолютно невероятное. Долгие годы меня изводили фантазии о ее браке и ее детях – и на тебе: оказывается, уже через полгода она дала ему отставку.

– Ну так он тут позвонил несколько месяцев назад, и я совершенно не знала, как с ним разговаривать. У него, наверное, как раз был такой период, когда задумываешься над прожитым, и он хотел встретиться со мной и обстоятельно поговорить про нас с ним, но я не была к этому готова. Что, у всех мужчин бывают в жизни такие периоды?

– Первый раз слышу.

– Значит, только у тех, которые попадаются мне. То есть я не хочу сказать…

– Нет-нет, все нормально. Тебе может показаться забавным, что я вдруг взял и позвонил, свалился как снег на голову. Я подумал, понимаешь… – Да откуда ей понимать, если я и сам не понимаю. – Когда ты спросила: «Ты того или не того?» – что ты имела в виду?

– Я имела в виду, ну не знаю… мы дружим или как? Потому что, если да, то отлично, а если нет, то и незачем тратить время на разговоры. Не хочешь зайти в субботу вечером? Я позвала знакомых, и мне нужен свободный мужчина. Ты свободный мужчина?

– Я… – В каком смысле «свободный»? – Да. В настоящий момент.

– Так ты того или не того?

– Я того.

– Вот и прекрасно. Будет моя подруга Клара, у нее сейчас никого нет, и она вполне придется тебе ко двору. Короче, к восьми жду?

Вот и все. Теперь я точно могу сказать, что именно тут не так: Чарли кошмарна. Раньше она не была кошмарной, но что-то с ней такое сделалось, и сейчас она говорит жуткие вещи, несет запредельную чушь и явно не обладает и намеком на чувство юмора. Интересно, что бы спел про нее Брюс Спрингстин?

Я рассказываю Лиз о звонке Иена, и она говорит, что это возмутительно, что Лора, узнав, очень разозлится на него, и ее слова меня приободряют. Потом я рассказываю про Элисон, и про Пенни, и про Сару, и про Джеки, и про дурацкую ручку с фонариком, и про Чарли – про то, что она только-только вернулась из деловой поездки в Штаты, а Лиз возьми и скажи, что она тоже собирается лететь по делам в Штаты. Я встречаю ее сообщение радостным ехидством, но Лиз не смеется.

– Роб, с каких это пор ты стал ненавидеть женщин, у которых работа лучше, чем у тебя?

С ней такое случается, с Лиз. Она в общем-то ничего, но в то же время, знаете, принадлежит к породе параноидальных феминисток, умеющих разглядеть наезд во всем, что бы вы ни сказали.

– Это ты к чему?

– Ты ненавидишь женщину, которая взяла с собой в кино ручку с фонариком, хотя это и в высшей степени разумно, если приходится делать записи в темноте. И тебе противен сам факт того, что… Чарли, да?.. летала в Штаты. А может, она вовсе и не хотела туда лететь? Лично я, например, не хочу. Тебе не нравится, что Лора одевается так, как она вынуждена одеваться после перехода на новую работу. А теперь ты и меня презираешь до глубины души только за то, что я должна слетать в Чикаго, провести там восемь часов за переговорами в конференц-зале отеля, а потом сразу же вернуться домой…

– Я, наверное, женофоб. Как по-твоему, это все объясняет?

Иногда остается лишь покорно улыбнуться – иначе сойдешь с ума.

21

Чарли открывает дверь, и у меня замирает сердце – она выглядит замечательно. У нее по-прежнему коротко стриженные светлые волосы, но теперь она их стрижет за большие деньги. С молодостью она расстается очень элегантно – вокруг глаз у нее появилась сеточка едва заметных, симпатичных и весьма сексуальных морщинок, придающих ей сходство с Сильвией Симс; на ней черное платье для коктейлей, в котором она чувствует себя несколько неловко (впрочем, не исключено, что эту ее неловкость могу разглядеть только я, поскольку в моем представлении она буквально только что рассталась с мешковатыми джинсами и майкой с изображением Тома Робинсона). Я сразу же начинаю беспокоиться, как бы снова не влюбиться в нее, не поставить себя в идиотское положение и не закончить, как это было когда-то, болью, унижением и ненавистью к самому себе. Она чмокает меня в щеку, обнимает, говорит, что я ничуть не изменился и она страшно рада меня видеть, а потом показывает комнату, где я могу бросить свою куртку. Это ее спальня (естественно, стильная: с огромной абстрактной картиной на одной стене и чем-то вроде половичка на другой); здесь меня вдруг охватывает тревога. На кровати лежат дорогие на вид куртки и плащи, и какой-то момент я раздумываю, не смотаться ли, предварительно очистив карманы.

Но мне нужно идти знакомиться с Кларой, подругой Чарли, которая обязательно придется мне ко двору. Мне хочется посмотреть на нее уже хотя бы потому, что я понятия не имею, где находится мой двор, не знаю, на какой улице он расположен, в каком городе, в какой стране – а что, если она поможет мне наконец определиться с местоположением? И еще мне интересно посмотреть, обитателем какой улицы считает меня Чарли. (Пять женщин, которые, насколько мне известно, живут не на одной со мной улице, но чей переезд поближе ко мне я приветствовал бы обеими руками: Холли Хантер из «Теленовостей»;[69] Мег Райан из «Неспящих в Сиэтле»;[70] врачиха с длинными курчавыми волосами – я как-то видел по ящику, как она побила консервативного члена парламента в дискуссии об абортах, но не знаю ее имени, и снимков с ней мне тоже не попадалось; Кэтрин Хепбёрн из «Филадельфийской истории»;[71] Валери Харпер из сериала «Рода».[72] Все это женщины с прекрасно подвешенным языком, своеобразным складом ума, женщины энергичные, живые, хлесткие… но тем не менее создается впечатление, что им очень даже не помешала бы любовь хорошего человека. Я мог бы помочь им. Я мог бы их спасти. Они знали бы, как рассмешить меня, и я тоже, возможно, при удачном стечении обстоятельств знал бы, как рассмешить их; мы смотрели бы вместе по видео их фильмы, их сериалы, их дискуссии об абортах, мы усыновили бы нескольких несчастных сироток и потом всей семьей ходили бы в Центральный парк играть в футбол.)

Войдя в гостиную, я понимаю, что обречен на медленную и мучительную смерть от удушья. Я вижу перед собой мужчину в кирпичного цвета пиджаке, и другого мужчину, в аккуратнейшим образом измятом полотняном костюме, и Чарли в ее платье для коктейлей, и другую женщину, в флуоресцентной раскраски леггинсах и ослепительно белой шелковой блузке, и еще одну женщину в штанах – таких, знаете, что косят под деталь туалета, каковой, однако, практически не являются. Увидев их всех, я чуть не кричу, и не только от страха, но еще и от пронзительной зависти: Ну почему я не живу, как они?!