Читаем без скачивания Площадь - Чхе Ин Хун

только ты один печешься о благе нашей республики. Мы должны жить и работать, как велит Трудовая партия Кореи. В этом — забота о стране. Выкинь из головы этот вредный дух индивидуализма!» Ничего себе партия! Послушать их, так у человека вообще не должно быть личной жизни, так как хозяин твоей жизни не ты, а партия, и только она. А ты, так, шелуха, видимая оболочка, за которую партия думает, решает, радуется, горюет и дышит. Путеводная звезда везде и всюду — ленинские и сталинские цитаты: «Как сказал великий Ленин…», «Как нас учит великий Сталин…». Получается, что кто-то «великий» уже все определил за нас, не спрашивая, надо нам это или нет, а нам только и остается, что претворять их предначертания в жизнь. Нам как бы намекают: с вашими-то мозгами, и думать! Это абсурдно. Как мы докатились до такого? Согласно коммунистической идеологии, марксизм — панацея на все случаи жизни. Но главная задача марксизма, если говорить точно, — научить методологии, которую Маркс применял для анализа своей эпохи. Надо разделять переплетенные в его теории методологию и политику. Это справедливо в отношении любой теории. Даже основоположники не могли быть абсолютно точными, определяя методы осуществления политики. А тем более среди их последователей никто не может обладать монополией на единоличное толкование. Как бы ни был человек гениален и велик, он не может предвидеть всех случаев в многообразии жизни. Глупо фанатически верить в это. Основатели идеологии не верили в существование какой-то абсолютной истины и допускали возможность сомнений в ее непогрешимости. Сколько светлых умов пожертвовали жизнью во имя светлого и справедливого социального строя, свершили подвиг более святой, чем мученики за веру средневековья. Так почему мы предательски покушаемся на их память? Сдается мне, что в наше время кое-кто паразитирует на их великих идеях. И с немалой выгодой для себя. Приехав на Север, я своими глазами увидел, чем живут и дышат здесь простые люди, рабочие и крестьяне. Они начисто лишены права на собственное суждение, это какие-то безмысленные существа, постоянно живущие с оглядкой. Партия вкладывает очередной лозунг в их уста, и они бездумно повторяют его, как попугаи. Народ для партии — бессловесное стадо баранов. А ведь это именно партия ввергла народ в полный упадок. Северокорейские коммунисты — ленивые и злобные сторожевые псы при стаде. И возглавляет их великий Ким Ир Сен, глава Народной Республики. Ну не смешно ли?.. Менджюн громко расхохотался, прервав свой монолог.

Отец молча слушал. Никакой реакции. Такое же бесстрастное лицо, как и в начале разговора. Менджюн оборвал смех, упал на пол и разрыдался. Он ненавидел молчавшего отца! Безучастного, абсолютно безразличного…

Глубокой ночью Менджюн услышал, как тихо отворилась дверь и кто-то вошел в его комнату. Свет не горел. Отец долго стоял у постели, потом опустился на корточки и осторожно поправил одеяло сына. Менджюн прикусил губу. Как грустно. Это осторожное молчаливое движение и было выражением отцовской любви.

На следующий же день Менджюн подыскал себе комнату и покинул отцовский кров. Он понимал, что они, отец и сын, в сущности, совершенно чужие друг другу. Да и вообще, сдалась ему газета! Ему бы работать там, где нужно физическое напряжение. К черту умственный труд! Кому польза от того, что он сидит в кабинете и вчитывается в пахнущие типографской краской газетные гранки? Так много мест, где нужна простая рабочая сила. Например, на строительство театра эстрады каждое учреждение поочередно посылало бригады сотрудников в качестве подсобников. Менджюн добровольно каждый день направлялся туда. Однажды ему выпало работать высоко на строительных лесах, помогать кровельщикам. Высота была весьма внушительная. От нее кружилась голова. Несмотря на то, что была ранняя весна, было еще довольно холодно. И горы, и долины выглядели пока по-зимнему, и только цепочки облаков в небе говорили о том, что пора пробуждения природы близка и скоро придет и на эту многострадальную землю. Послышалась полуденная сирена. В долину один за другим чинно вползают длиннейшие железнодорожные составы.

Небо ясное. Солнечно. Первая его весна на Севере. Благодатная пора… Нахлынули воспоминания, он на минуту забылся, оступился и вот уже падает с высоты.

На больничной койке время тянется изнурительно медленно. К счастью, руки и ноги остались целы, но на рентгеновских снимках видна трещина на кости бедра. Значит, самое малое на месяц — постельный режим. Отец навещал регулярно — примерно раз в три дня. Молодая мачеха приносила передачи. Для него было сущей пыткой вытерпеть, пока она возилась у его постели со своими угощениями. Остальное время он проводил лежа с открытыми глазами. Времени для размышлений больше чем достаточно. Как все осточертело! А может, и повезло ему, что смог укрыться от житейских тревог на больничной койке? Все чаще он ловил себя на мысли о Юнай. Пока не попал в больницу, и не вспоминал вовсе. Можно сказать, она напрочь выпала из его памяти. А теперь почему-то все чаще думает о ней. Хотелось увидеть, одолела тоска. Он повернулся на бок, накрыл голову подушкой. В палату ввалилась шумная группа. Менджюн из любопытства глянул и оторопел: не может быть, неужели Юнай? Нет, это не она. И даже никакого сходства. Девушек было пятеро, и каждая держала в руках по букету цветов. Сопровождавшая их медсестра громко представила вошедших: артистки Государственного театра эстрады, пришли навестить больных. Прошу любить и жаловать.

После такой вступительной речи Менджюн внимательнее присмотрелся к прическам и нарядам. Действительно, артистки. Одна из девушек особенно привлекла его внимание. Милое овальное лицо и очень выразительные глаза. Окна палаты выходили на юг, и из них хорошо просматривался парадный вход. Как это Менджюн не заметил, когда они вошли в здание? Медсестра представила и Менджюна:

— Вот лежит товарищ из газеты, он добровольно помогал строителям театра. Театр ведь строился для вас, девушки, так что ему особый почет и уважение.

Девушка, которая приглянулась Менджюну, стояла совсем рядом с его изголовьем. Оглянувшись на подруг, она поинтересовалась:

— А какое особое уважение мы можем ему оказать?

Голосок ее звучал четко и ясно.

— Ему — больше цветов, чем другим больным? — несмело предложила одна из подруг.

Менджюн вмешался в разговор:

— Ничего не выйдет, цветами не отделаетесь!

Услышав такие слова от больного, девушки переглянулись и дружно расхохотались. Та, что стояла у изголовья, старалась сохранять невозмутимость и, внимательно глядя в глаза, спросила:

— Тогда скажите, что вам надо. Мы не можем отказать больному.

— Хочу сфотографироваться с вами на память.

Легкое замешательство на лицах